В первом зале, с которого начинался осмотр экспозиции, лежала гора мусора, скомканные газеты, пивные банки. Не разбирающаяся в прекрасном внучка, до того ходившая в Пушкинский музей да Третьяковку, сказала с осуждением: "Тут хулиганили хулиганы и мусор разбросали. Будто урны нету, правда, бабушка? Это же надо в урну бросать, а не на стол класть". В следующем зале стоял унитаз, составлявший композицию с застывшими фекалиями, которые и дополняли картину прекрасного. Всё это называлось романтическим словом инсталляция. Предупреждение "Руками не трогать" было излишним. Трогать не хотелось и самому.

Современные технологии позволяли удивить не искушенного в современных тенденциях посетителя. Или, как это сформулировано в каталоге, "привлечь внимание возможностью не только зрительного восприятия, но и за счет включения других органов чувств. Искусство постижения в гармонии". Для "гармонии восприятия" в зал нагнетались запахи, соответствующие выставленным "элементам экспозиции". Тут включались, весьма невольно, как отметили про себя посетители музея, органы обоняния. Но и ими не исчерпывались новейшие достижения: то и дело слышался характерный звук, издаваемый перед тем, как появляются на свет разложенные вокруг "центрального доминирующего элемента композиции унитаза" экспонаты. Затем звучал узнаваемый звук спускаемой воды. Полнота восприятия и впечатления. Что значит современные достижения и стремление к полноте восприятия!

То, что данные экспонаты стоят дорого, что их надо хранить и оберегать, что едва ли где-то увидишь… Предлекция бабушки вспоминались внучкой с недоумением.

Да в любом доме этого добра предостаточно, но в порядочном доме с глаз прячут.

Невосприимчивость к такого рода предметам искусства, конечно, можно отнести на счет вашей собственной отсталости (как бабушки, например,) и неразвитости эстетического вкуса в силу возраста и недостаточной практики посещения музеев со стороны внучки.

Но некоторое непонимание демонстрируют в этом вопросе не только заскорузлые совки — учительницы на пенсии. Весьма консервативны в данном аспекте и новые нерусские, на сворованные у нас деньги закупающие яйца и прочие предметы искусства. Тот же Ваксельберг купил яйца Фаберже, а не "инсталляции" Новодворской. Хотя куда как ценят демократ демократа.

Коллекционируют ли нувориши такого рода экспонаты, какими потчуют зрителей в музеях современного искусства? Закупили ли сосульку из урины? Будут ли наследники бороться за право наследовать такого рода "предметы искусства"? Прекрасный тест на понимание ценности. Предложите наследникам выбрать консервативного Репина, Саврасова, Брюллова или продвинутую инсталляцию с фекалиями или пустыми банками.

У кого в сейфе хранится кучка засохших фекалий? Банка из-под пива? Готов ли Ваксельберг совершить обмен экспонатами, как у коллекционеров случается. Он — яйца Фаберже. А ему — смятые газеты и пустые консервные банки? Странно, как у господина Ваксельберга оказались яйца господина Фаберже.

Постмодернисты — это внесмысловисты. Трудно найти смысл в произведении постмодерниста, тем более, что его там почти никогда нет.

Были времена, когда поверх иконы рисовали некий сюжет, картину. Люди смотрели на порой незамысловатый пейзаж и не подозревали второго плана.

Сейчас происходит обратное тому: поверх какого-то сюжета рисуют икону, люди молятся на поверхностный лик, не ведая, что покланяются не иконе, она тут не первооснова, а сатане, поверх которого икона и нарисована. И сатану зарисовали. Законспирировали. Чтобы люди невольно ему поклонялись. Реставраторы снимают этот слой — и открывается лик сатаны.

То же и в искусстве. Переиначивают классические постановки, человек идет на драму Пушкина, и уже с началом действа узнает, что Пушкин дан в постановке какого-нибудь Пронькина. А это — две большие разницы.

