Когда недавно я перечитал эти три страницы, подумал о том, какие ж необратимые изменения произошли во мне и в моем организме за эти сорок лет. Если бы я снова попал на Курильские острова, если бы мне довелось еще раз побывать в кунаширской тайге или пройтись на корабле по Тихому океану, я бы наверняка искрометно и беспощадно высмеял и тайгу, и океан. И конечно же чаек, которые в наше время уже любят не столько летать, сколько пастись по помойкам. Тайга замусорена пикниками, в океане плавают полиэтиленовые пакеты со всего мира, от которых кашляют, а то и вовсе задыхаются киты.

И все-таки, несмотря на все эти перемены, я благодарен Тятя-яме: он зарядил меня самым главным – желанием всегда торчать над обывательской равниной!

Прошло после Тятя-ямы не так много времени. Хотя вполне достаточно, чтобы романтическая юность сменилась более расчетливой молодостью. Я уже был инженером. На полставки руководил комсомольской агитбригадой. Считался ее режиссером, директором и художественным руководителем сразу. Как бы сказали теперь, я ее продюсировал. Впрочем, словосочетание «продюсер агитбригады» звучит так же нелепо, как «менеджер буддийских монахов».

Одним летом мы болтались на агиттеплоходе с нашей агитбригадой по морям вокруг Камчатки. Причаливали к плавбазам, рыболовецким судам. Суденышки поменьше сами пришвартовывались к нам. В небольшом концертном зале на нашем агиттеплоходе мы выступали перед командами. Рыбаки и моряки были счастливы, что к ним сюда, на край света, заглянули такие, извините за каламбур, задорные молодые люди со своими шутками и забавами, смешинками и задоринками.

После гастролей, чтобы дать нам хоть немного отдохнуть, на пару дней нас высадили на берег. Над корякским поселком, куда нас привезли, этаким посредником между небом и землей белоснежной вершиной красовался и дымился самый высокий в Советском Союзе вулкан Авачинский. Дымился он вполне мирно, струйка белого дыма тянулась в небо и растворялась в нем, словно рассказывала ему о наших земных новостях.

Все участники агитбригады были значительно моложе меня. Это теперь мы с ними подравнялись в возрасте: всем примерно от пятидесяти до шестидесяти. А тогда они находились в таком же романтическом периоде юности, как я на Кунашире. До моей прагматичной инженерной молодости еще не дозрели. Поэтому с ними я переставал быть прагматиком и снова становился тем романтиком, который мечтает изменить мир, а не тем опытным советским инженером, которого мир уже изменил.

В память о своей ботанической юности я потащил их комсомольскую юность на Авачинский вулкан. Конечно, не на вершину. Авачинский вулкан слишком высокий и трудный для восхождения. И опасный. Это десерт лишь для альпинистов! Ну, еще для вулканологов. Он далеко не всегда мирно дымится. Порой сердится, а если его всерьез разозлить, заливает склоны лавой, далеко не в шутку пугая в округе все, что называется животным миром, включая человека.

Мы поднялись только до долины гейзеров. Но и там чувствовался вырывающийся наружу жар перегревшейся земли. Один гейзер бил так высоко, что ему мог бы позавидовать любой фонтан в Петергофе. Большинство участников агитбригады – москвичи – даже представить себе не могли, что такое на свете бывает. Я добился того, чего хотел. Мне удалось поделиться со своими молодыми друзьями тем, чему научил меня отец, – умением получать удовольствие от природы, заряжаться энергией не только от телевизора или вампиря окружающих. Как показало время, урок был усвоен. Все участники нашего студенческого театра, а их было двадцать человек, впоследствии стойко перенесли ужасы перестроек, реформ, девальвации и дефолтов... Они до сих пор живут беспокойно-счастливой жизнью, не превращаясь в тех обывателей, которые в юности один раз отмочили попу на байдарке, и это потом стало единственным романтическим воспоминанием в их кухонно-телевизорной тягомотине.

