И Минерва в первый раз допустила мысль, что, возможно, Ингрид Грэм именно такая женщина, какой и Люси, и Джад ее описывают – холодная и равнодушная к своим детям. Ладно, ее это не касается. Ее работа – следить за детьми и по возможности избегать конфликтов.

Фелиса осталась на обед, а после снова пришла с детьми. Когда она ушла, стоял уже поздний вечер. Как раз наступило время укладывать малышей спать. Когда Минерва наконец переделала все дела, она почувствовала себя вконец уставшей. Но волнений за день было столько, что она никак не могла уснуть.

Чтобы хоть как-то отвлечься, она решила заглянуть к Джону. Тот мирно спал.

Потом она направилась на кухню выпить воды. И когда проходила по коридору, то заметила, что у окна в холле стоит Джад. Было темно, и лица его она разглядеть не могла. Плечи его были опущены – так, словно мир всей своей тяжестью обрушился на него.

Она хотела пройти мимо, сделать вид, что не заметила его, но неожиданно для себя обратилась к нему:

– С вами все в порядке, сэр?

Он резко обернулся. Его взгляд скользнул по ее просторной ночной рубашке, по распущенным волосам, водопадом ниспадающим на плечи, и в который раз отметил, что в ее облике нет ничего искусственного. Все в ней так естественно и потому притягательно. В тот момент, когда он думал, что в этом мире нет уже никакой силы, способной отвлечь его от проблем, вдруг появляется она. Он был ей благодарен просто за то, что она сейчас оказалась рядом.

– Люси сказала мне, что вы обеспокоены необходимостью держать детей подальше от их матери.

Минерва тут же подобралась и приготовилась к головомойке. Правда, он выглядел сейчас не слишком воинственно. Может быть, удастся решить вопрос мирным способом.

– Просто мне все это кажется несколько странным.

Джад отошел от окна и, сев в ближайшее кожаное кресло, после продолжительного молчания заговорил:

– Я собираюсь рассказать вам то, что никогда не обсуждал с Люси. Хотя думаю, она об этом знает или, по крайней мере, догадывается. Но вам я вынужден объяснить, почему настаиваю на строжайших мерах безопасности. Естественно, все, что вы узнаете, носит совершенно конфиденциальный характер.

Джад знаком предложил Минерве сесть в соседнее кресло.

– Даю честное слово, что никому не буду рассказывать о том, что услышу, – пообещала Минерва, присаживаясь.

– Первый год нашей совместной жизни и еще некоторое время после свадьбы Ингрид была веселой, жизнерадостной женщиной. Ни разу ее лицо не омрачила тень печали, мы ни разу не поссорились. Все было здорово и замечательно. А потом она забеременела, и пока носила Джона, все время волновалась, что от этого испортится ее фигура, постоянно нервничала и говорила, что пошла на это ради меня, так как я хочу ребенка. Она же, получается, ребенка не хотела. Мы с Люси делали все возможное, чтобы она чувствовала себя комфортно. Я думал, что со временем все образуется, что она привыкнет к своему положению. – Джад говорил эти слова с неподдельной горечью. Его и без того мрачное лицо стало еще более угрюмым. – После родов жизнь, казалось, вошла в нормальную колею. Однако со временем я стал замечать синяки на руках сына. Люси их тоже заметила. В общем-то, это она обратила мое внимание на них. Ингрид появление синяков объясняла тем, что Джон очень подвижный ребенок. Но что поразило меня больше всего: я стал замечать, что Джон боится ее. Я не мог поверить в то, о чем уже стал потихоньку догадываться. Однажды я вернулся домой раньше обычного. Люси в это время была на кухне и не могла слышать, что происходит в детской. Когда я вошел, то увидел, что Ингрид бьет ребенка. Больше всего поразило меня то, что у нее на лице было выражение ненависти. В тот день мы очень сильно поругались. Ингрид обвиняла меня, что о ребенке я беспокоюсь больше, чем о ней.

Минерва отчетливо представила маленького и беззащитного Джона в руках жестокосердной матери. Слезы сочувствия навернулись на глаза.

