— Нет, — сказала Рин, — я не беременна.

Она пошла вместе с Сайор на кухню. Там царил разгром.

— Домашнее хозяйство всегда было моим слабым местом, — сказала она нервно, видимо, чувствуя вину за это. Она вытерла один из стульев, усадила на него Сайор и принесла чашку тёплой воды.

— Лайан и я… ну… это просто не получалось.

Она вялым движением руки показала себе между ног и пожала плечами.

— Вот с Марьей — другое дело. Но Марья умерла.

— Извини, — сказала Сайор. — Так много наших погибло…

Она выпила воду одним глотком и поставила чашку на обшарпанный стол. Они надолго замолчали, вспоминая Марью. Она всегда была тенью Рин и словно направляла всю свою энергию на то, чтобы подражать ей.

— Не надо, — сказала наконец Рин.

— Что не надо? Ты не жалеешь, что Марья умерла? — с удивлением спросила Сайор, наклонившись вперёд и опершись локтями на колени.

— Нет, конечно же, я жалею об этом.

Рин со злостью отмахнулась от надоедливой осы. Та, казалось, в ужасе вылетела в открытое окно. Блестящие глаза Рин сурово глядели на Сайор.

— Никогда так больше не говори, — сказала она холодно. — Марья была моей любовницей, и пока мы были вместе, я думала, что никто не в силах заменить её для меня. Но теперь она мертва, и её не вернёшь. Сначала я было попыталась забыть её, но потом подумала: зачем? Может, лучше не забывать? Когда-нибудь я, возможно, найду другую любовницу, и отдам ей всю любовь, на которую способна, но это не значит, что я должна забыть о той любви.

— Я знаю, — тихо сказала Сайор. — Лайан был для меня всем, но когда он умер, я ничего не чувствовала. «Ничего» это даже не то слово. У меня было множество чувств, но все они происходили от моего эгоизма: я хотела, чтобы он жил только потому, чтобы он был рядом со мной, чтобы я не была одинокой. Мне хотелось дотрагиваться до него, когда я захочу… Иногда мне даже кажется, что я не любила его а просто убедила себя в этом, но он затмил для меня весь свет.

Ока посмотрела на грязную солому на полу.

— Некоторое время я чувствовала его боль, как будто она была моей собственной. Затем всё изменилось. Когда он умер, я могла думать только о том, что меня лишили его. Но это — эгоизм. Мне жать, что у него не получилось с тобой

— Он любил тебя, — сказала ей Рин.

Сайор улыбнулась и расстроилась: улыбка получилась грустной.

— Он любил тебя, — продолжала Рин, — но также он любил и всех нас. Ты обманываешь себя, если думаешь по-другому. Ты была краеугольным камнем в его жизни, а если бы пожелала быть его единственной любовницей, он согласился бы на это. Но в нём было слишком много любви, чтобы дарить её всего лишь одному человеку. Когда я спала вместе с ним и с Марьей, я ощущала его любовь к ней. Он хотел давать, а не брать. Когда он захотел подарить мне любовь, и у него не получилось, он почти плакал. Ему казалось, что если он не хочет моего тела, то он обижает меня этим. Я гладила его по спине до тех пор, пока он не уснул; затем и я уснула, обнимая его, а Марья обнимала меня. Это была любовь. Это была любовь, которую он хотел дарить всем. Просто близость. Не заблуждайся насчёт того, что он использовал женщин лишь для своего воспроизводства.

— Ты откровенна, — сказала Сайор. Ей не хотелось, чтобы в этих словах было так много резкости.

— Конечно. А ты предпочла бы, чтоб я солгала тебе?

Сайор на секунду задержала дыхание.

— Нет, — сказала она.

— Отлично. Мы останемся друзьями?

Сайор улыбнулась, неожиданно почувствовав, что парит среди облаков.

— Конечно. А как же иначе?

* * *

Они обошли дом, исследуя его комнаты и неуклюжие деревянные лестницы. Полудикий кот со странной серо-розовой расцветкой шерсти, которого приручила Рин, вертелся у них под ногами, и поэтому приходилось двигаться осторожно. Возникшая было напряжённость между ними исчезла, и они теперь, весело смеясь, бранились на кота.

— Где ты нашла его? — спросила Сайор.

— Это он нашёл меня.