Авача – так называют ласково Авачинский вулкан местные жители – торчит из Камчатки так же, как Тятя-яма из Кунашира. Только он значительно выше и не такой мирный. Мелкие облака стараются обходить его стороной. Словно побаиваются. Нимб святости к его буйной сути не подходит. Любой нимб ему тесен и тут же развалится вдребезги от первого хозяйского возмущения.

Этаким хозяином Авача возвышается над полуостровом. С него наверняка, как с наблюдательной вышки, видна вся Камчатка. Ощущение, что камчатские боги с него следят за жизнью местных обитателей. Аборигены Камчатки – наши русские индейцы: нифхи и коряки – еще в древности поклонялись Аваче. Однако в последнее время Авача за что-то рассердился на камчадалов. Иначе как объяснить, что при таком изобилии пыхтящих гейзеров и горячих естественных водоемов на Камчатке зимой перебои с отоплением, а камчатские дети пишут сочинения на тему «Как я провел зиму»?

Если с Авачинского вулкана можно увидеть всю Камчатку, то с Фудзиямы наверняка местным божествам очень удобно наблюдать за всей Японией. Сразу скажем, фудзиямские «олимпийцы» – ками – значительно гуманнее управляют своим царством, чем камчатские. У их подданных не бывает перебоев с горячей водой и с отоплением, хотя на Фудзияме нет такого количества гейзеров и горячих озер, как на Аваче.

Я не поднимался на Фудзияму. Зато долго жил у ее подножия, в отеле, и с балкона каждое утро любовался божественной Фудзи во время завтрака. В течение дня она постоянно меняет свою окраску, как будто ее постоянно рисуют разные художники японского Средневековья. Считается, что японские художники, благодаря Фудзияме, различают гораздо больше цветов, чем европейские... Впрочем, до наших чукчей им далеко! У чукчей больше сорока оттенков белого цвета!

Вообще, у японцев все наоборот. Даже «яма» по-японски означает «гора». Хотя я неправ. Судя по тому, как живут японцы и как живем мы, все наоборот не у них, а у нас!

Эльбрус, кстати, как и Фудзияма, тоже в течение дня меняет свои оттенки. На Эльбрусе я побывал в период затянувшейся молодости. Понял, что, по сравнению с Фудзи, ему здорово не повезло. Он родился на Кавказе и поэтому в мире совершенно не известен. В отличие от Японии, которая знаменита карате, харакири, ветками сакуры, танка – средневековыми пятистишиями, – живописными эссе, Кавказ известен сегодня в мире лишь благодаря бесконечным конфликтам с Россией, терактам и страстью к торгашеству. Рядовой западный человек слыхом не слыхивал об Эльбрусе, зато все знают, кто такие чеченские боевики.

Немножко больше повезло Арарату. В прошлом веке на одном из его склонов нашли нос Ноева ковчега, во всяком случае, так сегодня утверждают археологи. Чтобы доказать, что это точно он, они же сейчас заняты поисками хоть одного свидетеля, который был в этом ковчеге. Пытаются найти хотя бы пару тварей. Говорят, несколько человек уже на этот призыв откликнулись, и теперь проверяют их биографии, даты рождения... Записывают их воспоминания.

Словом, рейтинг вулканов, как и у людей, зависит от раскрутки. Например, самая высокая вершина Альп Монблан находится в самом элитном месте земного шара, ее окружают самые цивилизованные в мире горы. Но известен Монблан большинству населения планеты благодаря фирме, которая выпускает авторучки «Монблан». Не сомневаюсь, многие уверены, Мон блан – это фирма, а не горный пик в Альпах. Я сам еле угадал его издали среди в общем-то таких же достойных пиков, тоже сверял снежный профиль с белым пупочком на колпачке моей авторучки. Сошлось!

Есть в моей коллекции и вулкан, который запоминается прежде всего своим названием. Чтобы его произнести, надо несколько дней тренироваться на скороговорках. Он находится в Мексике и называется Попокатепетль. Когда я рассказываю, что на нем побывал, мне завидуют – и не столько тому, что я его видел, сколько тому, как быстро я умею произносить это название. Все пытаются сделать то же самое, но мало кому пока удавалось.