— Эта сторожка заменяла у них современный Отдел снабжения и сбыта, — сказал Грайс. — Представляете себе? Двор, наверно, вымощен кирпичом, и туда в былые времена то и дело въезжали ломовые фургоны.

— Очень романтично, — отозвалась Пам и подергала тяжелые цепи на воротах. — А вот как бы нам-то попасть во двор?

Грайс обдумал это еще поутру. Два окна сторожки о выбитыми стеклами были заколочены изнутри досками, так что через них не влезешь; зато дверь между окнами давала некоторую надежду. Она была, конечно, заперта, Грайс утром проверил, но краска с нее давным-давно облезла, и доски казались гнилыми. Двинуть как следует плечом и готово дело, решил он.

— Закон, правда, квалифицирует это как «проникновение с помощью взлома», — сказал он Паи.

— Чепуха, — весело возразила Пам, — «проникновение с помощью взлома» в снесенный дом по закону не карается. — И, к немалой досаде Грайса, стремительно навалилась на дверь. Не окажись она такой проворной, он, во-первых, заставил бы ее хорошенько оглядеться, чтобы приступить к делу без свидетелей. Ну а во-вторых, это же чисто мужское занятие — двери ломать.

Однако на этот раз женский порыв увенчался успехом, и они оказались в полутемной квадратной комнате? слева от них, перпендикулярно к двери, которую Грайс поспешил захлопнуть, протянулся до противоположной стены покрытый линолеумом прилавок; никакой мебели в комнате не было, а вороха бумаги и порванные картонные коробки у них под ногами расчерчивали бледные полосы света, потому что между неплотно пригнанными друг к дружке досками на окнах оставались узкие щели. В противоположной стене виднелась массивная, нисколько не пострадавшая от времени дверь, запертая на замок, она выходила, как сразу же сообразили Пам и Грайс, в мощенный кирпичом типографский двор.

— Ничего интересного, — сказала Пам, выпуская из рук несколько поднятых с полу мятых бумажонок. Это были в основном старые типографские бланки, напечатанные для каких-то фабрик; на некоторых бланках под названием фабрики красовалась медаль, полученная на торговой ярмарке, — никакой другой рекламы для фабричных товаров типографы изобрести, по всей вероятности, даже и не пытались. Понятно, почему типография захирела, подумал Грайс, ведь она пользовалась методами рекламы середины прошлого века. Пам нетерпеливо подергала запертую дверь.

— Эх, нам бы сюда связочку отмычек, — пробормотала она. Грайсу опять стало не по себе. Сначала он заботился только о том, чтобы незаметно проникнуть в запертую сторожку; а теперь его беспокоило, смогут ли они отсюда незаметно выйти. Он почувствовал, что ноги у него прилипают к полу, а нагнувшись, обнаружил на подошве башмака какую-то липкую черную дрянь — видимо, загустевшую типографскую краску — и с ужасом представил себе, как за ним по Грэйн-Ярду протянется цепочка черных следов.

— Мы узнали, что типография «Альбион» худо ли, хорошо ли, но существует, — с натужной веселостью сказал он, — и больше нам, по-моему, делать здесь нечего.

— Вы думаете? — возразила Пам, и он с тревогой заметил в ее голосе похотливую хрипотцу. Она стояла сейчас очень близко к нему — то есть она и раньше стояла близко, но сейчас подступила совсем уж вплотную. — В ресторане я вам не сказала, а есть еще одна причина, почему я предпочитаю, чтобы до поры до времени никто не знал об этой типографии.

— В самом деле? — пролепетал растерявшийся Грайс и нервно хихикнул.

— Здесь, конечно, не так уютно, как в первоклассном отеле, — цепко ухватив его за шею, прошептала Пам, — но зато нам не придется врать, что мы супруги Смит.

Их двухминутная лихорадочная возня не принесла ему особой радости: очень уж непривычными были место и время. Он никогда не делал этого днем, а гнездо из картонных коробок слишком сильно отличалось от супружеской постели, на которой он, впрочем, тоже не очень-то исправно выполнял свои обязанности. Но Пам, кажется, осталась довольна. Она яростно извивалась под Грайсом, а главное, так неистово стонала, что окажись возле сторожки случайный прохожий, он обязательно бы все услышал. Грайс крепко обнимал ее, до смерти боясь вымазаться в типографской краске, и прикидывал, как он будет объясняться с женой, если она обнаружит на нем какие-нибудь следы того, что сейчас происходило. Но время было служебное, и ему не удалось вызвать в памяти облик жены, он даже имени ее вспомнить не смог, ну просто никак. Забыл, да и все тут! Может, он и правда полюбил Пам, так поэтому?

