– Надеюсь, это будет началом любви, которая продлится до конца вашей жизни. – Дэниэл отошел от доски и приблизился к столу с фруктами: – А теперь давайте поговорим о композиции.

Сердце Элизабет забилось чаще. Скоро, очень скоро он скажет: «Ну что ж, давайте приступим».

– Как и все на свете, занятие живописью требует тщательной подготовки. Мы начнем писать акриловыми красками. А теперь прикрепите бумагу к мольберту.

Элизабет взяла шершавый лист бумаги и прикрепила его к доске.

– А теперь посмотрите на фрукты. Вглядитесь в них повнимательнее. Изучите их форму, то, как на них отражается свет. Ведь в живописи главное – уметь видеть. Постарайтесь различить все цвета яблок. А когда решите, что готовы, – начинайте! Попозже мы займемся с вами набросками, а сейчас я хочу, чтобы вы сразу поработали красками.

Женщины обмакнули кисточки в краски.

Элизабет постаралась выбросить из головы все, за исключением фруктов. Только фрукты. Свет и тени, цвет, линия рисунка, композиция.

И вдруг она с удивлением обнаружила, что преподаватель стоит рядом, склонившись над ее мольбертом.

– Что-то не так? – спросил он.

Она почувствовала, что краснеет.

– Извините, что вы сказали?

Элизабет так резко повернулась к нему, что они чуть не столкнулись лбами. Он немного отступил в сторону и рассмеялся:

– Как вас зовут?

– Элизабет.

– Ну так вот, Элизабет, вам, по-моему, что-то не по душе. Почему вы не начинаете?

– Я не знаю, с чего начать, я пока этого не вижу.

– Что вы не видите, яблоки? Можете перейти поближе.

– Да нет, не в том дело. Я не вижу перед собой завершенной картины.

– Ах, вот оно что. Очень интересный ответ. Закройте на минуту глаза.

Элизабет послушалась и тут же пожалела об этом. Теперь ей казалось, что он стоит совсем вплотную к ней.

– Опишите мне фрукты.

– Они лежат в деревянной миске ручной, не очень умелой работы. Стол накрыт белой скатертью. Яблоки – красные, сорт Макинтош, с зелеными и черными полосками. На краю стола лежит перышко, возможно, голубой сойки.

Дэниэл немного помолчал.

– Я, очевидно, неправильно поставил натюрморт, – сказал он наконец. – А как, по-вашему, лучше было это сделать?

– Скатерть должна быть желтой. А яблоко – одно. Нет, лучше даже не яблоко, а апельсин. И никаких мисок. Все остальное только мешает.

Он дотронулся до ее руки. И в следующую же секунду она поняла, что он вложил ей в руку кисть.

Она широко раскрыла глаза. Он пристально смотрел на нее.

– Покажите, Элизабет, на что вы способны.

И вдруг перед ее мысленным взором возникла завершенная картина. Один-единственный апельсин. Он отбрасывал бледно-лиловую тень на желтую скатерть. Она обмакнула кисточку в желтую краску и приступила к работе.

Остановиться Элизабет уже не могла. Ее кисти летали над листом бумаги. Когда Элизабет наконец закончила, она вся дрожала от возбуждения.

Она огляделась вокруг.

Комната опустела.

Элизабет взглянула на часы. Было уже восемь. Занятие окончилось час назад.

– О боже!

Она рассмеялась.

Подошел Дэниэл. Он долго разглядывал ее картину, а потом внимательно посмотрел на нее.

Она почувствовала, что у нее все внутри замерло – прямо как в школьные годы. И она понимала, что с ней происходит: этот молодой преподаватель ей очень нравился, ее непреодолимо влекло к нему.

Что же делать? А вдруг он догадался об этом? Что, если он пригласит ее куда-нибудь? Что она ему скажет? Вы слишком молоды и слишком красивы, а мне уже много лет?

На губах у него появилась улыбка.

– Почему вы записались на этот курс?

– Я очень давно не брала в руки кисти.

Элизабет дрожащими руками открепила картину от мольберта, положила ее в сумку и собралась уходить. Она была уже в дверях, когда Дэниэл сказал:

– Вы знаете, что у вас талант?

Всю дорогу домой она улыбалась, а один раз даже громко рассмеялась.

