— Я тоже счастлив, что вижу тебя, — Стас улыбался, но улыбка не могла скрыть тени печали в глазах. — Как ты изменилась! Я тебя помню еще совсем девочкой… Подожди меня, Вера. Закончу осмотр и поедем в гостиницу.

Он двигался вдоль ряда контейнеров, сверяя номера с накладной. По его команде молчаливый гигант-робот грузил контейнеры на транспортер. Стоя поодаль, девушка с нежностью и тревогой смотрела на брата. На лице его она уловила усталость и что-то еще — непонятное, даже пугающее.

Вера не умела скрывать свои чувства.

— Стас, на корабле говорили, что под предлогом реставрации генотипа, сельфы подвергнутся принудительному облучению. Это правда?

Стас только кивнул.

— Но ведь это чудовищно! — воскликнула девушка. — Сельфы такие же люди, как мы! Генотип — это суть живой формы. Касаться его, даже с целью коррекции, есть преступление!

— А ты знаешь, что такое амброзия? — спросил он.

— И про амброзию слышала, — усмехнулась она. — Сейчас принято сгущать краски. А сельфы для нас — это, прежде всего, знаменитые сельфианские «Аполлоны». Людям столь совершенного телосложения, гениальным ваятелям и мудрецам есть чем гордиться. Это великий народ! Мне так хочется поскорее встретиться с сельфами!

— Не торопись, — посоветовал Стас. — Бога ради, не отходи далеко. Подожди. Мне осталось немного.

Девушка приотстала от пышущих жаром машин: захотелось услышать и звуки и настоящие запахи Сельфии. У края освещенной площадки ей, вдруг, почудилось, что в кустах, где кончалось покрытие, кто-то громко заплакал. Рыдания смолкли внезапно, на пронзительной ноте. Мелькнула какая-то тень. Что-то мягко ударило в спину, навалилось, сдавило шею и грудь. Воздух наполнился смрадом. Девушка вскрикнула, чувствуя, что задыхается, запрокинула руки за голову. Пальцы встретили жесткие липкие космы. Уцепившись за них и резко пригнувшись, Вера с силой рванула какое-то тело через себя.

Что-то плюхнулось перед ней на площадку. Стас был уже рядом. В руке его вспыхнул фонарь. Ночь отпрянула за границу площадки… А возле их ног подпрыгивал на спине паучище, величиною с собаку. С трудом удалось ему перевернуться на брюхо. Косматое существо на четырех кривых лапах, хрюкая, и испуская зловоние, припустило к кустам и вскоре исчезло в ночи.

— Какое ужасное насекомое! — вскрикнула Вера. — Хотело меня укусить… Как оно называется? Боже мой, Стас! Что с тобой? Почему ты молчишь?!

Эта история относится к тем временам, когда на разные уголки Обитаемой Зоны Галактики налетали, как гром среди ясного неба, «косяки хроноястребов». Сколько помнит себя человечество, ни одному из его достижений не удалось избежать недостойных рук. «Хроноястребы» были олицетворением того, что когда-то звалось пережитками, но, после освоения хронокосмоса, уже трудно было сказать, откуда эти «пережитки» берутся: из прошлого, настоящего или же будущего. Попросту говоря, эти «ястребы» были «пиратами времени», как были до них морские пираты и пираты воздушные. Ядро «косяка хроноястребов» составляло два человека: «носильщик» и «шеф». «Носильщик» отвечал за аппаратуру, «Шеф» решал, куда и в какое время перемещаться и лично стоял у пульта, висевшего за спиной у «носильщика». Во время «хроноброска» остальная компания их окружала кольцом, составляя плотный косяк. Эти шайки бесчинствовали на планетах и станциях обитаемой зоны, пока для борьбы с ними не были приняты радикальные меры.

Наш рассказ — об одном эпизоде, в основе которого — вероятно, забытая многими легенда о ГКСЛ.

Ермак открыл шкафчик, налил себе чашечку кофе, сел и, сделав глоток, откинулся в кресле. Наслаждение доставляло не только слышать, но и видеть, как играет Левушка. Через открытый иллюминатор внутрь корабля проникал горный воздух. Вечерний свет золотил стены капитанской каюты, спину и руки скрипача. Длинные волосы музыканта вздрагивали в такт с движениями смычка, а вся худая и сгорбленная фигура его слегка раскачивалась.

