– Как ужасно, – вздохнула мадам Дэйвис. – И все же посмотрите, насколько она мила. Вы просто творите с ней чудеса, Дафна.

– Благодарю вас, – ответила моя мачеха торжествуя.

– Нам следовало бы рассказать ее историю в газетах, Пьер, – предложил Гамильтон Дэйвис.

– Это только принесет ей печальную известность, дорогой Гамильтон, – поспешно возразила Дафна. – Дело в том, что мы сообщили эти подробности самым близким нашим друзьям, – добавила она и при этом так улыбнулась, похлопала ресницами и заиграла плечами в его сторону, что глаза мужчины засверкали от удовольствия. – И мы просили всех быть сдержанными. Нет никакого смысла делать жизнь бедного ребенка еще более тяжелой, чем она уже была.

– Конечно, – согласился Гамильтон. Он улыбнулся мне. – Именно это желательно меньше всего. Как и обычно, Дафна, вы намного мудрее и рассуждаете значительно логичнее, чем мы, креольские мужчины.

Дафна опустила, а затем кокетливо подняла глаза. Наблюдая за ее действиями, я была уверена, что передо мной великий мастер манипулирования мужчинами. Тем временем отец держался в тени, его улыбка выражала восхищение, а в глазах читалось поклонение жене. Я была счастлива, когда обед закончился и мне разрешили уйти.

Через несколько часов я услышала, как Жизель вернулась домой и отправилась в свою комнату. Я подождала, может, она постучит в нашу общую дверь или попробует ее открыть. Но сестра сразу же занялась телефонными звонками. Я не различала слов, но слышала ее голос далеко за полночь. Вероятно, у нее было множество друзей, с которыми необходимо было поговорить. Естественно, меня разбирало любопытство: о чем это она болтает, но не хотелось доставлять ей удовольствие и зайти первой. Я все еще злилась за ее поступок.

На следующее утро Жизель вся сияла и светилась, и просто источала доброжелательность за завтраком. Я была радушной с ней при папе, но все же рассчитывала на ее извинения, прежде чем стать, как всегда, дружелюбной. К нашему с Бо удивлению, она заставила Мартина заехать за ней по дороге в школу. Перед тем как сбежать по лестнице вниз к его машине, Жизель повернулась ко мне и высказала то, что отдаленно напоминало извинения.

– Не вини меня в том, что произошло. Кто-то сообщил им, что мы ездили в Сторивилль, и мне пришлось рассказать все о твоей приятельнице, – заявила она. – Увидимся в школе, дорогая сестричка, – добавила она с улыбкой.

Прежде чем я смогла что-либо ответить, Жизель умчалась. Через несколько минут я села в автомобиль Бо, и мы последовали за ними. Бо все еще беспокоился по поводу Дафны:

– После моего ухода она тебе еще что-нибудь говорила? – Вот что хотел он знать.

– Нет, она была озабочена тем, чтобы наши гости остались довольны.

– Отлично, – сказал Бо с заметным облегчением. – Мои родители в конце следующей недели приглашены к вам на обед. Нам придется немного притихнуть, – предложил он.

Но мне было не суждено последовать совету Бо. Как только мы вошли в школу, я почувствовала, что отношение ко мне изменилось. Бо считал, что это просто разыгралось мое воображение, но мне казалось, что большинство учеников смотрели в мою сторону и улыбались. Некоторые шептались и прятали усмешки за ладонями, но многие не считали нужным изображать сдержанность. Только в конце урока английской литературы я поняла, в чем дело.

Когда ребята выходили из класса, один из мальчиков подошел ко мне и толкнул плечом.

– О, прости, – сказал он.

– Ничего. – Я двинулась дальше, но он схватил меня за руку и притянул обратно к себе.

– Скажи-ка, ты здесь улыбаешься? – спросил он, протягивая руку и разжимая ладонь, в которой лежала моя фотография. Это был один из снимков, сделанных на пижамной вечеринке у Клодин. На фото я как раз обернулась на вспышку, и у меня на лице было выражение крайнего испуга. Большая часть моего тела получилась очень отчетливо.

Парень засмеялся и поспешил к кучке учеников, собравшихся в углу коридора, и ребята заглядывали через плечо этого ученика, чтобы рассмотреть фотографию. Какое-то парализующее онемение охватило мое тело. Мне казалось, будто мои ноги гвоздями прибиты к полу. Внезапно Жизель присоединилась к группе.

