– Когда я поступил к его светлости, – сказал он, игнорируя взгляды, бросаемые на него присутствующими там дамами, – я исполнял свой долг по отношению к своему хозяину.

Нэнси через плечо глянула на него, направляясь к конторке.

– Уходите, – шепотом произнесла она, пугаясь. – Это место для женщин. Вам нельзя сюда.

– Я верный камердинер, – упрямо твердил Фейн, продолжая идти за ней. – Когда его светлость попросил меня узнавать о планах мисс Абернати, я делал все, чтобы выполнять его приказы.

– Приказы? – Нэнси остановилась на полпути и повернулась к нему так резко, что он почти налетел на нее. – Вы обманывали меня.

Он взглянул ей в лицо, и боль, которую он заметил в ее глазах, обожгла его.

– Я знаю и сожалею об этом, Нэнси, поверьте мне, искренне сожалею. Но это было необходимо. Мисс Абернати могла бы заметить, что герцог…

– Что герцог шпионит за ней?

Фейн с трудом сглотнул.

– Да.

– Поэтому вы обманывали заодно с ним. Вы когда-нибудь собирались сказать мне правду?

– Нет.

Нэнси насмешливо фыркнула и собралась отвернуться, но его следующие слова остановили ее.

– Я ушел от герцога, – сказал он. – Отказался от должности.

Нэнси помолчала.

– В самом деле? – спросила она, склонив голову набок и отказываясь взглянуть на него. – Зачем мне это знать?

Уильям проигнорировал вопрос.

– Учитывая все обстоятельства, я почувствовал, что не могу больше работать у него.

– Не вижу для этого причин, почему бы и нет? – парировала она. – Два сапога – пара.

Нэнси отвернулась, и Фейн не мог больше вынести этого. Он схватил ее за руки, чтобы удержать на месте.

– Нэнси…

– Отстаньте от меня, – сказала она и попыталась освободиться, но Уильям не отпустил ее, опасаясь, что если он допустит это, то потеряет последнюю надежду. А он как никогда в жизни не хотел упустить свой шанс.

– Нэнси, я отказался от места, потому что мне это было необходимо, – объяснил он, продолжая удерживать ее за руки и не обращая внимания на неодобрительный шепот присутствующих леди. – Камердинер не может жениться. Так что с этим покончено.

Она прекратила попытки высвободиться и прищурилась.

– А на ком вы собираетесь жениться? – спросила она сквозь зубы.

– На вас, если мне удастся убедить вас, чтобы вы согласились. Я люблю вас. – Он поцеловал ее, после чего опустился на одно колено, крепко удерживая за руку. – Я знаю, свершится чудо, если вы согласитесь выйти за меня замуж, но я буду ждать сколько угодно. Я намереваюсь получить другое место, потому что когда мужчина влюбляется, когда он хочет жениться, остепениться и зажить семейной жизнью, ему нужна постоянная работа с хорошим заработком. Я собираюсь много работать, откладывать деньги и найти способ купить для вас домик. Для нас. И каждый день до конца моей жизни я снова и снова буду просить вас выйти за меня замуж, надеясь, что наступит день, когда вы в момент безумия скажете «да». Вы позволите мне это?

Нэнси покусывала губы, глядя на Фейна сверху вниз, но ничего не говорила.

– Позволите, Нэнси? – снова спросил он с бьющимся сердцем. Фейн ждал, не вставая с колена, уверенный, что Нэнси не согласится и за тысячу лет.

– Да, мистер Фейн, – наконец произнесла она. – Я позволю вам это.

Он мгновенно оказался, на ногах. Крепко прижав ее к себе, Уильям Фейн шокировал всех леди в заведении миссис Оливер, запечатлев на щеке Нэнси Уоддел, горничной леди, самый страстный поцелуй.

Как и предсказывала Эмма, стоило «Соушл газетт» написать о том, что помолвка Пруденс с Сент-Сайресом разорвана, как журналисты осадили Литтл-Рассел-стрит. Ворота Ганновер-сквер в Мейфэр запирались на ночь, так что дом Марло обеспечил Пруденс обещанную Эммой защиту.

