Волны простенькой мелодии степенно покатились по черной поверхности к скалам каньона, оставляя после себя ровную гладкую поверхность. Не успели они дойти до края, как на том самом месте, по которому я хлопал ладонью, начали самопроизвольно возникать новые волны, будто кто-то стучал в стену с обратной стороны. Причем, как показалось, этот кто-то продолжил нехитрый мотив «Чижика-Пыжика».

Меня передернуло. В отличие от Чижика-Пыжика водку я не пил, но в голове закружилось. Опасливо косясь на стену, я попятился к реке. Тем временем волновая мелодия «Чижика-Пыжика» сменилась безобразной абракадаброй, будто кто-то с той стороны в отчаянии молотил по стене руками и ногами. Если перегородка удерживала мегатонны воды, а я своими ударами по стене вызвал резонанс, то она могла в любой момент рухнуть, похоронив меня под толщей грязевого потока.

Минут пятнадцать я издали наблюдал за ходящей волнами стеной, пока, наконец, удары не стали реже, слабее. Стена уже не ходила ходуном, а подрагивала мелкой рябью. Повезло мне по всем канонам российского счастья.

Переведя дух, я подошел к реке. Река, как река, метров пятнадцати шириной, с мутноватой водой, пологим песчаным дном. Вроде бы она была мелкой, но определить, какова ее глубина у скал, было невозможно из-за мутных вод. Поток вытекал из-под черной перегородки и исчезал под белой равниной, словно вдоль ее обреза находилась бездна.

Не рискнув подойти к кромке воды (черт его знает, какие крокодилы здесь могут водиться!), я прошел по берегу к белой равнине, но ступить на нее не смог. Равнину с клубящимся над ней туманом отделяла невидимая пружинящая преграда, на ощупь очень похожая на черную перегородку. Никакой бездны, в которую бы падала река, здесь не было, вода просто исчезала у белой равнины точно так же, как вытекала из-под черной стены.

Я похлопал по прозрачной перегородке ладонью, наверное, по ней побежали такие же концентрические круги, как и по черной, но только невидимые глазу. Белесый туман за прозрачной перегородкой клубился большими клочьями, играя на свету тенями, создавалось неприятное впечатление, что в толще тумана кто-то перемещается, громадный и неуклюжий.

Итак, место моего пребывания оказалось замкнутой территорией, с двух сторон ограниченной отвесными скалами, еще с двух — странными перегородками. Сто на сто метров кочковатой земли. Гектар. А если учесть, что высота скал и черной перегородки также около ста метров, то я находился в замкнутом кубе, единственной незакрытой стороной которого было небо над головой.

Подойдя к рахитичному кустику, я внимательно рассмотрел его. Тоненькие веточки, мелкие зеленые листики… По внешнему виду вполне земное растение. Однако когда я попытался сорвать один листок, ничего не получилось. Твердый и скользкий на ощупь, он был словно сделан из пластмассы и никак не хотел отрываться. Похоже на бутафорию — как в аквариуме.

Я разозлился. Если меня завербовали сюда стерхайсером, так пусть ознакомят с должностными обязанностями! И чем меня собираются кормить? То, что чахлые кустики несъедобны, я уже выяснил, но ничего иного, пригодного в пищу, в замкнутом пространстве не было. Разве что крокодилы — но были большие сомнения, что они есть в мелководной речке. Вряд ли в мутных водах, появляющихся ниоткуда и исчезающих в никуда, кто-то может жить.

Дверь домика распахнулась. Взглянув на часы — ровно двенадцать, — я решительным шагом направился к нему. Надеюсь, прибыл непосредственный наниматель, который объяснит, чем я буду заниматься.

В домике никого не оказалось, зато на столике меня ждал обед. Тарелка супа, овощной салат, бефстроганов с гречкой, стакан апельсинового сока, несколько кусочков хлеба. Моего «любимого блюда», которое я записал в контракте, не было. Впрочем, «нелюбимого» тоже. На всякий случай я заглянул в ванную комнату, но там никого и ничего не оказалось. Ни нанимателей, ни водки с лимонами.

Есть не хотелось. Если я перед этим думал о еде, то исключительно из принципа. Однако от обеда не отказался — неизвестно, когда меня в очередной раз будут кормить и будут ли.