Дом оказался небольшим, как и говорил Лайан. А вот о чём он не сказал, так это о толстом слое пыли, покрывавшей буквально всё вокруг. Рин попыталась вычистить одну из спален, и побелённые стены покрылись тёмными разводами в тех местах, где она особенно старалась оттереть грязь. Зато в этой спальне не так пахло плесенью, как в остальных комнатах.

— Я, пожалуй, отмою это, — мрачно сказала Сайор.

— Нет, — возразила Рин. — Лучше я это сделаю.

— Нет, — настаивала Сайор. — Мыть буду я.

Она осмотрела одеяла, на которые кто-то — вероятно, Майна — ставила заплаты. Эти заплаты привлекли её внимание. Грубо выполненные, они отвечали жизненному стандарту Майны и Лайана, стилю жизни, который теперь унаследует её ребёнок. Заплаты как бы устанавливали связь между предшествующим поколением и тем, что придёт после неё.

И это было больше, чем просто сентиментальность. Если бы одеяла зашивала бабушка Майны, то ни Майна, ни её родители никогда не догадались бы, кто это сделал. Для Сайор же, напротив, эти заплаты были посланиями, переданными сквозь время. Они также напомнили ей, что Лайан и его армии удалось отвоевать кое-что у Дома Эллона: трофеем была память, которую тираны использовали исключительно для себя.

Она на время потеряла этот трофей, но он вернулся к ней благодаря растущему в ней ребёнку.

Ребёнку Лайана.

Пусть даже одному из многих его детей, но его собственному ребёнку. И, что ещё более важно, её ребёнку.

Она собрала одеяла и засмеялась, заметив выражение лица Рин.

— Ну и запашок! Да?

— Что поделать! Давай я помогу тебе.

— Нет. Я уж взялась.

Они спустились вниз по тёмной шатающейся лестнице.

Первой шла Рин, переступая сразу через две ступеньки, Сайор шла за ней более осторожно, обхватив кучу старых одеял и глядя под ноги на каждую новую ступеньку.

Приятно было после темноты снова оказаться на ярко освещённом первом этаже.

— Здесь есть какой-нибудь ручей или речка, где я могла бы постирать всё это?

— Да. Давай я тебе помогу.

— Нет. Я же сказала, сама сделаю. Впрочем, пойдём со мной. Я буду рада твоей компании.

Сайор вдруг представила себе Лайана с его копной светлых волос на фоне ярко-голубого неба. Её глаза заблестели, но она прогнала слёзы прочь.

Чёрные волосы Рин стали длиннее с тех пор, как Сайор последний раз видела её, и она то и дело нервно убирала их со лба. У неё был сердитый вид.

— Я покажу тебе дорогу, — буркнула она.

— Спасибо.

Сайор удивилась, что же она сказала такого, что могло обидеть маленькую женщину? Ведь если они не научатся понимать друг друга — они будут потеряны как для себя, так и для всех остальных.

— Пошли, — сказала Рин. — Если мы постираем их сейчас, они успеют высохнуть к концу периода бодрствования.

Она кивком головы указала на одеяла в руках Сайор:

— Я помогу тебе нести.

— А ты уверена?..

— Да.

«Мы так быстро выработали между собой некое подобие этикета, — подумала Сайор. — Мы могли бы быть хозяйками Эрнестрада, ссорились бы из-за какого-нибудь смазливого кавалера в Доме Эллона и тоже придерживались бы этикета. А сейчас ссоримся из-за стирки грязного белья».

Сайор бросила одеяла на пол и тут же пожалела об этом. На полу комьями лежала земля и виднелись грязные следы Рин.

— Спасибо, — поблагодарила Сайор.

Они поделили между собой одеяла. Каждой досталось по два. Сайор подумала, что разделение этого труда было просто смешным — одеяла были достаточно лёгкими, но затем она поняла, что для Рин важен сам принцип. Всё равно, что делить, важно было участие.

— Спасибо, — повторила она, когда Рин встала, но на этот раз в её голосе было значительно больше теплоты.

— Спасибо за «спасибо», — огрызнулась Рин.

Сайор остановилась и топнула ногой. Удар по сухим доскам в закрытом пространстве показался оглушительно громким, и они обе отскочили в стороны.

— Чёрт возьми, Рин! Мы должны помогать друг другу, разве нет? Зачем ты встаёшь в позу?