– Смотри не ошибись, и говори всем, что это моя сестра, а не я, – съязвила она, и все засмеялись. Жизель улыбнулась мне и пошла дальше рука об руку с Мартином.

На мои глаза навернулись слезы. Все казалось искаженным и туманным. Даже Бо, приближавшийся ко мне по коридору с выражением озабоченности на лице, выглядел далеким и непонятным. Я почувствовала, как что-то внутри меня сломалось, и внезапный пронзительный визг вырвался из моей груди. Каждый человек в коридоре, включая некоторых учителей, застыл на месте и обернулся ко мне.

– Руби, – позвал Бо.

Я потрясла головой, не веря в реальность происходящего. Некоторые школьники смеялись, другие улыбались. Лишь немногие выглядели обеспокоенными или подавленными.

– Вы животные! – воскликнула я. – Вы злобные, жестокие… животные!

Я повернулась, швырнула на пол книги и бросилась к ближайшему выходу.

– РУБИ! – закричал мне вслед Бо, но я пулей вылетела в дверь и бежала так быстро, как никогда не бегала. Меня чуть не сбил автомобиль, когда я перебегала улицу. Водитель нажал на тормоза и со скрежетом остановился, но я бежала дальше и дальше, не глядя, куда бегу. Я бежала до тех пор, пока не почувствовала, что в мои бока вонзается множество игл, тогда я замедлила бег, мои легкие разрывались, и я свалилась за старым огромным дубом на чьем-то газоне. Я рыдала и рыдала там, пока не иссяк колодец моих слез и не разболелась грудь от бега и плача.

Я закрыла глаза и попыталась представить, что я вдруг очутилась далеко-далеко отсюда. Я увидела себя вновь на протоке плывущей в пироге по каналу теплым ясным весенним днем.

Облака надо мной исчезли. Сырость новоорлеанского дня сменилась в моих воспоминаниях солнечным светом. Когда пирога приблизилась к берегу, я услышала за домом пение бабушки Катрин. Она развешивала одежду после стирки.

– Grandmere, – позвала я. Она склонилась направо и увидела меня. Ее улыбка была такой же светлой и такой же живой. Бабушка казалась молодой и красивой.

– Grandmere, – пробормотала я, мои глаза все еще были зажмурены, – я хочу вернуться домой. Я хочу снова быть на протоке и жить с тобой. Мне не важно, что мы были такими бедными и что нам приходилось так трудно. Все равно я была гораздо счастливее. Grandmere, пожалуйста, сделай так, чтобы снова было все хорошо. Зачем ты умерла, не умирай. Пусть какой-нибудь твой ритуал вернет то время. Сделай так, чтобы все это оказалось только дурным сном. Хочу открыть глаза и оказаться рядом с тобой в нашей мастерской, за работой. Я сосчитаю до трех, и пусть это сбудется. Раз… два…

– Эй, там, – услышала я голос мужчины и открыла глаза. – Что это ты делаешь?

Пожилой мужчина с растрепанными снежно-белыми волосами стоял в дверях дома, перед которым я свалилась. Он размахивал в мою сторону черной тростью:

– Что тебе здесь нужно?

– Я просто отдыхала, сэр, – ответила я.

– Это не парк, знаешь ли, – заявил он и посмотрел на меня более пристально. – А почему ты не в школе?

– Да, сэр, – согласилась я и поднялась. – Прошу прощения, – сказала я и быстро ушла. Добравшись до угла, я определила, где оказалась, и поспешно направилась вверх по следующей улице. Поняв, что нахожусь недалеко от дома, я пошла туда. Когда я вошла в дом, папы и Дафны уже не было.

– Мадемуазель Руби? – воскликнул Эдгар, открывая дверь и уставясь на меня. На сей раз мне не удалось спрятать залитое слезами лицо и притвориться, что все в порядке. На лице слуга появилось выражение участия и гнева.

– Пойдемте со мной, – приказал он. Я последовала за Эдгаром по коридору в кухню. – Нина, – позвал он, как только мы вошли. Нина повернулась к нам, только раз взглянула на меня, а потом перевела глаза на Эдгара и кивнула ему головой.

– Я позабочусь о ней, – заявила она, и Эдгар с выражением довольства на лице вышел. Кухарка придвинулась поближе.