© Аше Гарридо, 2020

ISBN 978-5-0051-1751-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Молодому аттанскому царю приснился вещий сон.

Царь не знал, что сон – вещий, и не попытался удержать его в памяти, как бывает, если сон ускользает, а чувствуешь, что было в нем что-то важное, и по лоскутку собираешь в связный узор. Один лоскуток сна и остался Эртхиа: будто идет он под низким темным сводом, и по левую руку от него тень, а по правую – пламя. И удивился Эртхиа, проснувшись, тому, что во сне разговаривал с тенью и пламенем, как с любимыми друзьями, и тому, что не знал ни конца, ни цели пути, а торопился.

Непочтительная муха села царю на щеку, поползла к губам. Царь сморщил лицо дунул вбок. Муха взлетела, пожужжала, села на прежнее место. Царь отмахнулся от нее, повернулся лицом в подушку и снова уснул.

Приснилась жена его любимая, богиня Ханнар, вся как наяву: брови насупленные, губы строгие, глаза рыжие яростные. Ни ласки, ни скромности женской – воительница.

– Ты во всем виноват, что на мне женился, а дитя мне дать не можешь. Себе жен человеческих завел, они рожают, одна вперед другой торопятся.

– Я разве знал? – оправдывался Эртхиа. – Ты одна и знала.

– А мне легче от того?

Что тут возразишь? А она не унимается. Да ведь у Эртхиа тоже в жилах не молоко. Хлопнул он дверью и уехал навсегда. Возвращается: дворец пустой стоит, зверями дикими заселен.

Проснулся: та же муха или не та же, кто их разберет, между лопаток пробежала. Вытер Эртхиа холодный пот со лба, натянул покрывало по самые брови. Рядом Ханнар лежит, дышит ровно, золотая волосинка на губах взлетает. Эртхиа к ней придвинулся, сон рассказал. Всегда так надо делать: если плохой сон приснится, тут же и рассказать близкому человеку, и непременно до полудня. И не сбудется тогда. Ханнар глаза рыжие раскрыла, глянула по-человечески, с нежностью и тоской.

– Куда же ты уехал? А если бы я умерла без тебя?

Эртхиа ее голову себе на плечо – утешать, а она оттолкнула, с постели спрыгнула, руки на горло и, всхлипывая, прочь, только дверь стукнула. Эртхиа за ней – чуть с постели не упал. Это всё тоже приснилось.

Тяжелой головой помотал Эртхиа по подушке. Покрывало сползло, солнце в самые глаза бьет.

Сон утек в едва ощутимый зазор между самим собой и радостным пробуждением того, кто молод, здоров и счастлив, кого труды и заботы наставшего дня окликают не тусклыми голосами неизбежной повинности, а звонким зовом, боевым кличем.

Жены не было рядом с царем, той, в чьих покоях он проснулся, Ханнар-богини не было на ложе рядом с супругом.

Эртхиа бодро поднялся и плеснул в лицо холодной ключевой водой из каменной чаши, вделанной в стену. С короткой курчавой бородки капли падали на грудь и живот, и Эртхиа подрагивал кожей, как поджарый конёк.

Накинув халат, он босиком вышел на выложенную цветными плитами веранду, на ходу подпоясываясь и приглаживая черные, синевой отливающие кудри. Здесь, во внутренних помещениях дворца, он был волен ходить как ему вздумается, не смущая умов подданных.

Веранду покрывала тень, только край её вдоль спускающихся во двор ступеней и сами ступени были залиты светом. Здесь нагревшиеся плиты слегка обжигали ступни, но Эртхиа это нравилось, и он нарочно подгадывал, чтобы поставить ногу между черных теней от колонн, поддерживающих галерею. Весь упругий, стремительный, в хлопающем по голым икрам халате, Эртхиа обошел двор по веранде и вышел в арку на противоположной стороне.

Там строили новую баню, большую, обширную, вместо маленькой временной, которая служила все то время, пока шла постройка дворца. Нижний пол был уже утрамбован, и на столбики, составленные из круглых кирпичей, укладывали широкие плиты, под которыми пойдет горячий воздух из топки. Эртхиа наблюдал за работой минуту-другую. Строили местные, аттанские мастера, но Эртхиа видел: работают споро и без суеты, выйдет почти как дома, – и был доволен. Все же ему было мало смотреть со стороны. Надо было еще подойти поближе, потрогать руками плиты, которыми будет вымощен пол, гладки ли, рассмотреть изображения на стенах. Была б его воля… Но он одернул себя сердито, потому что если правитель вмешивается в мелочи, на которые и без него довольно мастеров, это один из признаков того, что к своему делу он не способен.

