— Джефф, что ты на самом деле об этом думаешь?

— Ты только что снова вернулась ко мне. И я не хочу рисковать твоей жизнью. Я этим занимаюсь, а…

— А мне лучше сидеть дома, переживая за тебя, пока ты там рискуешь своей жизнью! Я знаю, что ты любишь меня и хочешь оградить от опасности, но я хочу этим заняться, потому что чувствую по отношению к тебе то же самое. Другое дело, если бы я не обладала необходимой квалификацией. Ты же меня знаешь, Джефф, раз я войду в твою жизнь, то уж позволь мне разделить ее с тобой.

Синклер не ответил, пытаясь понять то, что он чувствует. Впереди он увидел дом Валена — свой дом — и почувствовал озноб.

— Ну же, Джефф, — сказала она мягко, — я слишком хорошо тебя знаю. Или есть еще что-то, о чем ты мне не говоришь?

Синклер глубоко вздохнул, а потом медленно выдохнул.

— Несмотря ни на что, за последние годы многое в минбарцах стало вызывать у меня уважение. Я обнаружил, что искренне привязался ко многим из них, а некоторые стали моими друзьями. Но они уверяют меня, что делают это из-за того, что у меня — душа минбарца, и что я — исполнитель пророчества. Когда я делаю что-либо из того, что они одобряют, то они говорят, что я поступаю, как минбарец. Когда я выказываю уважение к некоторым сторонам их мира или культуры, они улыбаются и многозначительно кивают. Они твердо уверены в этом, и их вера опирается на авторитет ворлонцев.

Мне не известны мотивы ворлонцев, но я понимаю, что минбарцы искренне в это верят. Как бы там ни было, иногда бывает очень тяжело, временами мне кажется, что они пытаются вытравить из меня мою человеческую сущность. И вот появляешься ты — центральная и очень человеческая часть моей жизни, которая недоступна минбарцам. Это их довольно сильно огорчило, а ворлонцев особенно обеспокоило, и это меня не радует.

Сакай подошла поближе и взяла его за руку.

— Но как бы они не старались, им не удалось тебя изменить, Джефф. И они не изменят меня.

Они вернулись домой. Очутившись за дверью, он остановился и поцеловал ее. Когда он заговорил, то умышленно выбрал более легкомысленный тон.

— Быть исполнителем пророчества — это еще не все. Что бы я не делал, я не могу заставить их прекратить относиться ко мне как к римскому папе или далай-ламе.

— Ну, ты всегда поступал как человек, избранный богом, — произнесла Сакай, поддерживая его беспечный тон. — Может быть, они именно это и видят.

— Отец Раффелли любил говорить, что все живые существа — люди и инопланетяне — все они в своем роде избранники божьи. Вопрос в том, чтобы понять, какую именно цель им предназначено исполнить.

Сакай немедленно воспользовалась этим.

— Я должна быть с тобой. Помогать тебе всем, чем я могу. Позволь мне проявить себя, Джефф.

Он снова замялся, но знал, что она права.

— Ты будешь чертовски хорошим рейнджером, — наконец, произнес он, пытаясь улыбнуться.

— Я всегда стараюсь быть лучшей, — сказала она, увлекая его в спальню.

Маркус чувствовал, что его левая нога немеет. Возможно, ему удастся чуть пошевелиться, чтобы облегчить давление на ногу, не привлекая внимания учителя медитации сеха Турвала с его тростью. С другой стороны, удар по плечу, который он получил за такое же легкое движение, был достаточно болезненным, чтобы заставить его бодрствовать. Это спасало его от еще более болезненного удара по голове, который он мог получить за то, что заснул. Удивительно, как сех Турвал ухитрялся такой легкой тростью наносить столь сильные удары, не причиняя при этом серьезных увечий. Но, тем не менее, это было весьма болезненно.