Элизабет прикрепила картину к холодильнику и принялась рассматривать ее. Она не помнила, когда так прекрасно себя чувствовала.

А потом она налила себе бокал вина, взяла телефон, набрала номер Меган и оставила сообщение на автоответчике: «Я сегодня рисовала. Ура! Да, кстати, мой преподаватель – просто красавчик. Позвони, когда вернешься домой».

По-прежнему чувствуя необыкновенный подъем, Элизабет поставила свою любимую пластинку и начала танцевать, подпевая певице. Когда она кружилась у камина, ее взгляд упал на фотографию Джека с дочками.

И тут ей ужасно захотелось, чтобы Джек очутился здесь, с нею рядом. Он бы ею гордился. Старая любовь, которая продолжала жить в глубине ее души, напомнила Элизабет, как ей когда-то было хорошо с ним. Она об этом почти забыла.

А потом она посмотрела на другую фотографию, сделанную много лет назад. Элизабет была на ней в клетчатой юбке и свитере. А Джек стоял рядом с самоуверенной улыбкой футбольной звезды.

Университет штата Вашингтон. Время надежд.

Она закрыла глаза, раскачиваясь под музыку, вспоминая тот день, когда он впервые поцеловал ее.

Они с ним занимались, сидя на лужайке. Весна была в полном разгаре. Кругом цвели вишни, маленькие розовые лепестки уже начали опадать на землю.

Она легла на спину, подложив руки под голову. Джек лег рядом, подперев голову рукой.

– Ты такая красивая! Твой жених из Гарварда говорит тебе об этом, наверное, каждый день.

– Нет.

Элизабет сказала это очень тихо, почти прошептала. Розовый лепесток упал ей на щеку.

Джек стряхнул лепесток, и от его прикосновения она почувствовала дрожь во всем теле. Он медленно склонился над ней – если бы захотела, она могла отстраниться от него.

Но она лежала неподвижно.

Он поцеловал ее нежно и быстро, они лишь слегка прикоснулись друг к другу губами. Но Элизабет вдруг расплакалась.

– Ты могла бы полюбить такого парня, как я?

– А почему, по-твоему, я плачу? – ответила она.

Она дотронулась до фотографии, погладила его такое красивое лицо.

И впервые за несколько недель подумала: а может быть, у них еще остался шанс вернуть прежние времена? Зазвонил телефон. Это наверняка Меган. Элизабет порывисто сняла трубку:

– Слушай, Мег, преподаватель живописи действительно настоящий красавчик...

– Гм... Птичка, это ты?

Элизабет поморщилась:

– А, это ты, Анита. Привет!

– Извини, что я так поздно. Но ты обещала позвонить. Элизабет слышала, как дрожит голос мачехи.

– Извини, Анита, что-то я замоталась. Как ты поживаешь? Анита рассмеялась, но смех ее был невеселым.

– Знаешь, дорогая, я стараюсь много о себе не думать. Элизабет прекрасно понимала Аниту. Вот так мы, женщины, всегда себя и ведем. Стараемся не думать о себе, а потом оказывается, что жизнь проходит мимо.

– Что у тебя там происходит?

– Извини, Анита, у тебя и своих проблем достаточно. Не хватало еще нагружать тебя моими.

– Ты просто не можешь и не хочешь это сделать.

– Что ты имеешь в виду?

– Откровенно обо всем рассказать.

– Я не хотела расстраивать тебя, – ответила Элизабет, уязвленная упреком. – Мы с Джеком разошлись.

– О боже, что случилось?

– Все и ничего.

Элизабет сделала большой глоток вина. Как объяснить свою смутную неудовлетворенность женщине, которая сама требовала от жизни так немного?

– Это просто временные трудности. Я уверена, все наладится.

Анита глубоко вздохнула:

– Мне очень жаль, что у вас неприятности. Очевидно, эту дежурную фразу ты и хотела бы от меня услышать?

Элизабет решила, что пора поменять тему:

– Ну ладно, хватит обо мне. Как ты-то поживаешь? Я очень часто тебя вспоминаю.

– В этом большом старом доме слишком много привидений, – сказала Анита. – Иногда мне кажется, что я сойду с ума от тишины.

– А знаешь, что мне помогло? Я теперь каждый день бываю на пляже. Может, и тебе поменять обстановку?

– Ты так думаешь?