Импровизации Каминского были близки Ермаку. Может быть потому, что росли они в одном интернате, и в их детских воспоминаниях — много общего. Слушая эту музыку, капитан патрульного корабля чувствовал себя немного другим человеком. Скрипач навязывал ему что-то свое. Можно было попробовать не поддаваться, но само это противоборство уже нарушало привычное состояние духа.

Скрипач опустил инструмент.

— Милый Левушка, — говорил капитан. — Ты великий артист! Играя, ты кажешься мне выше ростом, плечистее. У тебя появляется чемпионская стать, и я забываю, что ты вечно был рохлей.

— Если б ты знал, какого каторжного труда требует скрипка, — отвечал музыкант, отходя к раскрытому иллюминатору. — Ермак, объясни, почему у тебя в гостях мне всегда так легко дышится?

— Очень просто, — объяснял капитан, потягивая из чашечки кофе и с нежностью глядя на друга, — учитывая случаи газовых атак на патрульные средства со стороны «хроноястребов», инструкция запрещает проветривать корабли в населенных долинах, а из всех разрешенных для этого мест — предпочитаю горы.

— Выходит, свежестью воздуха я обязан этим бандитам? — усмехнулся Каминский. — Я слышал, их кидает в дрожь при упоминании о Ермаке. О подвигах его знает вся обитаемая зона. И связывают это с тайной ГКСЛ — Генератора Комплекса Сверхличности. Народ говорит, что ты раньше был психофизиком, но ушел из большой науки в службу противодействия, чтобы на практике испытать свой прибор. Твоя дерзость не знает границ: ты много раз попадал к «хроноястребам» в плен, но всегда уходил невредимым, и каждая новая экспедиция подтверждает слухи о ГКСЛ, делающем тебя практически неуязвимым. Если б хотя бы на время я мог ощутить в себе мужество, мощь и стремительность Ермака! Ну признайся, разве не ГКСЛ помогает тебе побеждать?

— Еще как помогает! — Ермак улыбался. — Только не ГКСЛ, а легенда о нем, которую «хроноястребы» сами и выдумали: у страха глаза велики. Скрипач отвернулся к иллюминатору. «Ты оборудовал на корабле мастерскую, которой позавидует любая лаборатория!» — Мое хобби — кофейные мельницы, — возразил капитан. — Я их сам мастерю. Об этом известно не меньше, чем о приключениях. Я не раз занимал призовые места…

— Не надо об этом… — прервал музыкант. — Всем известно, что хобби — всего лишь прикрытие.

— Левушка, ты ставишь меня в неловкое положение.

— Извини. — Каминский вернулся на средину каюты. — Все ясно… Это запретная тема. Считай, что не было разговора. Хочешь сыграю еще?

— Конечно.

— Каминский поднял скрипку, провел смычком по струне. Зазвучала старинная песня. Музыкант смотрел в одну точку, на светящуюся в закатных лучах белую чашечку в руке капитана. Нежные звуки и этот закат среди гор должны были успокаивать душу, но Левушка чувствовал, с музыкой что-то не ладится. Она уходила из-под контроля. Она выдавала невысказанную обиду, и он ничего не мог с этим сделать.

Левушка понимал, у Ермака могли быть серьезные основания молчать о своем генераторе, пока на Земле и в Галактике действуют авантюристы: трудно даже представить, что натворит негодяй, завладевший ГКСЛ. Но было досадно: Ермак только что назвал его рохлей. Скрипач без него это знал. Он искал утешения в музыке. Но звуки не в состоянии дать человеку недостающей уверенности. Левушка много думал о Генераторе Комплекса Сверхличности и постепенно убедил себя в том, что даже короткое обладание ГКСЛ могло бы сделать его другим человеком. Он долго мучился, не решаясь обратиться к старому другу. И вот сегодня, по его приглашению прилетев на корабль, нечаянно все испортил. Это был очередной конфуз. Складываясь вместе, подобные неприятности только усиливали его неуверенность. Каминский не смотрел в лицо капитана, предпочитая созерцать чашечку кофе в его руке. Было стыдно и казалось, Ермак это чувствует по жалобным взвизгам вплетавшимся в пение скрипки. Потом эта чашечка выпала из поля зрения. Музыка быстро разлаживалась. Заключительный аккорд прозвучал чудовищным диссонансом. И, вдруг, Левушка снова увидел ее… Возле кресла в бурой лужице кофе блестели фарфоровые осколки. Все это будто просвечивало сквозь гнутые стекла. Снизу, вспучиваясь, надвигалась палуба… Падая, музыкант успел поднять скрипку над головой, но сознание потерял раньше, чем тело коснулось пола.