— Это омела, — повторил Петер. Он улыбался снисходительной улыбкой, глаза сквозь просветленную оптику очков смотрели с ехидцей. — Паразит такой. На деревьях растет. Лучшего для метлы не сыщешь.

Гюнтер отвел глаза в сторону. До сих пор он считал, что омелу называют ведьминой метлой только из-за внешнего сходства и ее ветви для подметания не годятся. Но вот поди же ты… Он аккуратно положил метлу на место и почувствовал, что руки у него дрожат. Разрозненные факты, наконец, выстроились в четкую логическую цепочку. Омерзительнейшую до неправдоподобия. Только не показать этому самодовольному юнцу всей своей ненависти. Не расплескать ее раньше времени…

С трудом сдерживая себя, Гюнтер повернулся и со сконфуженной улыбкой человека, застигнутого за неприглядным занятием, подошел к Петеру.

— Омела, говоришь? — переспросил он треснутым голосом.

Петер еще больше оскалился.

— Тогда, извини, — процедил Гюнтер, схватил Петера за лацканы пиджака и, подсев под портье, бросил его через себя на пол каморки.

Со страшным грохотом и звоном ведра разлетелись в стороны, с сухим треском посыпались швабры и щетки. Гюнтер прикрыл дверь и вставил в дверную ручку половую щетку. Петер неуверенно ползал по полу на четвереньках, наощупь разыскивая очки. Гюнтер шагнул к нему и, когда Петер накрыл очки ладонью, с силой наступил на руку каблуком. Стекла очков хрустнули.

Петер заскулил, Гюнтер убрал ногу, но, не дав портье рассмотреть окровавленную ладонь, пальцем приподнял его подбородок и нанес снизу страшный удар кулаком. Казалось, в этот удар он вложил всю свою ненависть и отвращение к ублюдкам, готовящим из младенцев бесовские снадобья.

Удар отбросил Петера спиной на метлы, и он так и остался на них лежать, судорожно втягивая разбитым ртом воздух и очумело щурясь на Гюнтера близорукими глазами.

— Так, значит, омела, — повторил Гюнтер, наклоняясь над портье. Его трясло от бешенства. Он взял Петера за галстук и подтянул его лицо к своему.

— Омела?!

— Т-т… т-та… — сквозь крошево зубов выдавил Петер. Он поперхнулся, закашлялся, и сгусток кровавой слюны, скользнув из рта по бороде, упал на белоснежную рубашку.

— Чьи это метлы? Чьи метлы, я спрашиваю?!

Петер невразумительно промычал и опять закашлялся.

— Чьи? Суккубы у тебя их тут на день оставляют?! А где твоя метла, суккуб Петер?

По лицу Петера промелькнуло недоумение.

— Ах, прости! Инкуб Петер! Тебе метлы иметь не положено! На метлах летают ведьмы, а не ведьмаки…

Лицо Петера посерело, он стал приходить в себя после удара. Сквозь пленку бессмысленности в глазах проявился страх.

— Кто делает эти метлы? У кого ты берешь книги?!

— Шне… — Шешу… — прошипел Петер разбитым ртом и замотал головой.

— Что?!

— Шне мшушу! — с надрывом провыл одними легкими Петер.

Гюнтер понял, что перестарался и сломал портье челюсть.

— Ах, ты не можешь! Не можешь сказать! За это тебя козел подмажет! А серебряную пулю в живот хочешь? Или осиновый кол в зад?

Лицо Петера словно покрылось изморозью. Гюнтер неторопливо извлек «магнум» и подбросил его на ладони. Глаза Петера не отрываясь следили за пистолетом.

— Ну?

— Шы шне шужнеше мшеня… — закрутил головой Петер.

— Еще как, — процедил Гюнтер. — Пристрелю, как шелудивого пса. За младенцев, я нафарширую твой живот серебром, как утку черносливом. Ну?!

Он снял предохранитель.

— Шнет! — затрясся Петер. — Шья тшетжей шне тшкал!

— А кто? Кто их украл?

— Шне шаю. — Петер затрясся в истерике. — Шешно шово, шне шаю! Похоже, он в самом деле не знал.

— А у кого ты берешь книги?

— Шу… Шли… мшайтшо!

— У кого?

— Шу…

Тело Петера вдруг резко изогнулось дугой.

— Шлинтша Майштшо!!! — выкрикнул он, раздирая легкие. Судорога перевернула его лицом вниз, его вырвало, и он затих.

