— А чего стоят все изыскания наших отделов, изучающих психологию потенциального противника по беллетристике и художественной кинематографии? — все более распалялся генерал Хазард, — Ерунда это! Пустое времяпровождение! О русской психике нужно судить по конкретным данным. Сработают наши «Эн-Ди» в двух-трех хранилищах их термоядерного оружия — вот тогда и посмотрим, какова хваленая стойкость советского народа.

— Вполне согласен с вами, генерал, — удовлетворенно закивал Гоуст маленькой лысеющей головой. — Кому, однако, можно поручить предлагаемую вами рискованную «миссию»?

— Это уж ваше дело, — пожал плечами Хазард. — Кадры подобных людей в ваших руках. Нужен, конечно, очень отчаянный человек, почти самоубийца.

Гоуст снова неслышно зашагал по мягкому ковру кабинета. Генерал Хазард молча наблюдал за ним, критическим взглядом оценивая его щуплую фигурку, в которой не было ничего не только воинственного, но и военного. Презирая людей низкорослых, да еще астенического телосложения, Хазард всегда смотрел на генерала Гоуста с чувством тайного превосходства, хотя и знал, что этот малыш непререкаемый авторитет в делах агентурной разведки.

Посидев у Гоуста еще с четверть часа, Хазард, наконец, откланялся. Гоуст сейчас же вызвал к себе полковника Чэндлера.

— Ну как, полковник, все у вас ясно с Дэвисом?

— Да, сэр.

Разведчик Дэвис был тайным агентом международной категории. Он прошел хорошую школу на родине и «работал» на территории Советского Союза. Но однажды ему не повезло, и он, не выполнив задания, с трудом ускользнул от советской контрразведки. Этого было достаточно, чтобы некоторые руководящие работники разведывательного управления перестали ему доверять.

Гоуст не верил в те обвинения, которые выдвинули против Дэвиса недоброжелатели, но и он не вступился за него. Ему казалось, что неудачная операция обескуражила Дэвиса, лишила на какое-то время веры в себя. Нужно было подержать его в резерве, потомить, дать соскучиться по делу.

Все это время за опальным агентом велось тайное наблюдение, и вот настала наконец пора снова пустить его в дело.

— Мы были к нему несправедливы в последнее время. Как он перенес это? — спросил Гоуст, хотя ему и самому хорошо было известно состояние Дэвиса.

— Обижен, конечно, — ответил полковник, — но у нас имеются фонограммы всех его разговоров, вплоть до ночного бреда. Дэвис всегда был человеком редкостной, фанатической ненависти к русским, и это осталось в нем. А может быть, даже усилилось, ибо именно русских считает он виновниками всех своих бед.

— В надежности его можно, значит, не сомневаться?

— Безусловно, сэр. Он соскучился по работе и готов на любое дело.

— Ну, а необычайную кличку его «Ва-банк» мы так и оставим за ним? — улыбнулся Гоуст.

— Конечно, сэр, — совершенно серьезно ответил полковник. — Сейчас больше, чем когда-либо, она подходит ему, ибо в новой операции обстоятельства могут потребовать от него и такой ставки, как его собственная жизнь.

— Ну что ж, — заключил Гоуст, приподнявшись со своего кресла и давая этим понять, что аудиенция закончена, — присылайте тогда ко мне Дэвиса, я лично дам ему задание. Подготовьте также Чепстона и Хинсея.

Редактор газеты «Прогресс», в которой работала Керри, был осторожным человеком. Он знал, что сильным мира сего ничего не стоит закрыть его газету, и старался не очень раздражать конгресс и военное министерство.

«Мы слишком слабы, чтобы наносить открытые удары, — говорил он обыкновенно в ответ на упреки. — Наш удел — кусать исподтишка».

«Да и кусаем ли мы вообще? — замечали ему на это. — Может быть, только лаем из подворотни?»

