В Ипаласской роще у самых терм Крон наткнулся на пикник. Рядом с тропой, ведущей в термы, на обширной поляне расположились сенаторы Бурстий и Срест с претором Алозой и со своими приспешниками. Как видно, обосновались они здесь давно, возможно, сразу же после заседания Сената, потому что их приспешники уже основательно перепились и расползлись по близлежащим кустам. Срест с Алозой о чем-то спорили, с трудом ворочая языками, а Бурстий, лежа напротив них на траве, тупо уставился в полупустую чашу и изредка икал. По другую сторону тропы на корточках сидели рабы и играли в кости — очевидно, они давно не были нужны своим хозяевам.

Крон осторожно перешагнул через чьи-то голые ноги, торчавшие из зарослей чигарника и перегораживающие тропу (одна нога в тщательно зашнурованной сандалии, другая — босая), и тут услышал из кустов приглушенный женский смех. От неожиданности он вздрогнул и невольно посмотрел в сторону Бурстия. Пикник, конечно, с женщинами… Непроходящей болью заныло сердце. Там, где веселился Бурстий, обычно присутствовала и она. Странно, что сейчас ее не было. Впрочем, может, это ее смех слышал он из кустов?

«Опять домыслы», — одернул он себя. Ее смех он бы узнал…

«Кто мог предположить, — горько подумал Крон, — что и такой крест придется нести коммуникатору?»

Он хотел незаметно пройти мимо, но его заметили.

— Ба! Гелюций! Крон! — воскликнул Срест, приподнимаясь на локте. — Благодетель империи!

Он протянул руку в приветствии.

— Присоединяйтесь к нам! — крикнул он, но не смог сохранить равновесие и упал лицом прямо на расставленные перед ним закуски.

Крон остановился.

— Приятного времяпрепровождения! Спасибо, но не могу. И так опаздываю на омовение Тагулы.

— К-как? — встрепенулся Бурстий. — Ч-что? Уже и-п-пора?

Крон улыбнулся и развел руками.

— Б-б-баст-турнак! — выругался заика Бурстий. — Я с-совсем з-забыл. Об-божди. По-йдем вместе. С-с-сейчас допью, и п-п-пойдем.

И он принялся шумно хлебать из своей чаши. Срест с урчанием поворочался в закусках и с трудом сел. Лицо его было перепачкано горчичным соусом, под левым глазом прилипла раздавленная лепешка, а ко лбу — листок зелени. Он попытался встать, но у него ничего не получилось.

— Эй, кто там! — гаркнул он. — Поднимите меня! Пока к нему бежали рабы, Алоза ухватился за его плечо, рывком встал и снова завалил Среста. С минуту Алоза стоял пошатываясь, словно утверждаясь на ногах, — худой, высокий, жилистый, в короткой тунике, и, нагнув голову, недобрым, мутным взглядом смотрел в сторону Крона. При этом его нижняя губа все сильнее оттопыривалась на опухшем лице. Наконец его шатнуло вперед, он крепко, как за опору, ухватился обеими руками за рукоять меча и зашагал к Крону. Но шел Алоза не к нему. Он прошагал мимо и остановился возле Атрана, вперив в него неподвижный взгляд из-под спутанных, жирных, выцветших до цвета соломы волос.

— Твой раб? — спросил он.

Крон промолчал. Атран стоял перед Алозой, держа перед собой за ножны меч сенатора, и смотрел на претора открытым взглядом.

— Наслышан… — процедил Алоза и принялся обходить Атрана, словно желая осмотреть его со всех сторон.

Атран медленно поворачивался вслед за ним.

— Хорош… — Оттопыренная губа Алозы свесилась еще ниже. — Без ошейника и нагл, словно вольноотпущенник первого дня.

— Я надеюсь, сенатор, — спросил он, по-прежнему глядя на Атрана, — ты не будешь на меня в претензии, если я его когда-нибудь зарублю?

— Боюсь, что это тебе не удастся, — усмехнулся Крон. — Он владеет мечом не хуже тебя.

— Кто — раб?! — Алоза от изумления даже протрезвел. — Раб поднимет меч на гражданина Пата?

— Стоит ему только захотеть, — ответил Крон, — и я дам ему вольную по первому его требованию. Каким угодно числом.

Алоза потерял дар речи.

Тем временем четверо рабов наконец поставили на ноги огромную тушу Среста.

— Прочь! — зычно гаркнул Срест.