Анна Ахматова восклицала: "Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда!" Но у великих художников произведения растут и из сора, они умели то негативное, что есть в любом обществе, отбросы перерабатывать и рождать великие произведения. А сейчас из сора растёт мусор. И это мусор засоряет культуру, литературу, эфирное пространство.

Так что стремление к встрече с прекрасным может обернуться совсем другой встречей. И правы будут потомки, когда раскопают наш "культурный слой" и скажут: "Да это же была эпоха дерьма и грязи!"

Что ж, каковы времена, таково и прекрасное, таковы и показательные тенденции.

Земское, поместное устройство — было и есть спасение для России. Именно при помещиках начался расцвет отдаленных уездов и волостей. Они цивилизовали крестьянские поселения — построили школы и больницы, мосты и дороги. С упадком поместного землевладения быстро, в течение семи десятков лет, пришла в упадок и глубинная русская деревня. От деревень остались одни названия. И вот в эти заброшенные земли опять стали приходить люди с капиталами, с желанием жить здесь, строить добротные дома , подводить к ним дороги, линии электропередач и газопроводы, захватывая в сферу своего влияния и оставшихся местных жителей.

Всё будто бы повторяется. Но если первый вал поместной экспансии пришелся на времена, когда в самых глухих местах страны во множестве находились работящие крестьяне, которых, к примеру, можно было привлечь на строительство тех же дорог и мостов, то современный помещик попадает в пустыню. Нет, не только тени ушедших предков обитают в новом захолустье. Немало еще осталось и живых мужиков в расцвете лет. Но вот беда, все они , как говорится, не работники. Можно кликнуть их, посулить хорошую зарплату. И они утром придут. Но увы, не готовые к труду, а готовенькие. С похмелья. И первым делом попросят хозяина выставить по стакану на брата. Кому нужны такие работники? Одни в подобной ситуации предпочитают завозную рабсилу в виде молдаван или украинцев. Другие еще более дешевых азиатов. А такие, как, например, калужский помещик Михаил Морозов (его имение находится недалеко от родины маршала Жукова в двух километрах от Трубино в бывшей деревне с названием Дураково), не могут поступиться русскими принципами и традициями. Они идут самым сложным путем перековки народных масс.

Михаил Морозов первым своим работникам в далеком теперь уже 1994 году на вопрос о водке ответил вопросом, а не хотят ли они за его счет подлечиться от алкоголизма. И мужики пролечились, как положено. И принялись за дело, перекрестившись, как водилось на Руси. Начали стройку. Надо сказать, что далеко не все из них выдержали трезвость. Как говорится, сорвались. И теперь уже многие из них на том свете. Но есть и те, кто под крылом Морозова обрел вторую жизнь. Можно сказать, что поместье Морозова построили алкоголики и наркоманы. Через его руки прошло около шестисот человек. Более того, Михаил Федорович прямо говорит, что и сам он — алкоголик. Но вот уже полтора десятка лет как завязал. Слава о нем идет по разным направлениям.

Вот, например, на днях, тишь да благодать в Общине нарушили некие энергичные люди под прикрытием имени высокого чиновника. По сути, они затеяли рейдерский захват земель Общины. Икону Владимирской Божьей матери вынесли перед ними на "поле брани" обитатели поместья. Они полны решимости отстоять свои владения.

Если приедете в Трубино и спросите, как пройти к Морозову, то вам всякий скажет: "А вон по той дороге, и увидите белый замок. Прямо туда и идите". Скажут непременно с уважением. О нем много пишут в различных изданиях. Мы, в частности, благодарим коллег из журнала "Наркомат", выразивших согласие участвовать в подготовке этой полосы в "Завтра". Как раз в этом "белом замке" в огромной гостиной, увешанной иконами и картинами, обычно и беседует Михаил Федорович с журналистами.

"ЗАВТРА". Михаил Федорович, вы человек успешный. Расскажите, а что представлялось вам успехом в юные годы?