Что, теперь никто не говорит о новом сценарии войны на Кавказе, в Черном море, в более широком регионе? Еще как говорят. Мне-то кажется, что не только говорят. Но об этом позже. А сейчас установим хотя бы то, что риск ядерной войны не стал нулевым. А скорее увеличился. Так почему мы не можем рассматривать глобальные сценарии-?, повторяющие локальные сценарии-? прошлых веков?
Потому что они нам не нравятся и мы заряжены оптимизмом? Но чем больше мы будем эти ложным оптимизмом заряжены, тем с большей вероятностью случится именно то, что нам не нравится.
Сценарии-M тоже возможны. Выбрались… навернулись… снова выбрались и… навернулись окончательно. Переверните букву W и получите букву M. Но сценарии-W рассматривать можно, а сценарии-M нельзя. Почему? Потому что у кризисов всегда хороший конец? А как быть с теорией всеобщих кризисов капитализма (которую никто пока, между прочим, не опроверг), согласно которой финальная фаза всеобщего кризиса предполагает мировую войну? Мировая война с применением ядерного оружия в качестве фазы кризиса — разве не стирает идиотскую грань между кризисом и катастрофой, порожденную специфическим устройством сознания нашей (и, увы, не только нашей) элиты?
И опять же я не о каких-то роковых предопределенностях говорю, а о возможных вариантах развития событий. Ведь и V, и W, и L — это тоже не более чем варианты развития событий.
Давайте все-таки рассмотрим все варианты. Подобно персонажу из фильма "Операция Ы и другие приключения Шурика", я призываю ревнителей сценариев V, W и L: "Огласите весь список!" И даже, ради демонстрации собственной толерантности, готов сыграть вместе с ними в неумную алфавитную игру. Я-то призываю… а толку?
Наши псевдоэлитарии, перепугавшиеся, когда цены на нефть упали до тридцати долларов за баррель, при ценах в семьдесят чувствуют себя чуть ли не триумфаторами. Понимаю, что для сырьевого придатка (он же "великая энергетическая держава") все определяется ценами на поставляемые им миру энергоресурсы. Но для мира-то все по-другому! И для его развитой части — в особенности.
Мир в целом не стал благополучнее вследствие того, что цены на энергоресурсы повысились. Кто-то уже называет это повышение вторым нефтяным пузырем. Обама как представитель демократической партии США не может не попытаться снизить мировые цены. Если ему это не удастся — возникнет один тип глобальной неустойчивости, если удастся — другой. В любом случае вовсе не об устойчивости речь идет.
МЕЖДУ ТЕМ, сама парадигма кризиса (любого кризиса — типичного, атипичного) предполагает избыток устойчивости системы. Система, в которой возникает поправимая неприятность, должна быть устойчива. Хотя бы в том смысле, что неприятность, возникнув, должна разворачиваться тем или иным образом в рамках системы. Для обеспечения такого разворота система и должна обладать устойчивостью. А если она ею НЕ обладает? Тогда мы и имеем дело не с кризисом, а с катастрофой. То есть не с V, W и L, а с другими буквами.
И почему мы вообще должны играть в однобуквенные лото? Почему буква, а не слово? Нечто, начавшись с V, может запросто перейти в M… Я не абстрактными играми увлекаюсь!
Представьте себе такую, вполне реальную, комбинацию. Всеобщий кризис (предположим даже, что поначалу всего лишь кризис) порождает локальный коллапс (например, в России — а почему бы нет?). Локальный же коллапс при определенных условиях оказывается плавно (или не плавно) переходящим в глобальную катастрофу (войну за русское наследство, к примеру). Почему такую поэтапность надо выводить за рамки сценирования?
Введите ее в рамки, рассмотрите, докажите, что вероятность исчезающе мала и — уже после этого — прекратите рассматривать. Но ведь все начинается с того, что нечто выводится за рамки огульно, без каких-либо предваряющих это выведение рефлексий.