Гюнтер поднял голову портье за волосы. Глаза Петера закатились, он был в глубоком обмороке.

«Шплинт Мастер, — подумал Гюнтер. — Или Шплинт Маэстро. Похоже на кличку, если правильно понял шипение портье. Хотя — очень странная кличка. Впрочем, книжная цепочка, скорее всего, никуда не ведет. Напрасно бургомистр и священник возлагают на нее такие большие надежды. Как выдал бы комп — девяностопроцентная вероятность того, что этот самый Шплинт Маэстро (или, как его там?) такая же «шестерка», как и инкуб Петер. Один — хранитель книг, другой — хранитель метл».

Положив голову портье на метлы так, чтобы он в беспамятстве не захлебнулся собственной кровью, Гюнтер взял сумку, вынул из ручки двери щетку и вышел из каморки.

На улице Гюнтер остановился в нерешительности. Идти в «Звезду Соломона» завтракать после стихийно происшедшего допроса не хотелось.

Чтобы снять возбуждение и привести мысли в порядок, он пошел по улице спокойным прогулочным шагом. Сам того не замечая, свернул на знакомую Стритштрассе и неожиданно для себя вышел к сожженной уборочной машине. От машины остался покореженный жаром металлический остов, стены ниши закоптились сажей до самой крыши, на пол-улицы разлилась лужа засохшей грязно-бурой пены, неприятно скрипящей под ногами. К удивлению Гюнтера зевак на месте происшествия не было, лишь у стены одиноким охранником стоял полицейский. Маленький, пухленький, похожий на вчерашнего, если бы не пунцовое лицо и не форменная, вместо мотоциклетной, каска с куцым серо-белым плюмажем.

Гюнтер подошел поближе, полицейский повернулся к нему, и они встретились взглядами.

«Бог ты мой!» — содрогнулся Гюнтер. Все-таки это был его знакомец. Но куда делся его «проникающий» взгляд! Моргая воспаленными веками, полицейский смотрел на Гюнтера тупо и невидяще. Видно досталось ему ночью крепко. Гюнтер скользнул взглядом по мундиру — чистый, отутюженный, пряжка и пуговицы, в том числе и верхняя, сияли.

«Слава богу, что живой», — подумал Гюнтер, но облегчения от этой мысли не получил.

— Добрый день, — поздоровался он. — Не подскажите, как пройти в библиотеку бургомистрата?

Полицейский молчал. Он не слышал и не видел Гюнтера.

— Вы что, соляной столб? — тронул его за рукав Гюнтер.

— Что?

Полицейский вздрогнул, но муть в его глазах только чуть просветлела.

— Я спрашиваю, где у вас находится библиотека?

Полицейский впал в меланхолическую задумчивость. Было видно, как его мысли пытаются тяжело провернуться.

— В ратуше, — как-то неуверенно махнул он рукой за спину Гюнтера и снова погрузился в прострацию, медленно, как курица, моргая воспаленными веками.

— Благодарю, — кивнул Гюнтер и, обойдя полицейского, пошел дальше по улице. Возвращаться на площадь не стал — к посещению библиотеки он пока не был готов.

Он шел по правой стороне улицы и смотрел под ноги. Брусчатка посреди мостовой была укатанной и полированной, здесь же, с краю, почему-то часто встречались выбоины и колдобины. Создавалось впечатление, что дома на улице выросли как грибы, и своим появлением из-под земли покорежили мостовую. Конечно, все объяснялось проще — когда-то, когда мостили улицу, вся она была такой же неровной, как и у обочины, но время, миллионы ног и колес отполировали ее середину и оставили практически в неприкосновенности обочину, так как здесь предпочитали не ходить, особенно в вечернее и ночное время. Ибо смельчак-прохожий рисковал попасть под груду мусора или струю помоев, низвергавшихся из окон. И когда «культурный слой» битых черепков и нечистот в конце-концов убрали с улиц, здесь опять же не ходили, но теперь уже просто по причине неудобства. А ведь он вчера ночью здесь бежал! Как только ноги не переломал…

Метров через двадцать Гюнтер увидел знакомую подворотню, при дневном свете оказавшуюся небольшой аркой, ведущей в глухой дворик-тупичок. Честно говоря, ночью подворотня показалась ему больше. Он присмотрелся и внутри арки под стеной заметил расколотый набалдашник трости. Все-таки он не ошибся.

Над аркой на кронштейне с завитушками висел чугунный газовый фонарь, а чуть сбоку от него на сером фоне стены блестел эмалью номерной знак: «Стритштрассе, 9».