– Я всегда думала, что он скучает по матери, когда смотрит на меня. А оказывается, в его сердце жив образ предыдущей няни. – Минерва испытала ярость: как можно быть такой ужасной матерью! – Она ревновала к своему собственному ребенку так сильно, что готова была поднять на него руку! Она законченная эгоистка!

Джад подтверждающе кивнул.

– Да, для меня было сильным потрясением, когда я узнал Ингрид с этой стороны. Я постарался убедить ее, что ревновать к ребенку глупо. Но с этого момента стал смотреть на нее более трезвыми глазами. Вот тогда-то я и понял, что Ингрид чувствует себя несчастной, если кто-то другой находится в центре внимания. И чем больше я это понимал, тем сильнее хотел, чтобы мы разошлись. Сначала она говорила, что не хочет развода, потому что любит меня. Но я не верил в ее чувство. Нельзя по-настоящему любить мужа и при этом ненавидеть ребенка. Тогда она стала угрожать, что оформит опекунство над ребенком и я никогда больше не увижу Джона. Понятное дело, этого я допустить не мог. С того времени мой брак превратился в каторгу.

Минерва смотрела на каменное лицо Джада и не могла не симпатизировать ему.

– Не имея на руках доказательств, в суде вы бы ничего не добились. Боюсь, у вас не было выбора.

Джад снова отвернулся к окну. Ему было сложно рассказывать печальную историю своей жизни, но он хриплым голосом продолжал:

– Именно тогда я взял на работу няню. Клавдия должна была неотлучно находиться возле ребенка, если я был на работе. На какое-то время наша жизнь стала относительно нормальной. Однажды, когда я еще не успел вернуться домой, Клавдия вынуждена была уйти раньше. Люси взяла ребенка к себе на кухню, но Ингрид забрала его наверх. Думаю, она хотела еще раз попытаться доказать мне, что она хорошая мать. Но именно в тот день Джон сломал руку. Люси услышала его крик и сразу бросилась в детскую. На пороге она встретила Ингрид, которая выскочила из спальни. Доподлинно никому не известно, что тогда произошло, но с того дня ребенок стал еще больше ее бояться. Именно тогда я завел порядок: если няня уходит, то меня немедленно ставят в известность.

«Теперь понятно, почему Джон так ревностно присматривает за тройняшками».

– То, что пережил Джон, просто ужасно, – сказала Минерва и добавила: – Да и для вас непросто было жить с женщиной, которой нельзя доверить жизнь ребенка.

– Я сделал все возможное, чтобы оградить сына от ее влияния, – нотки отчаяния проскользнули в его голосе. – Ингрид, конечно, не была счастлива от нововведений. Она пыталась меня убедить, что ни в чем не виновата. Я допускал мысль, что, может быть, не прав. Но интуиция мне подсказывала – я не ошибаюсь. С тех пор мне еще сильнее хотелось развестись. Никаких чувств у меня к ней не осталось. Она снова стала меня шантажировать, что оформит права опеки ребенка на себя. Может быть, со временем мне и удалось бы вернуть Джона себе, но нельзя было рисковать, нельзя было доверить ей ребенка даже на время. Я снова оказался в ее руках.

– Да, у вас действительно не было выбора, – сочувственно кивнула Минерва.

Он тряхнул головой.

– Я по-прежнему продолжал жить в комнате для гостей, мне казалось, что таким образом я лучше контролирую ситуацию. Мне и в голову не могло прийти, что она решится еще раз забеременеть. Однако она вбила себе в голову, что дети – это самый верный способ привязать меня к ней. Надеялась таким образом решить все наши проблемы. – Джад сухо усмехнулся. – Не передать словами, в каком я был бешенстве, когда узнал, что она снова беременна. Она не ошиблась, это сработало. Но надо признать, если она что-то и сделала хорошее, так это то, что родила тройняшек. Первое время она старалась вести себя образцово. Только через месяц стало ясно, что и их она совершенно не любит. Она могла днями не заходить к ним в комнату. И вообще, дети мешали ей жить, она предпочитала вести светский образ жизни. Конечно, я воспротивился. В конце концов, и няне, и Люси надо было отдыхать по ночам. До меня доходили слухи, что она путается с Россом Лэнгли, но, честно говоря, мне было все безразлично. Так что, когда в один прекрасный день я узнал, что эти двое сбежали, я просто вздохнул с облегчением.