Боже, не забирай его. Подожди!

Когда она открыла глаза, врачи и сестры неподвижно стояли вокруг кровати. Анита сидела рядом с отцом и рыдала.

Элизабет медленно вошла в палату, приблизилась к постели отца, положила руку на худенькие плечи Аниты.

– Папа, – прошептала она.

Только через какое-то мгновение до нее дошло, что она ждет от него ответа. Но отец не отвечал.

Его сердце, в котором она занимала такое большое место, перестало биться.

По всему дому были расставлены фотографии отца. Каждый, кто приезжал в Суитуотер, привозил с собой что-нибудь из еды и его снимок. Все присутствовавшие на поминках вполголоса говорили об Эдварде и отмечали, что Птичка «хорошо держится».

Но как она ни крепилась, нервы в конце концов сдали. Элизабет вышла на заднее крыльцо. Более неподходящее место, чтобы успокоиться, трудно было себе представить. Она так часто сидела здесь с отцом, слушая цикад и его рассказы. Здесь они сидели и после похорон мамы.

– Держись, Птичка, – велела она себе и закрыла глаза.

Вернувшись в дом, Элизабет заперлась в ванной. Она опустила крышку унитаза, села на нее и расплакалась, вспоминая время, которого уже не вернешь.

Когда слез больше не осталось, она с трудом встала, умылась холодной водой, причесалась и пошла в библиотеку, где скрывались девочки и Джек.

Стефани сидела на диване. Она, как всегда, была одета подобающим образом – простое черное платье с длинными рукавами обтягивало ее стройную фигуру. На фарфоровых щеках выступали красные пятна, а в серых глазах затаились слезы.

Джеми специально одеваться не стала. Ссутулившись, она сидела на диване, грива светлых спутанных волос падала ей на лицо. Темно-синее платье было помято, глаза опухли от слез и покраснели.

– Я больше не могу слушать воспоминания о нем, – тихо сказала Джеми, и ее глаза снова наполнились слезами.

Элизабет понимала ее. Все любили отца, и все хотели сказать о нем что-нибудь хорошее. Но каждое слово, словно осколок стекла, глубоко ранило сердце.

Джек поднялся с кожаного кресла, подошел к Элизабет и обнял ее.

– Птичка, как бы я хотел помочь тебе, – произнес он, гладя ее по голове.

Элизабет была признательна ему, но помочь в такой ситуации невозможно.

– Мне легче уже от того, что ты рядом, – сказала она. И это было правдой.

Она прижалась к нему, почувствовала, как ей передается сила его рук.

На какой-то миг ей показалось, что они по-прежнему любят друг друга.

Джек с огромным облегчением вернулся обратно в Нью-Йорк.

Он знал за собой эту слабость – он просто не выносил все, связанное со смертью. Рыдания, толпы родственников и этот ужасный, варварский ритуал прощания с усопшим. Он любил свою жену и дочерей, но провести два дня в этой скорбной атмосфере было выше его сил.

К счастью, Элизабет легко отпустила его со словами: «Возвращайся в Нью-Йорк, тебе с девочками здесь больше нечего делать».

И вот он снова в своем офисе, свободный, как птица.

На столе скопилась целая кипа бумаг и записок с сообщениями о телефонных звонках. Он успел забыть, как много народу тебе звонит, когда ты что-то из себя представляешь.

Руководство обещало назначить ему секретаршу, по-хорошему ему был нужен личный помощник. Кто-нибудь, способный взять на себя каждодневные рутинные дела и помогать в подготовке вопросов для интервью. Для того чтобы на экране блистать остроумием и хорошо смотреться, нужна серьезная подготовка.

Джек взял ручку и начал составлять список требований к будущему помощнику. Он должен быть умным, честолюбивым, преданным работе. Нужен кто-то наподобие... Салли. Как это раньше не пришло ему в голову? Они ведь прекрасно сработались в Портленде.

А насчет того, согласится ли она, у Джека сомнений не было. Салли мечтала сделать карьеру. Конечно, она не упустит шанс получить работу на общенациональном телеканале.

Он руководствовался исключительно интересами дела. А то, что в дополнение к замечательным деловым качествам она еще и очень привлекательна внешне, не имело абсолютно никакого значения.