Впрочем, все мои размышления о V, W, ?, M и так далее — в каком-то смысле всего лишь дань актуальности. Другие рассуждают на эту тему. Как тут не подключиться. Но, подобно тому, как не хотелось "просто" подключаться к разного рода политическим частностям, так и к буквенной игре "просто" подключаться недопустимо. Ее можно использовать для того, чтобы перейти на следующую ступень. Попытаемся это сделать.
Ранее я уже предложил к рассмотрению модель, в которой субъективное и объективное в рамках нашей реальности находятся в определенном соответствии. Причем таком, которое вполне отвечает знаменитому принципу дополнительности Нильса Бора.
К субъективному я предложил отнести глобальные аферы (названные, если читатель помнит, "играми с кнопочками"). А также — большие игры правящей элиты, пытающейся искать возможность самопродления. Например, за счет создания Неоленда (бегство из капитализма в неофеодализм) или многомерных виртуализаций действительности.
К объективному я предложил отнести, например, информационный супербум и вытекающие из него сложности (необходимость скользить с возрастающей скоростью по все более тонкому информационному льду).
ПОДРАЗДЕЛИВ ПРОИСХОДЯЩЕЕ на объективное и субъективное, соотнеся одно с другим, я задался целью выяснить, какое именно объективное на данном этапе человеческого развития приобретает решающий характер. Это называется — выявление ведущего противоречия, а также слабого звена и так далее. Можно, конечно, вместо этого рассмотреть все виды субъективного, соотнести их со всеми видами объективного и подвергнуть рассматриваемое многомерному матричному анализу. Но вряд ли это сильно продвинет нас в понимании существа дела. Да и публикация в газете подобный тип анализа вряд ли предполагает.
Не успел я подобраться к вопросу об этом самом ключевом противоречии (и слабом звене), как началась суматоха с "какизвестностью". Пришлось с ней разбираться. Причем по старому наполеоновскому принципу — ввязаться в бой, а там посмотрим. Ввязывался я не без опаски ("а ну как свой концептуальный замысел погублю"). И только теперь, когда это ввязывание помогло-таки нам в концептуальном плане, породив аналитику семи ступеней, отираю, так сказать, пот со лба.
Ведущее объективное противоречие, читатель…
Оно же слабое звено всей глобальной системы…
Оно же парадигмальный базис катастрофы, разворачивающейся с неумолимой неспешностью…
Все это, представь себе, полностью обусловлено судьбой великого проекта Модерн. Того самого проекта, против которого заряжаются повсеместно постмодернистские лучевые орудия.
Выдержит система, порожденная этим проектом, — все мировые маятники поколеблются аки V, W, L и так далее, и придут в некое (чуть более или чуть менее новое) равновесие. А вот если система не выдержит — тогда судьбы минойского Крита или Древнего Египта покажутся оптимистическим мюзиклом на фоне разворачивающейся глобальной трагедии.
Все частности, которые мы перед этим рассмотрели, договорившись, что это не просто частности, а знаки чего-то большего, породив наше восхождение по семи аналитическим ступеням, в итоге требуют сейчас от нас предельной концептуальной серьезности. А как быть с актуальностью?
"Модернизации без свободы не бывает", видите ли… Да-да, конечно… А еще у нас в пределах замечательного властного тандема возникли два стиля… Их политологи в "Известиях" обсуждают ("Смена стиля: тандем обновляет кожу?", 05.06.2009).
В ХОДЕ АНАЛИЗА стилевых различий в рамках тандема выясняется, что (воспроизвожу очень близко к тексту) Медведев обращается, в отличие от Путина, к политическим меньшинствам, ведет диалог с малыми группами, наращивает за счет этого потенциал мобильности…
Стоп! Начать обращаться к меньшинству — это стилевое отличие? Но что такое тогда отличие принципиальное?
Стоп! Стоп!!! Говорится, что Путин удовлетворял запрос большинства на восстановление государства. А в чем тогда запрос политических меньшинств, на которые переориентируется Медведев? Не в восстановлении государства, а в чем? Не в обратном ли?