Со следующего дня потянулась череда единообразных будней. Рано поутру, до открытия выставочных залов, я, согласно регламенту, посещал зал со скульптурой Нэфр'ди-эт, проверяя, все ли в порядке. То же самое проделывал поздним вечером, когда выставку закрывали на ночь. Весь день, пока залы были до отказа заполнены аморфной массой глазеющих раймондцев, я проводил либо в баре, выбирая время, когда там почти не было посетителей, либо в своем номере, изучая регулярно поставляемые Броуди проспекты очередных местных достопримечательностей. Поневоле приходилось разыгрывать роль чванливого, привередливого сноба, которого не устраивают ни Великие пещеры, ни Заповедные луга, ни резервация кудахтающих квохчей, ни наблюдение за жизнью драконспшов на воле, ни океаническая рыбалка, ни охота на большого проглота, ни дендрарий скачущих папоротников… Вечером я встречался в баре с Броуди, вежливо возвращал ему проспекты и получал другие. С каждым отказом Броуди мрачнел все больше, да и я чем дальше, тем сильнее чувствовал себя не в своей тарелке. Время шло, а нужного предложения я так и не получал.

С землянами я старался не общаться и тем более не заводить знакомств. На озеро Чако я должен отправиться один — было бы совсем некстати, чтобы новоприобретенный приятель начал набиваться в попутчики. Лучше прослыть нелюдимым бирюком, чем поставить под удар выполнение договора с Мальконенном. Поэтому когда как-то среди дня в ресторане я столкнулся с Тарандовски, то постарался отделаться от него холодным кивком. Но ничего не получилось. Тарандовски нахально уселся за мой столик и принялся живописать свои приключения на Раймонде.

Искусствовед-промоутер активно осуществлял свой modus vivendi удовлетворение собственного любопытства за чужой счет, — три дня проведя в i-Baтикане, а теперь собираясь в пятидневную экскурсию по Рио-Негро в заповедник мигрирующих дубов. Описывая свое предыдущее путешествие в восторженных тонах (оказывается, i-Рим и i-Ватикан, архитектурно тождественные земным, на Раймонде были разными городами, расположенными на противоположных полушариях), Тарандовски не преминул сообщить, что практически все земляне побывали кто в трехдневном, кто в недельном путешествиях по экзотическим уголкам Раймонды, и все остались весьма довольны. Тарандовски еще лелеял надежду посетить Великие пещеры, а сейчас приглашал составить ему компанию в экскурсии по Рио-Негро. Естественно, я вежливо отказался, и Тарандовски очень расстроился. Оказалось, что посещение им Великих пещер целиком и полностью зависело от того, сможет ли он уговорить меня на экскурсию по Рио-Негро. Как мог, я утешил его, пообещав похлопотать перед организаторами выставки, и вечером устроил натуральный разнос Броуди за то, что он занимается шантажом. Броуди побледнел, начал заикаться, оправдываться и клятвенно уверять, что не имеет к этому никакого отношения, что он обязательно во всем разберется и Тарандовски непременно посетит не только Великие пещеры, но и еще какой-либо иной экзотический уголок Раймонды.

Насчет будущих экскурсий для Тарандовски я поверил (лишь бы только искусствоведа не навязали мне в попутчики к озеру Чако), а вот в то, что Броуди не имеет к шантажу никакого отношения — нет. В голове прозвучал очередной предупреждающий щелчок — что-то здесь не так. И хотя это обычная практика устроителей выставок — организовывать экскурсии для владельцев экспонатов, — еще Нигде развлекательные путешествия не навязывали столь настойчиво, причем на довольно продолжительный срок. Было, было в «облом чудище» что-то озорное, хотя пока никак не проявлялось.

На следующее утро я проснулся раньше обычного, побродил по пустующим выставочным залам, но ничего подозрительного не обнаружил. Возле каждого экспоната стояли по два хейрита, фиксирующих малейшее движение, несмотря на свою полную неподвижность. Случись что, они бы уже действовали. Зайдя в зал, где экспонировался песчаниковый бюст Нэфр'ди-эт, я самым тщательным образом осмотрел все уголки, а затем долго стоял напротив скульптуры, вглядываясь в черты лица древнеегипетской царицы, чрезвычайно похожей на сивиллянку. Подспудное ощущение неясной тревоги, предчувствие чего-то недоброго не покидали меня, и чем дольше я вглядывался в лицо песчаникового изваяния, тем тревога становилась сильнее. Покинул я зал во время звонка об открытии выставки и чуть было не угодил в хлынувшую в зал толпу раймондцев. Спасло от контакта с «облым чудищем» лишь то, что я уже прекрасно ориентировался в лабиринте залов дворца и раньше толпы успел попасть в коридор, ведущий в северное крыло.

