Вся работа остановилась.

Один из солдат опрокинул жаровню, и она упала, рассыпая тлеющие угли по полу палатки. Палатка вспыхнула как свечка. Офицеры, которые лежали в этой палатке, были слишком заняты звуками бубна, чтобы спасать себя. Солдат, опрокинувший жаровню, не обращая внимания на то, что сделал, пошёл прочь, уставившись в некую произвольную точку пространства.

Палач сосал один из своих пальцев. Он работал с щипцами, когда его рука соскользнула и он сильно порезался. Вынув кровоточащий палец изо рта, он несколько мгновений мысленно ругал свою жизнь и особенно ту женщину, которая была сейчас перед ним. Разжигая его ярость, она подарила ему одну из своих самых очаровательных улыбок.

Руки Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Регана задвигались ещё быстрее. Он больше не контролировал их, да и не хотел. В его запястье не чувствовалось усталости. Он как бы покинул Альбион и обнаружил себя в совершенно ином мире — в мире, где не было травы и солнца, а только звуки бубна, уходящие в бесконечность.

Элисс улыбнулась, когда звук достиг подвала, в котором её пытали.

Палач потерял интерес к своим безуспешным попыткам вырвать у неё ногти и отошёл в сторону с отрешённым лицом. Он ударился об одну из каменных стен и уселся возле неё на землю. Он был немного удивлён, но не очень. У него на уме были более важные вещи: «Трра-та-трра-трра-трра-та-та-трра-трра-та-трра-трра-трра-трра-трра…»

Здесь было что-то очень неправильное и одновременно абсолютно правильное — но что это было?

Элисс, довольная ритмом, который она сочинила, разорвала свои цепи и подумала: сделать ли то же самое с шеей палача? Решив, что человек этот всего лишь выполнял свою работу и к тому же уже испытал моральную пытку, не сумев причинить ей боль, она решила не делать этого.

Нежно похлопала его по лысому черепу и направилась к тяжёлой деревянной двери. Он даже не взглянул на неё.

* * *

Элисс не могла понять, нравится ли ей Гиорран.

Некоторые из коридоров, по которым она проходила, были светлыми и просторными, с белыми стенами, огромными оконными проёмами и полами из разноцветного мозаичного мрамора. Другие же были заброшены уже десятилетия, если не века: в них не было окон, они были грязными, полы покрывала пыль, а в углах висела паутина. Свет проникал лишь через крошечные окошки под самым потолком.

Но она решила, что критиковать стиль жизни аристократов Дома Эллона — не её дело.

Она с радостью обнаружила, что Нгур использовал для командного пункта один из самых светлых залов.

Когда она вошла, Деспот поднял голову.

Аропетрана, стоявший рядом, тоже посмотрел на неё и побледнел.

— Ты кто? — с раздражением спросил Нгур.

— Она крестьянка, — ответил вместо неё Аропетрана, — та, которую я привёз, чтобы казнить. Что-то здесь не так: сейчас её должны пытать…

— С точки зрения Дома Эллона, — сказала Элисс, — не просто что-то не так, а очень и очень многое. Если не верите, поглядите наружу.

Нгур тотчас вскочил и подлетел к окну. Аропетрана, улыбнувшись Элисс, последовал за ним более спокойно.

В лагере эллонской армии творилось нечто невообразимое.

Почти дюжина палаток была объята пламенем. Куда бы Нгур и Аропетрана ни посмотрели, они видели безучастно снующих взад и вперёд солдат, которые, словно пьяные, не обращали внимания на происходящее.

Аропетрана отвернулся от окна.

— Ты это сделала! — закричал он на Элисс.

— А ты ожидал от меня чего-то другого? — спросила она,

— Каким я был дураком, что привёл тебя сюда!

— Точно.

Он вынул свой меч. Нгур схватил его за руку.

— Погоди-ка, дружище, — сказал Деспот. — Может, она нам ещё пригодится.

— Для чего?

Это было сказано с такой яростью, что Деспот некоторое время не мог понять вопроса.

— Для смерти, — произнёс он наконец. — Ты привёз её сюда на казнь.

— Правильно, — сказала Элисс, взмахивая рукой. — Вы привезли меня на казнь, а я пока ничего не испытала, кроме дозы неудавшихся пыток. Я считаю, что этого недостаточно, а вы?

— Казнить её, — сказал Нгур, отворачиваясь.