И, наставив себя таким образом, Эртхиа вернулся во внутренний двор. Двор был обширен, но узорная кладка замыкавших его стен, кружевная резьба перил и карнизов галереи, поддерживающих ее колонн, и плитки, выложенные ковровым узором вокруг бассейна, придавали двору вид небольшого уютного покоя. Все было домашним, сокровенным. Даже деревья и кустарники, посаженные в засыпанных плодородной землей промежутках между плитами, делили двор на укромные уголки, словно ковровые завесы. Скрытые кустарником, умиротворенно журчали маленькие фонтаны.

Эртхиа обвел все счастливым взглядом, сел на горячую от солнца скамью у бассейна и сидел, улыбаясь.

Он всегда задерживался здесь, прежде чем отправиться в Дом Солнца.

Здесь было сердце его дома, то, что он более всего ценил из уделенных ему Судьбой сокровищ. Здесь сквозь благоухание цветов и дымок благовоний проступал запах молока и младенцев. Здесь были слышны голоса сыновей.

Эртхиа выбрал дерево с пышной кроной, усыпанной алыми цветами, ухватился за крепкую ветку, подтянулся, забрался повыше, в самую гущу ветвей, и затаился там. Ждать ему пришлось недолго. Шесть пар маленьких ног сбежали по ступеням веранды, шесть пар зорких глаз принялись искать отца, раздвигая кустраник, отрясая лепестки и облачка пыльцы на кудрявые головы. Эртхиа подобрался и, когда малышка Ирттэ оказалась под его деревом, взрычал свирепо, спрыгнул на землю и схватил восторженно пискнувшую добычу. Остальные мигом налетели, вцепились в халат. Старшие карабкались на плечи, младшие повисли на рукавах.

Его отец никогда так не делал. Эртхиа очень хотел быть таким царем, как его отец. Но никогда – таким отцом.

И он подхватил младших в охапку вместе с Ирттэ и, облепленный детьми, как абрикосовое дерево – плодами, двинулся к бассейну. Ханис-маленький и Шаумахр сопели, один – оседлав его плечи, другой ногами обвив поясницу и цепляясь за сползающий халат. Младшие верещали от восторга.

Дочь и младших сыновей он аккуратно поставил в воду в неглубоком месте, страших – просто стряхнул со спины. В конце концов в воде оказались все. Визгу и возни хватило бы, чтобы переполошить весь дворец, но только к концу забавы на галерее показались матери, нисколько не обеспокоенные происходящим: это повторялось каждое утро с тех пор, как по ночам перестал появляться иней на траве. Матери просто дожидались, пока мужчина вдоволь навозится со своим потомством и отправит его переодеваться под присмотром нянек.

Одна за другой выходили на галерею его женщины.

Младшая жена, степнячка Рутэ, прислонилась спиной к колонне, подставив солнцу тугой, крепкий, как созревающий плод, живот, и с улыбкой наблюдала за своими тремя: Шаумахром, Урмджином и малышкой Ирттэ.

Старшая жена, Дар Ри Джанакияра из царского рода Хайра, медлительно облокотилась на перила, изогнув располневший стан. Она притворно хмурила густые брови, когда Кунрайо или Лакхаами слишком вольно, на её взгляд, обращались с барахтавшимся в воде отцом. А уголки её губ подрагивали, и в глубине темных хайардских глаз мерцали искорки. Нянька стояла позади нее, баюкая на руках младшего царевича.

Не было только Ханнар.

Вылезали, расплескивая воду; с халатиков и вышитых рубашек текло ручьями. Лёгонькие туфельки Ирттэ унесло на середину бассейна. Они качались на воде, посверкивая золотым шитьем. Стоя по грудь в воде, Ирттэ тянула за ними ручки… Ханис, только что выжавший подол рубахи, спрыгнул в бассейн и достал их. Он был чуть не на голову выше своего одногодки Шаумахра, и вел себя, и смотрел порой – как взрослый.