Как будто услышав мои мысли, из гостиной вышла горничная и прошла через коридор, чтобы подобрать вещи Жизель. Это была молодая чернокожая женщина с красивыми большими карими глазами. Не думаю, что она была много старше меня.

– Доброе утро, – поздоровалась я.

– Доброе утро… Вы новая девушка, которая выглядит совершенно как Жизель? – спросила она.

– Да. Меня зовут Руби.

– А меня Уэнди Уильямс, – ответила горничная. Она подобрала вещи Жизель и, неотрывно глядя на меня, вышла из комнаты.

Я направилась вдоль по коридору в кухню, но, дойдя до столовой, увидела, что отец уже сидит за длинным столом. Он потягивал кофе и читал деловую страницу какой-то газеты. Только увидев меня, он поднял глаза и улыбнулся.

– Доброе утро. Входи, садись, – позвал он. Это была очень большая столовая комната, почти такая же большая, как зал для собраний у кайенов, подумалось мне. Над длинным столом висел огромный широкий веер, служащий для того, чтобы разгонять мух. Во время обеда прислуге, наверное, приходилось его разворачивать и покачивать туда-сюда, чтобы образовался ветерок, разгоняющий мух… Но скорее всего, он подвешен там просто для украшения. Я видела подобные веера раньше в богатых кайенских домах, где, кроме них, были еще и электрические вентиляторы.

– Садись сюда, – сказал отец, похлопывая по стулу слева от себя. – С сегодняшнего дня это твое место. Жизель сидит здесь, справа от меня, а Дафна на другом конце стола.

– Так далеко отсюда, – заметила я, глядя на дорогой, вишневого дерева стол, так сильно отполированный, что можно было в нем видеть свое отражение. Отец засмеялся:

– Да, но Дафне нравится именно такой порядок. Или, лучше следует сказать, это принятый порядок распределения мест за столом. Ну, как ты спала? – спросил он, когда я опустилась на свой стул.

– Замечательно. Какая замечательная кровать, самая удобная из тех, на которых я спала. Я чувствовала себя так, будто спала в облаке.

Отец улыбнулся.

– А Жизель хочет, чтобы я купил ей новый матрас. Она заявляет, что ее – слишком твердый. Но если я куплю более мягкий, она провалится до пола, – добавил он, и мы оба засмеялись. Я гадала, слышал ли он, как пришла Жизель, и знал ли, что она только что вернулась с бала.

– Проголодалась?

– Да, – ответила я. Мой желудок ворчал. Отец нажал звонок, и Эдгар появился из кухни.

– Ты ведь уже познакомилась с Эдгаром? – спросил отец.

– О да. Доброе утро, Эдгар, – сказала я.

Дворецкий слегка поклонился:

– Доброе утро, мадемуазель.

– Эдгар, пожалуйста, пусть Нина приготовит несколько своих черничных оладий для мадемуазель Руби. Я думаю, – обратился он ко мне, – это тебе понравится.

– Да, спасибо, – ответила я.

Отец кивнул Эдгару.

– Очень хорошо, сэр, – сказал Эдгар и улыбнулся мне.

– Хочешь апельсинового сока? Он только что выжат, – предложил отец, протягивая руку к кувшину.

– Да, спасибо.

– Не думаю, что Дафне придется беспокоиться по поводу твоих манер. Бабушка Катрин хорошо постаралась, – сделал он мне комплимент. Я не могла не отвести на мгновение глаза в сторону при упоминании бабушки. – Уверен, ты очень скучаешь по ней.

– Да, скучаю.

– Никто не может заменить нам того, кого мы любим, но я надеюсь заполнить часть пустоты, которая, я знаю, есть в твоем сердце, – проговорил отец. – Ну что же, – вздохнул он и откинулся на спинку стула, – Дафна тоже намерена сегодня спать долго. – Он подмигнул мне. – А уж Жизель и подавно проспит большую часть дня. Дафна говорила, что отправится с тобой по магазинам только в середине дня. Таким образом, все утро и ленч нам предстоит провести вдвоем. Как ты смотришь на то, чтобы я немного показал тебе город?

– Мне бы этого очень хотелось. Спасибо. После завтрака мы сели в «роллс-ройс» и проехали вдоль длинной подъездной аллеи. Я никогда раньше не ездила в таком роскошном автомобиле и теперь сидела, глупо разглядывая деревянную отделку и поглаживая ладонью мягкую кожу.