— Вот здорово! — воскликнула Элисс.

Аропетрана с грустью взглянул на неё.

В это самое время Гиорран был атакован Ветром.

* * *

Ты солдат, и ты привык к воинской службе с подросткового возраста. Ты служил у разных командиров, некоторых из них уважал, других — не очень. Тебя обучали приёмам ведения боя, и ты принимал участие в учениях с применением деревянного оружия; иногда ты получал синяки, но не страдал сильно, так как боль проходила через несколько периодов бодрствования. Выполнение обязанностей было для тебя радостью.

Теперь ты находишься в военном лагере, который располагается на поле перед Гиорраном, вместе с несколькими тысячами других солдат, присягнувших на верность Дому Эллона. Ты пытаешься сконцентрироваться на том, что вскоре предстоит воевать с повстанческой армией, но тебя отвлекает некий звук, раздающийся как бы отовсюду. Ведь нельзя убежать от собственных мыслей, а они переполнены этим звуком. Ты больше ничего не видишь, не слышишь и не ощущаешь, кроме него, все твои чувства поглощены ритмом и его неправильностью.

Затем раздаётся другой звук, настолько громкий, что он заглушает звуки бубна.

Что-то тянет тебя за форму, и в слепоте своей ты не можешь понять, что это. Ты отмахиваешься от невидимого противника, пытаешься оттолкнуть его, но вместо этого отрываешься от земли. Ты почему-то понимаешь, что поднимаешься в воздух всё выше и выше, и всё это время твоё тело колотят холодные кулаки, пока оно полностью не теряет чувствительность. Ты знаешь, что летишь вверх тормашками, и тошнота подступает к горлу.

Теперь, когда ты уже достаточно далеко от певца с его бубном, к тебе возвращается зрение. Поля отсюда кажутся тебе маленькими движущимися квадратиками. В этот самый момент Ветер отпускает тебя.

И ты падаешь.

Падаешь.

Падаешь и, кажется, будешь падать вечно.

Последствия были ужасны. Яркие языки пламени плясали по всему Гиоррану. Облака серого дыма поднимались вверх, увлекая за собой клочья пепла. Высоко в небе кричали падающие на землю солдаты. Аня и Рин улыбнулись друг другу.

— Элисс — хорошая подруга, — сказала Рин, неожиданно почувствовав себя виноватой.

Обе женщины сидели верхом на лошадях и смотрели вниз на разрушение Эрнестрада и Гиоррана с плато, куда привёл их Ветер. Ветер же был занят раздуванием пламени горящих палаток, поджигал деревянные городские строения и свистел, проносясь по улицам Эрнестрада и создавая ещё большую панику. Люди выбегали из домов, спасаясь от удушающего дыма. Некоторые обжигали руки, пытаясь погасить вспыхнувшую одежду.

— Элисс — опасный враг, — сказала Рин, на этот раз более спокойно.

Позади молчаливо стояла их армия. Кто-то был верхом, кто-то нет. Оглянувшись, Аня обратила внимание, что её крестьяне стояли тихо, по группам, подчиняясь строгой дисциплине. Похоже, что им так и не придётся драться с эллонами врукопашную.

— Ветер — тоже хороший друг, — сказала Аня.

— Ветер — хороший союзник, — поправила Рин. — Думаю, он не способен быть другом. И я не знаю, сколь долго он будет нашим союзником.

Её конь начал беспокойно топтаться на месте.

Дым сделался столь густым, что они уже не могли видеть происходившего внизу — только отрывочные эпизоды бедствия. Мужчин, женщин и детей пожирали языки взбесившегося пламени. Некоторые срывали с себя одежду, некоторые катались по земле.

— Наш лучший друг, — сказала Рин, — Барра’ап Ртениадоли Ми’гли’минтер Реган.

— Ты говоришь это потому, что он твой любовник, — сказала Аня, не отрывая взгляда от картины разрушения Эрнестрада.

— Нет, — тихо сказала Рин. — Вовсе не по этой причине.

— Тогда почему?

Её весёлое лицо стало серьёзным, когда она посмотрела на Рин.

— Он пошёл туда, — сказала Рин, показывая на огонь, — сознавая, что умрёт — он отдавал свою жизнь за нас. Чтобы помочь нам. Чтобы помочь тебе. Элисс не умрёт, не умрёт и Ветер, а Реган, наверно, уже умер. За тебя. И не сомневайся, Аня: он любил тебя.