Маркус ненавидел уроки медитации. Это была та часть обучения рейнджеров, которая совершенно не радовала его. Большинство остальных дисциплин были терпимыми, некоторые даже приятными. Он никогда не возражал против раннего подъема, тяжелой работы, физических упражнений или обучения новым предметам. В обучении рейнджеров не было обезличивания или бессмысленной муштры, что было для него невыносимым в Космофлоте. Ему жилось не так уж плохо в самом низу иерархической лестницы, потому что никто здесь, казалось, не злоупотреблял своим положением. Маркус до сих пор полностью не приспособился к короткому минбарскому дню, но единственной реальной проблемой для него были уроки медитации, на которых он имел обыкновение дремать.

Какой смысл в этой медитации? Какую роль она играет в подготовке рейнджеров? Замысловатые и непонятные лекции сеха Турвала, произнесенные на диалекте касты жрецов, не давали никакого объяснения.

В первый же день занятий Синклер сказал новичкам:

— Минбарцы верят, что все должны научиться радости, уважению и состраданию. Однако рейнджеру потребуется выучить больше. Он или она должны воплотить в себе все эти качества. Так что все, что вы здесь будете делать, все, чему научитесь, волей неволей приведет вас к этому. Поймете это, и тогда то, что в другом случае озадачило бы вас, станет ясным.

Маркус так и не понял смысл уроков медитации, хотя отчаянно пытался. На «уважение» и «сострадание» определенно обращалось особое внимание прямо с первой речи Синклера, произнесенной в посольстве. И, как Синклер и обещал, эти дисциплины пронизывали каждый аспект их обучения.

«Радость» предполагалось находить во всем, что они делали: радость в прилежании, в учении, в исполнении. Но этому также был посвящен отдельный курс: целый час в день, между уроками рукопашного боя и техники тайного сбора информации.

Первые два занятия ему понравились: они просто проводили время на улице, в поисках радости во всем, что сотворила природа. Но, к несчастью, за ними последовали четыре занятия, на которых они изучали множество однообразных и невероятно сложных церемоний. Церемонии для приема пищи, для вручения подарков, для подготовки ко сну, на все случаи жизни. Кажется, у них были церемонии для чихания и посещения туалета. А потом им сказали, что по каждой церемонии им предстоит держать экзамен. Внезапно «радость» перестала радовать Маркуса.

Следующие два занятия были ничем не лучше: тупое выслушивание длинных, бессмысленных и, в большинстве своем, непонятных историй, рассказываемых их учителем сехом Нельером. Может быть, эти истории и могли показаться в своем роде занятными, если бы были в четыре раза короче и если бы их читали на английском языке, а не на витиеватом и очень формальном жреческом диалекте.

Маркус уже был готов сдаться и отбросить даже мысль о том, что когда-нибудь он будет радоваться снова, как на следующем уроке Нельер предложил всем ученикам встать и рассказать историю, которую он или она считает смешной или особенно забавной. Первые ученики, неуверенные в том, что от них ожидают, рассказали весьма бледные истории из своей жизни, или книг и фильмов, которыми очевидно надеялись продемонстрировать развитое, духовное понимание радости. Не будучи шедеврами, эти истории вызвали редкие смешки в классе и строгие взгляды со стороны сеха Нельера. Это заставило других учеников попробовать рассказать что-нибудь более веселое. Вскоре класс действительно развеселился.

Потом поднялась Кэтрин Сакай. Конечно, Маркусу, как и остальным, было известно о том, кем она была. Ему стало интересно, что за историю собирается поведать им невеста Анла'шок На. Оказалось, что это грубоватая и очень смешная история о ее днях в Академии, в которой участвовали ненавистный инструктор, гость-сенатор и «экзотическая» танцовщица из ближайшего ночного клуба, талисман Академии, бочка пива и те недоразумения, что случились с ними. И тут всех прорвало. Шутки и истории становились все более веселыми и несколько более вульгарными. Вскоре все ученики-земляне смеялись до слез, а некоторые еле дышали от смеха. Даже минбарцы заразились их весельем.

Потом настал черед Маркуса. Он оглянулся на сеха Нельера, ожидая увидеть изумление на его лице. Но вместо этого он увидел, что учитель удовлетворенно улыбается до ушей. И Маркус понял, что именно этого эффекта учитель и надеялся достигнуть. В этот миг Маркус проникся большим уважением к минбарскому пониманию юмора.