Из-за этой осады традиционный воскресный чай в пансионе стал невозможен, а Пруденс нуждалась в поддержке своих подруг больше, чем когда-либо, так что она с радостью приняла предложение Эммы собрать всех их на чаепитие в Мейфэр.

В результате через четыре дня после разрыва помолвки Пруденс оказалась среди своих подруг не на привычном диванчике в гостиной миссис Моррис, а на изящном диване, обитом белой парчой, в гостиной лорда и леди Марло. Обсуждая с ними свои планы на будущее, она находила некоторое утешение в их оценке ее прожектов.

Ее решение самой получать ежемесячное содержание было единодушно одобрено. Если кто-нибудь и знает, как правильно и умело обращаться с деньгами, так это незамужняя девушка. Джентльмены, по общему убеждению, представления не имеют, как правильно тратить деньги. Конноспортивные соревнования, членство в клубе и портвейн не идут ни в какое сравнение с качественным постельным бельем и полной кладовой мяса.

Ее решение отослать родственников обратно в Суссекс и отказ выйти замуж за Роберта также получили поддержку. Все согласились, что, возможно, людям, которые одиннадцать лет знать не желали Пруденс и начали замечать ее и проявлять заботу о ней только после того, когда она стала наследницей миллионов, нельзя доверять.

А так как все ее подруги видели тетю Эдит, они не могли не заметить, что Эмма – гораздо лучшая чаперон.

План Пруденс открыть собственную мастерскую по пошиву дамской одежды был встречен со всеобщим одобрением, а Эмма предложила помочь Пруденс найти клиентов среди высшего общества.

Обсуждение этих тем далось Пруденс легко, но когда разговор перешел на разорванную помолвку, она почувствовала, что почва ускользает у нее из-под ног. Пруденс дала себе слово никогда не плакать из-за Риса, но она знала, что боль еще слишком свежа, чтобы сдержать слово, если она попробует все объяснить. Подруги, уловив ее нежелание затрагивать эту тему, не стали задавать вопросов и заговорили о другом.

К счастью, поездка Эммы в Италию давала большую пищу для разговоров; одиноким девушкам очень нравятся рассказы о свадебных путешествиях. Больший интерес вызывают только свадьбы и дети.

– У вас в самом деле есть фотография Арно, Эмма? – Миранда мечтательно вздохнула. – Как бы мне хотелось побывать во Флоренции.

Эмма прошла к шкафу и вынула из него фолиант.

– У меня много фотографий. Я купила их в Риме у замечательного фотографа, мастера своего дела.

Эти слова вызвали возгласы удовольствия, и вскоре девушки начали передавать друг другу виды Арно, Колизея и других достопримечательностей, восхваляемых путеводителем Бедекера, популярным у лондонских туристов.

Еще два месяца назад Пруденс получила бы большое удовольствие от их разглядывания, но сейчас каждая фотография возвращала ее к мыслям о Рисе. После той выворачивающей душу ночи в поезде у нее не было времени думать о нем. Она перевезла свои вещи на Ганновер-сквер, проигнорировав письма от родственников, надеющихся, что она пересмотрит свое решение. Она удостоверилась, что ее тетя с дядей покинули «Савой». Она встретилась с мистером Уитфилдом и уведомила его, что содержание в пятьдесят фунтов в месяц она хочет получать сама и распоряжаться им по собственному усмотрению вплоть до следующего апреля. В последующие месяцы она предполагала заняться устройством собственной пошивочной мастерской.

Однако в данный момент, рассматривая фотографии, Пруденс не могла не думать о Рисе. Она не могла не гадать, был ли Рис на этой площади, ел ли в этом кафе, не в этом ли фонтане он купался голым.

Разглядывая фотографию фонтана Треви в Риме, она не могла не почувствовать боль в груди, потому что память услужливо вернула ее в день, проведенный вместе с ним в Национальной галерее.

Какой счастливой она была в тот день, не догадываясь, что он все подстроил! Он расспрашивал ее о семье, о том, продолжает ли она работать швеей, а сам уже знал о ее деньгах, забавлялся, обманывая ее! С каким спокойствием, с какой уверенностью он лгал. Это продолжало изумлять ее.

«Я считаю, что вы соблазнительны». Еще одна ложь.

Боль в груди усилилась. В глубине души Пруденс всегда знала, что это не так, но как приятно было услышать эту ложь!