– Вы столкнулись с проблемой развивающегося поведения роя? – спросил я.

– Точно.

– Оно оказалось непредсказуемым?

– Это еще слабо сказано.

Представление о развивающемся поведении привело к небольшой революции в компьютерной науке. Для программистов оно означало, что можно закладывать правила поведения индивидуальных агентов, а не совокупности агентов. Впервые программа могла порождать результаты, предсказать которые программисту было не по силам. Это и подзадоривало программистов, и приводило их в отчаяние.

Дело в том, что развивающееся поведение программы не было устойчивым. Временами агенты начинали так воздействовать друг на друга, что сбивались с пути, ведущего к цели. И принимались за что-нибудь совершенно другое. Как сказал один программист: «Пытаться запрограммировать распределенный разум – это примерно то же, что велеть пятилетнему ребенку пойти в его комнату и переодеться. Он, конечно, может сделать именно это, однако с равной вероятностью сделает что-нибудь другое, а то и вовсе решит остаться и поиграть».

Именно поэтому пять лет назад я и начал моделировать взаимоотношения хищник—добыча в качестве средства сохранения фиксации цели. Голодные хищники – стая гиен, африканские гиеновые собаки, загоняющие добычу львицы – от цели не отклоняются. Обстоятельства могут заставить их импровизировать, однако о своей цели они никогда не забудут. В результате возникла программа под названием «ОХОТА», которую можно было использовать для управления любой системой агентов, поддерживая целенаправленность их поведения.

Я сказал:

– Вы использовали «ОХОТУ» для программирования индивидуальных устройств?

– Да.

– Так в чем же проблема?

– Точно сказать не могу.

– В смысле?

– Нам известно, что проблема существует, но в программе ли дело или в чем-то другом, нам не известно.

Я нахмурился:

– Это же просто скопление микророботов. Их можно заставить делать все, что нужно.

Рикки смущенно взглянул на меня, оттолкнул кресло от стола и встал.

– Давай я покажу тебе, как мы производим наших агентов, – сказал он. – Тогда ты лучше поймешь ситуацию.

Мне было интересно на это посмотреть. Дело в том, что многие уважаемые мной люди считали молекулярное производство попросту невозможным. Одним из основных теоретических возражений против него было время, необходимое для создания работающей молекулы. Типичная искусственная молекула состоит из 10 000 000 000 000 000 000 000 000 составных частей. Расчеты показывают, что, даже если вам удастся собирать ее со скоростью миллион частей в секунду, построение одной молекулы все равно займет около 3000 триллионов лет, а это больше, чем возраст Вселенной. Это называлось проблемой времени построения.

Я сказал Рикки:

– Если вы наладили промышленное производство, значит, вы должны были решить проблему времени построения.

– Мы ее и решили.

– Как?

– Подожди немного, увидишь.

Я последовал за Рикки к очередному на нашем пути воздушному тамбуру. На стеклянной двери было по трафарету написано: «МИКРОПРОИЗВОДСТВО». Рикки жестом пригласил меня войти.

– По одному, – сказал он. – Иначе система нас не пропустит.

Я ступил в тамбур. Двери с шипением закрылись за мной. Снова порывы ветра: снизу, с боков, сверху. Я уже начал к ним привыкать. Открылась вторая дверь, я вышел в коридор, ведущий в большое, ярко освещенное помещение.

Рикки вышел следом за мной, он что-то говорил на ходу, но что именно, я не помню. Мне не удавалось сосредоточиться на его словах. Поскольку теперь я оказался внутри главного производственного здания – огромного, лишенного окон пространства, похожего на гигантский ангар. А посреди ангара стояло некое устройство немыслимой сложности, казалось парящее в воздухе, сверкая, точно драгоценный камень.

Поначалу мне было трудно понять, что, собственно, передо мной – увиденное походило на огромного сверкающего, нависающего надо мной осьминога с блестящими, многогранными щупальцами, которые тянулись во всех направлениях.