— Давайте-ка примем пристойный вид, — прошептал он ей, когда они полежали, нежно обнявшись, необходимое, на его взгляд, время. Он встал и, приводя себя в порядок, нечаянно наступил на ее трусики. Ему вроде бы заботиться об этом не пристало, но все же надо ей, пожалуй, сказать, подумал он.

— Я везде тут, кажется, наследил… — Он поднял ногу и посмотрел, сильно ли загвазданы его башмаки. Да нет, не очень, краска со временем сотрется. Однако, разглядывая правый башмак, он заметил интереснейшую деталь: к типографской краске на подошве прилип сложенный восьмиугольником фантик от конфеты из «Подарочного ассорти».

Третий раз он наведался в Грэйн-Ярд около четырех часов на следующий день. И о своем намерении туда сходить не сказал никому, даже Пам — он хотел как следует разобраться во всем сам, а потом разом выложить ей результаты разведки. «Да вы у меня настоящий Шерлок Холмс!» — восхищенно воскликнет она, если ему повезет и он узнает что-нибудь интересное.

Чувствовал он себя скверно. Во-первых, у него болели все кости после вчерашних упражнений с Пам, а во-вторых, он целый день болтался на службе, абсолютно ничего не делая. Грайс давно уже понял, что безделье изматывает хуже всякой работы.

Он пришел в отдел, повинуясь вчерашнему пожеланию Грант-Пейнтона, — пришел, ясное дело, не к девяти, спешить ему было некуда, — и обнаружил, что отдел пуст, как необитаемый остров. Ни единой живой души. Можно было подумать, что все его коллеги неожиданно получили отпуск, но отдельскую Доску объявлений украшало размноженное на ксероксе послание: «Всех членов альбионской труппы просят собраться к восемнадцати часам в Клубе Сент-Джуд для экстренного перераспределения ролей. Секр. тр. Дж. М. Ардах».

Улыбчивый служащий из Оперхозяйственного отдела сказал Грайсу, что Пам, Сидз, Бизли, Ардах и Грант-Пейнтон явились на работу почти вовремя, а остальные пока не приходили. Сидз, по его словам, отправился на другие этажи развешивать объявление для артистов но все прочие быстренько усвистали. То же самое опер-хозяйственник посоветовал сделать и Грайсу, не преминув добавить, что везет же, мол, некоторым.

Сначала Грайс удивился, однако, подумав, сообразил, что все «усвиставшие» канцпринадлежники — члены Организационного бюро. Стало быть, Пам куда-то их повела, чтобы передать им его вчерашний рассказ. Вот и хорошо, подумал он, решительно не зная, как ему сегодня себя вести. Ну а действительно, что он должен был сделать, увидев ее, — подмигнуть, заговорщицки ухмыльнуться, шепнуть пару скабрезных любезностей или держаться так, будто ничего особенного не случилось?…

Замышляя третью поездку в Грэйн-Ярд, Грайс попытался вспомнить, собиралась ли Пам объявить на собрании Оргбюро, что он отыскал старую типографию. В ресторане она сказала: «Обо всех же остальных ваших открытиях (стало быть, и о типографии тоже?) стоит оповестить пока только членов Оргбюро…» А над ложем из картонных коробок призналась: «Есть еще одна причина, почему я предпочитаю, чтобы до поры до времени никто не знал про эту типографию». Хотя, возможно, она сказала так просто для красного словца. Чтобы не попасть впросак — Пам вполне могла повести Оргбюро осматривать типографию, — Грайс решил дождаться ее прихода. Он нащупал в кармане все еще липкий от краски конфетный фантик. Совершенно непонятно, при чем тут Копланд, но тем больше будет чести, если Грайсу удастся что-нибудь разузнать. Тогда уж его наверняка сочтут замечательным сыщиком.