– Ты умеешь водить автомобиль? – спросил отец.

– О нет. Я даже не очень-то много и ездила в машинах. На протоке мы передвигаемся либо пешком, либо на пирогах с шестом.

– Да, я помню, – проговорил отец, одаряя меня широкой улыбкой. – Жизель тоже не водит. Не хочет утомлять себя обучением. Хотя, по правде сказать, ей нравится, чтобы ее возили. Но если бы ты захотела научиться водить автомобиль, я был бы рад стать твоим учителем, – предложил он.

– Я бы с удовольствием. Спасибо.

Мы ехали дальше, через Парковый район, мимо многих роскошных домов с участками такими же красивыми, как наш; вдоль некоторых остроконечных заборов выстроились олеандры. Облака на небе почти рассеялись, и это означало, что улицы и великолепные цветники больше не прятались в тени. Тротуары и покрытые плиткой внутренние дворики просто сверкали. В канавках вдоль тротуаров было полно розовых и белых камелий, сбитых прошлой ночью дождем.

– Некоторые из этих домов относятся к сороковым годам девятнадцатого века, – сказал отец и наклонился вперед, чтобы указать на дом справа от нас. – Джефферсон Дэвис, президент Конфедерации, умер в этом доме в 1889 году. Здесь много истории, – с гордостью заметил он.

Мы повернули за угол и остановились, пока автобус оливкового цвета грохотал мимо пальм по эспланаде. Затем направились вдоль Сент-Чарльз-авеню к центру города.

– Я рад, что у нас появилась возможность побыть вдвоем некоторое время, – сказал отец. – Я не только покажу тебе город, но и поближе познакомлюсь с тобой, а ты – со мной. Тебе потребовалось очень много смелости, чтобы приехать ко мне, – заметил он. Выражение моего лица подтвердило его догадку. Он прочистил горло и продолжал: – Мне будет трудно говорить с тобой о твоей матери при ком-то еще, особенно при Дафне. Думаю, ты это понимаешь.

Я кивнула.

– Уверен, тебе сейчас еще тяжелее понять, как все произошло. Иногда, – продолжал он, улыбаясь своим мыслям, – когда я думаю об этом, мне действительно кажется, что все это просто приснилось.

Отец производил впечатление человека, разговаривающего во сне. Его глаза были затуманены и направлены вдаль, голос звучал ровно и расслабленно.

– Я должен рассказать тебе о моем младшем брате, Жане. Он всегда очень отличался от меня, был намного более общительным, энергичным, красивым, настоящим Дон Жуаном, если когда-либо таковой существовал, – добавил отец, мягко улыбаясь. – Я же всегда был застенчив, когда дело касалось представительниц слабого пола.

Жан был спортсменом – звезда на беговой дорожке, замечательный яхтсмен. Он мог заставить нашу парусную шлюпку рассекать воду озера Понтчартрейн даже при ветре, недостаточном, чтобы пошевелить ветлы на берегу.

– Нет ничего удивительного в том, что он был любимцем отца, а мать просто обожала своего милого мальчика. Но я не ревновал, – быстро добавил отец, – я всегда был больше расположен к бизнесу, чувствовал себя более уютно в конторе, разбираясь в цифрах, разговаривая по телефону и заключая сделки, чем на игровом поле или под парусом в окружении красивых молодых женщин.

Жан обладал удивительным очарованием. Ему не надо было стараться приобретать друзей или добиваться знакомств. Женщины и мужчины одинаково стремились быть подле него, ходить в его тени, быть отмеченными его словами и улыбкой.

Наш дом в те времена всегда был полон молодых людей. Я никогда не знал, кто обоснуется в нашей гостиной, или будет есть в нашей столовой, или блаженствовать в нашем бассейне.

– Насколько он был моложе тебя? – спросила я.

– На четыре года. Когда я окончил колледж, Жан поступил в него и был уже звездой колледжа на беговой дорожке, его избрали президентом класса и он стал популярным членом студенческого землячества.

– Легко понять, почему отец не чаял в нем души и мечтал о великих делах, которые Жан сможет совершить, – рассказывал мой отец, направляя машину от поворота к повороту, все дальше и дальше, к более оживленным деловым районам Нового Орлеана. Но меня не так увлекала наша поездка, среди людских толп и несчетного числа магазинов, как рассказ отца.