Прошло две недели со дня открытия выставки — половина срока пребывания на Раймонде, — а я в своем предприятии не продвинулся ни на шаг. Пора было менять тактику, и пришлось посетить пару раутов, устраиваемых местным бомондом в честь выставки на Раймонде древних экспонатов земного искусства из частных коллекций. Побывал я в пригороде i-Парижа, а также в i-Афинах. Впрочем, самих городов не видел, поскольку в первом случае меня доставили межпространственным лифтом прямо в i-Версаль, а во втором — в i-Парфенон, воспроизведенный в первозданном виде. Не знаю, возможно, формальдегид действительно серьезно нарушил функции моего сознания, но рауты произвели на меня тягостное впечатление. Столько откровенного, ничем не прикрытого лизоблюдства мне никогда не доводилось наблюдать: со всех сторон на Меня смотрели, как на икону, внимали каждому слову и даже чих воспринимали как божье откровение. Такое ощущение, что это я был экспонатом, а не привезенная мною на выставку скульптура Нэфр'ди-эт. Все мужчины щеголяли во фраках с длинными фалдами, узких полосатых брючках, высоких цилиндрах; многие были с рыжими накладными бакенбардами, некоторые даже с тросточками. Бытовавшую некогда у славян поговорку, что «все китайцы на одно лицо», можно было смело адресовать раймондцам. Маленькие, пухленькие, со слащавыми улыбками, они напоминали собой этаких расти-ражированных до неприличия гудвинов из «Страны Оз» (уж не оттуда ли был позаимствован человеческий облик, если верить в псевдонаучную теорию происхождения раймондцев?). Женщины, такие же пухленькие, розовощекие, со вздернутыми носиками, были одеты по соответствующей моде: в пышных платьях с кринолинами, напудренных париках с буклями. Разговоры велись исключительно на темы земного искусства, каждый считал себя в этой области непревзойденным знатоком, но высокопарный слог, охи, ахи, чрезмерное жеманство выглядели столь фальшиво, что рауты показались мне дешевыми водевилями с третьеразрядными актерами. Больше часа я ни на одном, ни на втором рауте не задержался, как Броуди ни уговаривал остаться на ночь, чтобы с утра насладиться достопримечательностями i-Версаля и i-Парфенона (с величайшей гордостью и пафосом в голосе он сообщил, что некоторые картины i-Версаля являются подлинниками, равно как и одна из колонн i-Парфенона). Больше всего после раутов хотелось принять душ, словно я с головы до ног был перепачкан клейкой протоплазмой, хотя плотных контактов с раймондцами, как во время открытия выставки, не было. Но выполнить это желание по известным причинам я не мог, что очень удручало.

Попытки на первом рауте самому изыскать возможность поездки на озеро Чако ни к чему не привели, и я согласился на второй раут только из-за того, что на первом увидел на отвороте платья одной из раймондок оригинальную брошку — двухмерного паучка на короткой золотой цепочке. Паучок шевелил лапками, дергался, подпрыгивал, то исчезая в складках платья, то появляясь. В трехмерном мире двухмерный паучок абсолютно проницаем — удерживала его на платье лишь заколка с золотой цепочкой, звенья которой где-то посередине переходили из двухмерности в трехмерность. Это была безумно дорогая вещь, так как ее физическая сущность до сих пор не имела научного объяснения, и производились подобные брошки исключительно на Раймонде, если так можно сказать о побочном эффекте жизнедеятельности Великого Ухтары озера Чако. Почерпнул я эти сведения из каталога «Артефакты Вселенной», а более подробно об озере Чако и Великом Ухтары узнал из мемуаров землянина Алишера Кроуфера, возглавлявшего восемьдесят лет назад департамент истории и археологии Земли. Этому исследователю посчастливилось побывать в экскурсии на озеро Чако и самолично лицезреть преобразование трехмерного червя в двухмерного. Именно его мемуары легли в основу разработки моей акции, и теперь, когда у самого порога заветной цели все застопорилось, я решил разыграть несложную трехходовую интригу, чтобы направить помыслы Броуди, желающего во что бы то ни стало вытащить меня из i-Эрмитажа на несколько дней, в нужное русло.