Не заметив подвоха, толпа раймондцев взорвалась восторженным ревом, послышались хлопки пробок, и брызги шампанского полетели во все стороны. Похоже, я на правах почетного гостя открыл церемонию потребления «национального» напитка. По крайней мере на меня уже никто не обращал внимания.

— Все? — спросил я у егеря, обернувшись.

— Все-все, — успокоил Бори Чилтерн и панибратски похлопал меня по плечу.

— Водка есть? — вновь повторил я вопрос.

Егерь недоуменно уставился на меня, но затем, сообразив, понял мое состояние.

— Есть. Идем.

Он подвел меня к антигравитационному катеру, перегнулся через борт и принялся копаться где-то в изножье. Куртка на спине задралась, и я увидел, что сзади к широкому ремню пристегнута кобура с торчащим из нее парализатором.

«Где же ты был все то время, пока я махал с плота рукой?» — про себя спросил я егеря, тупо уставившись на парализатор.

Егерь наконец извлек из катера двухлитровую бутыль буро-белесой жидкости и повернулся ко мне.

— Держи.

Я схватил бутыль, словно алкоголик в тяжком запое, сорвал пробку и основательно приложился к горлышку. Так же, как кофе, раймондская водка ничего общего с земной не имела. Забористый самогон, настоянный на местных душистых травах. Но, в общем-то, мне сейчас и нужно было крепкое спиртное. Любое. Отхлебнув порядочную порцию, я почувствовал, как голова начинает тяжелеть, затуманиваться и этот туман заполняет глубокую щель между расслоившимися сознанием и телом.

— Спасибо… — облегченно выдохнул я, но бутыль не вернул.

Бори Чилтерн смерил меня взглядом сверху донизу.

— Оставь себе, — сказал он.

— Спасибо, — еще раз поблагодарил я. — Мое присутствие на празднике обязательно? — кивнул я в сторону веселящейся толпы раймондцев, продолжающих окатывать друг друга шампанским.

— Я уже объяснял: хотите — присоединяйтесь, хотите — нет. Как хотите.

— Тогда пойду палец лечить, — сказал я. — Может, позже присоединюсь.

— Сувенир возьмите. — Чилтерн протянул прозрачную коробочку со снятой с «удочки» двухмерной звездой.

— Благодарю, — кивнул я, взял коробочку и с бутылью под мышкой нетвердой походкой направился к палатке.

В палатке я занялся самолечением. От мескатолина препаратов не было, но для человека мескатолин не является ядом, хотя в больших дозах оказывает галлюциногенное действие. Поэтому первым делом я принял лошадиную дозу препаратов, нейтрализующих формальдегид, попавший в кровь через жабры, затем переоделся и только тогда занялся обработкой раны. Смазал омертвевшую от формалина кожу смягчающим кремом, а безымянный палец заклеил бактерицидным пластырем. Не ахти какое лечение, но никому из медиков на Раймонде показывать рану я не собирался. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь увидел торчащий из-под обрывков кожи биочип.

Затем я выбрался из палатки, но к раймондцам не пошел. Сел в шезлонг и, раскачиваясь в нем, как в кресле-качалке, принялся прихлебывать из бутыли раймондскую водку, осоловевшим взглядом окидывая окрестности. Если по-честному, то я и не мог присоединиться к раймондцам — окружающее плыло в глазах, мир тихонько колыхался, звуки становились все глуше и глуше. Пока я окончательно не выпал из реальности.

Очнулся я поздним вечером от сильного, чистого, бередящего душу звука, который разбудил не только мое сознание, но и отозвался резонансом в каждой клеточке тела.

— За-анзу-уры-ы! — восторженно взорвалась толпа раймондцев на берегу.

Сознание наконец соединилось с телом, но зрение было по-прежнему расфокусированным. Мне казалось, что на берегу непонятно откуда собралась громадная толпа, она кишела единой массой и была больше похожа не на сборище раймондцев, а на дикий шабаш пересмешниц. При этом пересмешницы продолжали выбираться из озера и бестелесными тенями вливаться в общую бурлящую массу.