Я поморгал, ослепленный. Некоторое время спустя начал различать подробности. Осьминог размещался в неправильной формы трехэтажной конструкции, целиком построенной из кубических стеклянных модулей. Полы, стены, потолок, лестницы – все из кубиков. Однако расположение их было беспорядочным. Как если бы кто-то навалил в середине ангара груду огромных, прозрачных кусков сахара. Внутри этого нагромождения извивались щупальца осьминога. Все удерживалось вместе паутинообразной конструкцией подпорок и тросов, почти незаметных из-за множественных отражений, отчего осьминог и казался висящим в воздухе.

Рикки ухмыльнулся:

– Красиво, а?

Я медленно покивал. Теперь я все видел яснее. Видел, что на самом деле осьминог представляет собой ветвящуюся древовидную структуру. Центральный квадратный трубопровод вертикально возносился в середине комнаты, от него ответвлялись трубы поменьше. А от этих труб в свой черед отходили во все стороны трубки еще меньшие. И все это сверкало, точно зеркальное.

– Отчего такой блеск?

– Это стекло с алмазным покрытием, – ответил Рикки. – На молекулярном уровне обычное стекло походит на швейцарский сыр – сплошные дырки. Кроме того, оно же жидкое, так что атомы просто проходят сквозь него.

Внутри сияющего леса ветвящегося стекла переходили с места на место Дэвид и Рози – делая какие-то заметки, подстраивая вентили, справляясь со своими карманными компьютерами.

Я понял, что передо мной колоссальная сборочная линия. Маленькие фрагменты молекул вводятся в трубки поменьше, там к ним добавляются атомы. Потом они перемещаются в следующие по величине трубки, где к ним добавляют новые атомы. Таким образом молекулы постепенно продвигаются к середине структуры, пока сборка не завершается и центральная труба не выводит наружу готовый продукт.

Рикки сказал:

– Это примерно то же, что автомобильный конвейер, только работает он на молекулярном уровне. В одном месте мы подцепляем к молекуле белковую цепочку, в другом добавляем метиловую группу – совершенно так же, как на конвейере к машине добавляют где дверцы, где колеса. А под конец с конвейера съезжает новенькая, сделанная на заказ молекулярная структура.

– А различные щупальца?

– Изготовляют различные молекулы. Потому они и такие разные с виду.

Рикки повел меня из ангара, поглядывая по пути на часы.

– Мы опаздываем на какую-то встречу? – спросил я.

– Что? Нет-нет. Ничего подобного.

Два ближайших к нам куба были в действительности сделаны из сплошного металла, в них входили толстые электрические кабели.

– Это ваши магнитные генераторы? – спросил я.

– Да, – ответил Рикки. – Они создают пульсирующее магнитное поле напряженностью в шестьдесят Тесла. Примерно в миллион раз сильнее магнитного поля Земли. Мы, разумеется, можем использовать только пульсирующее поле. При работе в постоянном режиме их разнесло бы в куски поле, которое они генерируют.

– Рикки, все это очень впечатляет, – сказал я. – Однако большая часть вашей сборочной линии работает при комнатной температуре – ни вакуума, ни жидкого кислорода, ни магнитного поля. Как такое возможно?

Он пожал плечами:

– Сборщикам никакие особые условия не требуются.

– Сборщикам? – удивленно переспросил я. – Ты хочешь сказать, что все производство осуществляют молекулярные сборщики?

– Конечно. Я думал, ты это уже понял.

– Нет, Рикки. Этого я не понял. И я не люблю, когда мне врут.

Рикки сделал обиженное лицо:

– Я и не вру.

Но я был уверен – врет.

Большинство специалистов уверено, что наноинженерия отыщет со временем способ создания сборщиков – миниатюрных молекулярных машин, способных производить конкретные молекулы. Но насколько мне было известно, ни в одной из лабораторий мира этого пока еще сделать не удалось. А теперь Рикки небрежно, как бы между делом, сообщает, что «Ксимос» сумела получить молекулярные сборщики, которые снабжают эту компанию нужными ей молекулами. И я ему не поверил.