Покончив с обедом, я достал из кармана сигареты, хотел закурить, но неожиданно не обнаружил зажигалки. Порыскал по карманам и вспомнил, что оставил ее на столике в кафе у фонтана. Есть за мной такой грех — забывать где ни попадя авторучки и зажигалки. Но если в городе это вызывало мимолетную досаду, то сейчас отсутствие зажигалки выглядело катастрофой. Прикурить здесь было не у кого. Веселая перспектива… Я впервые подумал, что, сбежав из своего собственного мира, очутился не в лучшей ситуации. Возможно, и здесь тоже захочется удавиться.

Искать где-нибудь огонь было бессмысленно, поэтому я, чтобы хоть как-то отвлечься, лег на тахту и смежил веки. Не помогло. Курить хотелось просто зверски. Я открыл глаза и покосился на часы на стене. Без двадцати час. Взломать, что ли, стену, добраться до электропроводки и, закоротив контакты, попытаться прикурить от искры? Однако ломать стену было нечем, да и вряд ли в стене есть электропроводка. Такие часы работают от маломощных батареек…

Минут пятнадцать я мучился, ворочаясь на тахте, но думал только о куреве. Ровно в час часы тихонько пискнули, и не успел я подумать, что не собираюсь реагировать на будильник, как меня подбросило на тахте, и неведомая сила вытолкала из домика.

Дверь за спиной хлопнула, щелкнул замок, я очутился на крыльце в уже знакомом каньоне. Впрочем, не совсем так. Над головой, простираясь от одной гряды скал до другой, висела странная решетка с шестигранными ячейками, в каждой из которых поблескивали какие-то шарики, спиральки, усики, линзы и… и…

Челюсть у меня отпала, в ногах появилась слабость, не в силах оторвать взгляда от решетки над головой, я начал медленно сползать спиной по двери домика. Из шестигранных ячеек решетки на меня смотрели глаза. Серые и карие, черные и голубые, пучеглазые и запавшие, с круглыми, треугольными, звездчатыми, щелевид-ными зрачками, с веками и без них, фасеточные и на стебельках… Шарики-спиральки, линзы и прочее, тоже были глазами. Глазами, гляделками, баньками, моргалами, буркалами, зенками, шарами…

Я понял, в чем заключалась работа стерхайсера и почему «Гурвинек» извинялся за столь низкую цену контракта. Нелегко быть экспонатом, которого со всех сторон рассматривают жители Галактики. Зная наперед, ни за какие деньги бы не согласился. Разве что за миллион. Оставалось надеяться, что препарировать меня не будут.

Поднявшись на все еще ватных ногах, я первым делом попытался вернуться в домик. Но не смог. С виду хлипкая дверь даже не резонировала на мои толчки и удары кулаками, и создавалось впечатление, что я бьюсь о монолитную бетонную стену, на которой нарисована дощатая дверь. Не знаю, сколько бы я так бился, если бы в памяти не всплыло воспоминание, как дрожала от толчков извне черная перегородка каньона. Я замер, медленно повернул голову к черной стене, но она снова блистала ровной поверхностью незыблемого монолита. Выходит, не я один работал здесь стерхайсером, наверное, каньон тянулся до бесконечности, и для каждого стерхайсера был отдельный, огороженный со всех сторон участок. Вольер. Или вольера, кому как больше нравится. Честно сказать, мне не нравилось ни то, ни другое. Клетка.

До пяти часов я ходил по этой клетке, изредка пытаясь открыть дверь в домик, но ничего не получалось. Работодатели знали свое дело туго, и, хочешь не хочешь, приходилось отрабатывать контракт. Я показывал «гляделкам» язык, крутил кукиши, но никакой ответной реакции не наблюдалось. Разве что изредка замечал, как то в одной, то в другой ячейке один глаз заменялся на другой. Устал я безмерно — почти все время на ногах, поскольку сидеть на земле было неудобно, а лечь под пристальными взглядами обитателей Галактики я не отважился. Пару минут удавалось передохнуть сидя на ступеньках, но затем неведомая сила подбрасывала меня, и снова приходилось кружить по вольеру. К черной перегородке я благоразумно не приближался — похоже, обитатель соседнего вольера был не в себе, и я не хотел, чтобы он своим отчаянным стуком портил мне нервы. А вот у прозрачной перегородки иногда задерживался, пытаясь что-либо разглядеть в белесом клубящемся тумане. Не уверен, разглядел ли что-нибудь, или это была игра полутеней, но пару раз мне показалось, что клубы тумана собираются в бесформенную голову с пустыми круглыми глазницами и скорбно разверстым в безмолвном крике ртом. Да мало ли что может померещиться в тумане…