За последние пятнадцать лет он не раз подвергался соблазнам, однако же ни разу не изменил жене. Все его любовные похождения в прошлом.

Элизабет никак не могла заснуть. Она надела теплый махровый халат, который Анита оставила ей в гостевой комнате, и потихоньку спустилась вниз. Половицы старого дома скрипели у нее под ногами.

Она налила себе чашку чая, потуже затянула пояс халата и вышла на улицу.

Элизабет шла по выложенной кирпичом дорожке, разделявшей сад на две части. Как часто в детстве она приходила сюда одна, как будто что-то разыскивая! Конечно, искала она свою маму, и здесь, среди цветов, за которыми так заботливо ухаживала ее мать, Элизабет чувствовала ее присутствие.

Она пыталась представить маму в саду, представить, как она обрезала кусты роз, но все, что осталось у Элизабет от Маргерайт Роудс, – это черно-белые фотографии, сделанные на свадьбе, на выпускном вечере и прочих торжественных событиях. Благодаря этим снимкам у Элизабет создался смутный, бесцветный образ хорошенькой молодой женщины, которая никогда не смеялась.

Элизабет присела на корточки у клумбы с розами и услышала скрип открывшейся двери, а потом звук шагов.

– Привет, Анита, – сказала она, не оборачиваясь.

– Просто не верится, что эти розы через несколько месяцев зацветут.

– Я как раз тоже думала об этом.

– Знаешь, – тихо сказала Анита, – я все эти годы сама ухаживала за розами, садовника к ним не подпускала.

– Почему?

Анита грустно улыбнулась. Ее густые платиновые волосы вились мелкими кудрями, она куталась в длинный голубой халат. Ей было шестьдесят два года, но выглядела она лет на десять старше.

– Я как-то раз почувствовала здесь запах ее духов. По спине Элизабет побежали мурашки.

– Маминых духов? – прошептала она.

– Это случилось в один из тех дней, когда ты была в плохом настроении и огрызалась, что бы я тебе ни сказала. Я решила отвлечься и пришла сюда заняться розами. И тут до меня донесся аромат ее духов. Ничего сверхъестественного – не то чтобы мне послышался ее голос или еще что-то в этом роде... Я просто... поняла, что ругаюсь с ее маленькой дочкой, которая страшно переживает смерть матери. С тех пор, рассердившись на тебя, я всегда приходила успокоиться сюда, в сад.

Элизабет расслышала в голосе Аниты боль и на этот раз ее поняла.

– Неудивительно, что ты так часто сюда приходила.

– Наверное, мне надо было вести себя по-другому. Я знала, как тебе не хватает мамы, как ты тоскуешь по ней.

– Я тогда уже начала забывать ее. И это было хуже всего. Поэтому я все время расспрашивала о ней папу. Но он всегда отвечал: «Просто вспоминай ее, Птичка». Он, казалось, не понимал, что у меня о ней остались самые смутные воспоминания.

– Наверное, сейчас твоя мама как раз выдает ему все, что она думает по этому поводу.

– Знаешь, Анита, он никого не любил так, как тебя. – Как Элизабет ни старалась, в ее голосе все же прозвучала горечь.

– Спасибо тебе за эти слова. – Анита задумчиво посмотрела вдаль, на вспаханные поля: – А почему ты не полетела в Нью-Йорк вместе с Джеком и дочками?

Элизабет встала, скрестила на груди руки:

– Дело в том, что я и сама этого не знаю. Видимо, я просто была к этому не готова.

Анита сделала шаг ей навстречу.

– Твой отец часто говорил: «Мама, если дочка не расправит крылья, она когда-нибудь совсем разучится летать». Его очень беспокоило, что ты совсем не думаешь о себе, что у тебя нет собственной жизни.

– Я знаю.

Элизабет не хотелось говорить на эту тему. Это было бы слишком больно. Вытерев слезы – она и сама не заметила, как заплакала, – Элизабет взглянула на Аниту:

– А ты? Что будет с тобой?

– Как-нибудь справлюсь.

Эти слова ничего не значили, но других она от Аниты не дождалась.