Керри, уже достаточно знавшая своего редактора, не надеялась на то, что он придет в восторг от предложения Джеймса Джессепа. И действительно, выслушав от нее то немногое, что ей было известно, Каннинг сразу же замотал своей бритой головой:

— Нет, нет, милая Керри! С военным министерством мы не будем связываться.

Керри не очень огорчил отказ редактора. Ей и самой история разжалования Джессепа казалась туманной. Смущало и то, что дядя рассказал ей все это в нетрезвом виде. Но она глубоко ошибалась, полагая, что редактора не заинтересовало ее сообщение. Он-то знал, как взволновала общественность таинственная катастрофа с пассажирским самолетом на территории бывшей базы тяжелых бомбардировщиков.

Всю ночь не выходил у него из головы рассказ Керри. Не плохо было бы, конечно, самому повидаться с этим Джеймсом Джессепом, но ведь он в опале, и за ним, наверное, ведется наблюдение. К тому же он еще и пьяница… Нет, с ним не стоит связываться, а надо порасспросить у знающих людей об этом таинственном «Эн-Ди».

Перебрав в памяти всех знакомых, Каннинг вспомнил о Генри Марчмонте. Вот кто может пригодиться! Генри, во-первых, старинный его приятель, а во-вторых, консультант одного из технических отделов военного ведомства.

Выслушав Каннинга, Марчмонт неопределенно пожал плечами:

— Право, не знаю, Чарлз, чем я смогу помочь тебе в этом деле… Они ведь меня ни в какие секреты не посвящают.

— Да не обязательно ты сам, старина. Ведь работает же у них кто-нибудь еще, с кем ты в добрых отношениях.

— Не знаю, не знаю… — задумчиво проговорил Марчмонт, прохаживаясь по своей маленькой, заваленной техническими справочниками и научными журналами комнатке. — В военном ведомстве чертовски все засекречено. Даже то, что никакого секрета не представляет. Да и не доверяют они никому ничего секретного. Вот если только Писфулу?..

— А ты знаком с ним? — сразу же оживился Каннинг.

— Знаком и даже в хороших отношениях.

— Так ведь лучшего и желать не надо! — обрадовался Каннинг. — Писфул в самых близких, почти дружеских отношениях с генералом Хазардом. Поговори с ним, пожалуйста, Генри. Очень тебя прошу!

— Ну что ж, попробую, только не очень уверен, что ему известно что-нибудь об этом «Эн-Ди», хотя он и выполнял кое-какие работы для военного ведомства.

Между тем Керри, решив, что судьба бывшего начальника базы тяжелых бомбардировщиков нисколько не интересует редактора «Прогресса», все реже вспоминала о дяде. Гораздо чаще задумывалась она теперь о Джоне Мунне, с которым не виделась уже несколько дней. Керри понимала, что Джон занят очень серьезной работой в обсерватории, но разве не мог он уделить ей хоть несколько часов в течение целой недели?

А может быть, она вообще надоела ему? Может быть, ей не следовало вести себя так бесхитростно, не скрывая своего расположения к нему? Она знала тактику других девушек и женщин в делах подобного рода, однако сама не была способна на подобную игру. Но тут она вспомнила, что одну из своих планеток Джонни назвал ее именем, и ей уже захотелось просить у него прощения.

«Нет, я просто очень легкомысленная, вздорная, несерьезная девчонка, — с раздражением думала она о себе. — Сколько раз я ошибалась в людях! И редактор мой показался мне сначала бесстрашным борцом за справедливость, а он просто добропорядочный, либерально мыслящий, осторожный делец мелкого масштаба. А дядя, родной брат моей матери? Разве не казался он мне типичным военным карьеристом, твердо шагающим по ступенькам военной иерархии? Оказалось, однако, что и он был простачком, иначе его не вышибли бы так просто из армии, не сделали бы козлом отпущения. Но все эти мои ошибки еще не так страшны, — со вздохом заключила Керри. — Не дай только бог ошибиться мне теперь в Джонни…»