Одним движением плеч он разметал рабов, державших его под руки, и тут же плашмя рухнул вперед, подмяв под себя тщедушного Бурстия.

— Вот незадача! — хохотнул он, проползая по Бурстию подобно дорожностроительному комбайну. — Голова вроде бы светлая, а ноги не держат!

«И почему они так много пьют?» — в который раз с тоской подумал Крон.

— К сожалению, меня ждут, и я уже опаздываю, — он поднял руку, прощаясь. — До встречи в термах!

Крон кивнул Атрану и зашагал по тропинке к термам.

— Советую твоему рабу не попадаться на моем пути! — прорычал вслед Алоза, на Крон только усмехнулся.

Тропинка вильнула в сторону, за кусты и вывела на мощеную аллею.

— Это правда, Гелюций? — спросил вдруг Атран.

Крон даже вздрогнул от такого обращения, но быстро подавил в себе желание одернуть раба, не назвавшего его господином.

— Что — правда?

— Что я могу получить волю, когда захочу? Крон спрятал улыбку.

— А ты можешь привести примеры, когда мои слова расходились с делом? — спросил он.

— Да.

От неожиданности Крон остановился.

— Когда же это?

— Когда вы обещали наказать меня прутьями.

Крон хмыкнул и снова зашагал по аллее.

«А ты хотел бы, чтобы я это свое обещание претворил в жизнь?» — чуть было не спросил он, но сдержался.

— Не путай, пожалуйста, мои желания с чужими, — сказал он. — Если я дал слово исполнить чужую просьбу, то я его сдержу, чего бы мне это ни стоило.

— Значит, я могу получить волю хоть сейчас?

— Значит, можешь.

Некоторое время они шли молча.

— Мой господин, — вдруг с жаром и мольбой проговорил Атран, и Крона покоробило теперь уже такое обращение. — Я знаю, ты добр и великодушен. Исполни еще одну мою просьбу. Отпусти со мной Калецию.

Губы раба дрожали.

— Нет, — отрезал Крон.

— Мой господин, — продолжал просить Атран, — ты богат, и тебе это ничего не будет стоить. Ведь дал же ты вольную Дискарне, хоть она и доносила на тебя. Отпусти со мной Калецию.

Кровь бросилась в лицо сенатору. За все годы рабства это была первая просьба Атрана. И Крон ощутил, в какую глубочайшую яму унижения шагнул этот гордый и независимый, несмотря на свое положение, человек. Человек, умевший даже слово «мой господин» произносить с достоинством.

— Нет, — глухо повторил Крон. — Я действительно богат, причем настолько, что ты себе и представить не можешь. Я мог бы скупить всех рабов Пата и дать им вольные грамоты. Но что бы это дало? Ты знаешь, как живут многие вольноотпущенники? Они ютятся в портовых кварталах, спят прямо на земле под открытым небом, питаюся подаянием и воровством, а за временную работу по разгрузке кораблей в порту каждый день между ними происходят драки. Они рады бы снова продать себя в рабство, они продают своих детей и счастливы, если им это удается. Если я отпущу тебя одного, то ты сумеешь и прокормить себя, и постоять за себя. Но если я дам вольную вам обоим, вы станете такими же изгоями, как и обитатели портовых кварталов. И придет время, когда ты, продавая своих детей в рабство, проклянешь тот день и час, когда я дал вам волю.

Сенатор оглянулся на Атрана. Раб шел следом, смотря на него молящими глазами. Доводов рассудка он не принимал.

— Мой господин… — снова попытался просить Атран.

— Нет! — оборвал его сенатор.

«Свою судьбу надо создавать своими руками», — хотел сказать он. Но не сказал.

Они вышли из рощи прямо к термам — огромному конгломерату зданий из белого известняка, который начал возводиться еще два века назад предприимчивым аргентарием Иклоном Баштой на горячем источнике. С тех пор термы много раз перестраивались и достраивались их новыми владельцами, и поэтому архитектура построек выглядела нелепой до невозможности. В левом крыле, самом старом, приземистом, с многочисленными, закопченными от вечно курившегося над ними дыма, трещинами, калили камни для любителей пара. По правую сторону и в центре располагались всевозможные бани, рассчитанные на все вкусы и на все сословия. А из центра невообразимого хаоса построек безобразным горбом выпирало новое здание, возведенное теперешним владельцем терм Дистрохой Кробуллой специально для торжественных омовений. В здании находился огромный бассейн с горячей водой, опоясанный по периметру ступенями фракасского дерева, на которых обычно располагались приглашенные.