Документы о сталинских репрессиях я копировать почти не стал — так, несколько штук для иллюстрации того времени, особенно поразивших меня своим цинизмом. В основном, это был конвейер смерти, работавший бесперебойно, по плану, как и вся советская индустрия. Но, хотя большинство этих историй мы знаем из книг и рассказов, некоторые документы впечатлили даже меня своей будничной бесчеловечностью. Одно дело — знать об этом, другое — видеть небрежную сталинскую записку, простым росчерком карандаша приговорившую к смерти 6600 человек.

Масштаб социалистических преобразований страны был таков, что единицы вождей не интересовали. Счет шел на тысячи, десятки тысяч, на «категории». Выполнив план («лимит») по врагам народа (точно так же, как по урожаю зерновых или удою молока), республики, области, края и округа докладывали в Москву о проделанной работе и, как принято при социализме, просили разрешения план перевыполнить, демонстрируя свое рвение.

Посовещавшись, вожди благосклонно разрешали отстрел продолжить, а сами, надо полагать, шли культурно развлечься в Большой театр, на «Лебединое озеро».

Особые тройки обычно состояли из первого секретаря обкома (крайкома или ЦК компартии республики), начальника соответствующего управления НКВД и прокурора области (края, республики). Разумеется, справиться с таким объемом работы они никак не могли. На протяжении только 1938 года лимиты несколько увеличивались, сроки продлевались, и вся эта мясорубка грозила выйти из-под контроля. Наконец уже в ноябре Сталин распорядился работу троек сворачивать, новые дела передавать судам.

Трудно себе представить, чтобы люди, пережившие то время: как палачи, так и жертвы, — остались психически нормальными. Да и можно ли отличить одних от других? Вот, например, Френкель сообщает Ежову в октябре 1937 года о «неполадках» в работе этой машины:

Несколько дней тому назад в одном из колхозов Кузнецкого района колхозники пожаловались приехавшему инструктору обкома, что неподалеку от них ночью произошло массовое убийство. Проверка обнаружила, что в лесу ночью были расстреляны 8 врагов народа, по приговору спецтройки. Начальник РОНКВД, накануне исключенный из партии за связь и смычку с разоблаченными врагами народа, допустил провокационный, вражеский акт, не приняв меры, чтобы расстрелянные были зарыты в землю.

Этот начальник был арестован. Расстрелянные враги народа были закопаны.

Из-за плохой охраны из следовательских комнат Куйбышевского УНКВД было 2 случая, когда допрашиваемые враги народа выпрыгнули через окно, один выпрыгнул на улицу и разбился.

Не берусь установить, сколько же людей они убили, — я не нашел цифр расстрелянных, — но из доклада Берии и Вышинского Сталину в феврале 1939 года следует, что с 1927 года тройки и особые совещания ОГПУ-НКВД приговорили только к заключению и ссылкам два миллиона сто тысяч человек. И это не считая судов и трибуналов, которые ведь тоже трудились без отдыха, или массовых высылок «кулаков» в период коллективизации.

Конечно, 1937–1938 годы особо прославились только потому, что репрессии тогда коснулись самих коммунистических вождей. Для людей попроще и другие годы были не лучше. Даже война не смягчила их участи: достаточно вспомнить, что целые народы подверглись депортации, а миллионы пленных перекочевали из немецких концлагерей в советские. Гораздо менее известно, однако, что и боевой дух войск тоже поддерживался репрессиями.

И это только за три первых месяца войны, на самой линии фронта. Для чекистов же фронт был везде, на всей территории огромной страны, а изощренность их методов была доведена до абсурда. Многие их «операции» вскрылись только в 1956 году, в так называемую «оттепель», когда комитет партийного контроля пересматривал дела безвинно репрессированных членов партии. Вот одно такое дело для иллюстрации:

Проверкой установлено, что в 1941 году с санкции руководства НКВД СССР Управлением НКВД по Хабаровскому краю в 50 км от гор. Хабаровска, в районе села Казакевичи близ границы с Маньчжурией была создана ложная советская пограничная застава, «Маньчжурский пограничный полицейский пост» и «Уездная японская военная миссия», которые работниками органов госбезопасности в переписке именовались «мельницей». По замыслу работников НКВД имитация советской пограничной заставы и японских пограничных и разведывательных органов предназначалась для проверки советских граждан, которые органами госбезопасности подозревались во враждебной деятельности.

Однако на практике это мероприятие было грубо извращено и направлено не на борьбу с действительными врагами советского государства, а против невинных советских граждан.

БЫВШИЙ начальник Хабаровского управления НКВД Гоголидзе и бывший начальник 2 управления НКВД СССР Федотов использовали «мельницу» в антигосударственных целях, для фабрикации материалов обвинения на советских людей.

«Проверка» на пресловутой «мельнице» начиналась с того, что лицу, подозревавшемуся в шпионаже или иной антисоветской деятельности, предлагалось выполнить закордонное задание органов НКВД. После получения от «подозреваемого» согласия на выполнение задания инсценировалась его заброска на территорию Маньчжурии с пункта ложной советской погранзаставы и задержание японскими пограничными властями. Затем «задержанный» доставлялся в здание «Японской военной миссии», где подвергался допросу работниками НКВД, выступавшими в ролях официальных сотрудников японских разведывательных органов и русских белогвардейцев-эмигрантов. Допрос имел своей задачей добиться от «проверяемого» признания «японским властям» в связи с «советской разведкой», для чего создавалась исключительно тяжелая, рассчитанная на моральный надлом человека обстановка допроса, применялись различного рода угрозы и меры физического воздействия.

Многие лица, искусственно ввергнутые в необычную и тяжелую для них обстановку, полагая, что они действительно находятся в руках врагов и в любое время могут быть физически уничтожены, рассказывали сотрудникам НКВД, выступавшим в качестве японцев, о связях с органами НКВД и о тех заданиях, которые они получили для работы в Маньчжурии. Некоторые из этих лиц, запуганные нависшей над ними смертельной опасностью, под влиянием мер физического воздействия сообщали отдельные сведения о Советском Союзе.

По окончании допросов, которые иногда длились в течение нескольких дней и даже недель, «задержанный» перевербовывался представителями «японских разведорганов» и забрасывался на территорию СССР с разведывательным заданием. Финал этой провокационной игры состоял в том, что «проверяемый» арестовывался органами НКВД, а затем как изменник Родины осуждался Особым совещанием на длительные сроки лишения свободы или к расстрелу.