За первым кличем занзуры последовал второй, и, наконец, зазвучал их хор. Это действительно было нечто возвышенное и неземное, как хор ангелов в раю. Рассудком я прекрасно понимал, что в пении занзур очень много от психокинетического воздействия и резонансного отклика клеточной структуры организма, но противиться обвораживающей музыке высших сфер не мог. И не хотел.

То ли от чрезмерного количества формальдегида в крови, то ли от выпитой водки, то ли от галлюциногенного действия мескатолина, то ли от пения занзур в голове у меня все смешалось. Я ощущал себя то Улиссом, привязанным к мачте и соблазняемым дивным пением сирены с лицом сивиллянки по имени Нэфр'ди-эт, которая лежала навзничь на западном берегу озера Чако, а то сыном Улисса — Телемахом, узревшем творческим взором средневекового поэта-славянина «облое чудище» с выпученными глазами жабы-пересмешницы, рассыпающими искры «неощутимой пыли».

Полярное сияние трепетало по всему небосклону громадным покрывалом Пенелопы, воздух дрожал и струился, звеня райскими голосами сирен, грудь великанши, лежащей на том берегу, колыхалась, ходила ходуном в ожидании любовника, а я сидел в шезлонге, отхлебывал водку из горлышка и бормотал великанше одно и то же как заведенный: — Прости, женщина, я не твой поклонник…

На следующее утро, договорившись с егерем, я отбыл в i-Эрмитаж на два часа раньше запланированного времени. Очень не хотелось встречаться с Броуди, так сказать, с корабля на бал. Видеть его слащавую физиономию при моем полном моральном и физическом истощении было выше всяких сил. К тому же палец воспалился, подергивал, и раньше времени началось отторжение жабр. А учитывая вчерашние приключения, разбалансировку клеточной структуры организма под воздействием психокинетического пения занзур и жестокое похмелье, настроение у меня было упадочное. Впрочем, туристы-раймондцы и егерь в том числе с утра выглядели не лучше. Но если я хоть немного поправил здоровье тонизаторами, да и биочип в какой-то степени коррелировал подавленность, то на раймондцев было жалко смотреть. Остатки шампанского, которыми они пытались взбодриться, никак не помогали.

Когда я ступил на брусчатую площадь перед i-Эрмитажем, там царила суматоха. Многие из гостей, сопровождаемые эскортом охранников, отбывали кабинами межпространственного лифта на космостанцию «Раймонда-П» для посадки в лайнер, и затеряться среди них не составляло труда. Я вызвал кибертележку, доставил экспедиционное снаряжение к себе в номер и занялся обратной процедурой замены своего спецснаряжения, использованного на озере Чако, на раймондское. Справился с этим быстро, а затем принялся не спеша упаковывать личные вещи. И когда ровно через два часа в номер вбежал излишне возбужденный Броуди, я застегивал последний баул.

— Господин Бугой! — возмущенно закричал Броуди с порога. — Ну как так можно! Мы приготовились к торжественной встрече, а вы, оказывается, уже два часа как здесь! Неужели нельзя было предупредить?!

— Добрый день, господин Броуди, — распрямляясь, сказал я.

— А?.. — запнулся Броуди и покраснел. — Извините, здравствуйте. Но все-таки, как так можно? — пожурил он. — Мы вам сюрприз подготовили, а вы…

— Как прошла церемония закрытия? — будто не слыша его причитаний, спросил я.

— Церемония закрытия? О, великолепно! — Тут Броуди понял, что сморозил глупость. — Ну… В общем, неплохо. Почти так же, как открытие. Думаю, вы ничего не потеряли, зато увидели на Раймонде нечто такое, что позволено лишь особо почетным гостям планеты. Надеюсь, понравилось?

Я внутренне содрогнулся. Глаза бы мои больше не видели раймондских праздников, когда аборигены в диком экстазе возвращают себе истинное обличье.

— Понравилось, — коротко сказал я. — Особенно это, продемонстрировал Броуди коробочку с двухмерной морской звездой.

— О! — театрально закатил глаза Броуди. — Какой прекрасный сувенир! Думаю, вы надолго запомните свое путешествие по Раймонде.

Я остро глянул в глаза распорядителя выставки. В них плясали хитрые искорки, чем-то похожие на серо-белую «неощутимую пыль» озера Чако.