— Послушай! — прервала старика Ипполита, заставляя встрепенуться Джиорджио, углубившегося в созерцание внутреннего зрелища, вырисовывавшегося все шире и отчетливее в его уме. — Ты слышишь?
Она встала и в сопровождении Джиорджио подошла к парапету под акациями. Они стали прислушиваться.
— Это богомольцы идут к Мадонне в Казальбордино, — сказала Кандия.
В лунной тишине раздалось медленное, однообразное религиозное пение; мужские голоса чередовались с женскими через ровные промежутки времени. Первая половина хора пела басом, вторая пела припев более высоким голосом и невероятно тянула последние ноты. Пение напоминало приближавшуюся волну, которая то опускалась, то поднималась.
Толпа приближалась чрезвычайно быстро в сравнении с медленным темпом пения. Первые паломники уже появились на мосту у поворота дорожки.
— Вот они! — воскликнула Ипполита, взволнованная всем, что она видела и слышала. — Вот они! Как их много.
Они шли густой толпой. Контрастом между быстрой походкой и медленным ритмом пения они производили впечатление сказочных людей. Казалось, что они идут бессознательно, и их гонит вперед какая-то сверхъестественная сила, а голоса их переливались и продолжали звучать в освещенном пространстве, даже когда они отошли на значительное расстояние.
Да здравствует Мария!
Мария да здравствует!
Они прошли шумно, оставив после себя неприятный запах стада, прижимаясь друг к другу так плотно, что можно было разобрать в толпе только высокие крестообразные палки. Мужчины шли впереди, женщины, более многочисленные, сзади, увешанные блестящими образками под белыми вуалями.
Да здравствует Мария
И Тот, который создал Ее!
Вблизи их пение при каждом новом стихе напоминало громкие крики, постепенно затихавшие; в голосах этих людей ясно слышалась усталость, побеждаемая постоянным усилием двух запевал, по одному в каждой половине хора. Голоса этих запевал возвышались над другими не только в начале каждого стиха, но звучали громко и отчетливо среди всего хора в продолжение всего стиха или припева, указывая на чью-то более горячую веру, на существование двух возвышающихся над низменной толпой душ.
Джиорджио обратил внимание на эти два голоса и следил за ними по мере их удаления, пока они не затихли. И в нем зашевелилось чувство мистицизма, укоренившееся в туземном народе, от которого он сам происходил.
Паломники исчезли за холмом, потом опять появились на конце мыса при свете луны, потом опять исчезли. И пение их все затихало и затихало в ночной дали и, наконец, стало еле слышно, почти заглушаемое медленным и ровным шумом моря.
Ипполита неподвижно сидела у парапета, прислонившись к стволу акации, не желая нарушать религиозного настроения друга.
Самый яркий солнечный свет не мог открыть Джиорджио ничего нового после этого простого ночного пения. Все отдельные образы, недавние и давнишние, сливались теперь в его уме, образуя одну картину, шире и величественнее всякой действительности. Его земля и его народ являлись ему теперь в ином свете, вне времени; их сказочный и внушительный вид был полон таинственности; все было вечно и не имело имени. Посредине высилась огромная гора, покрытая вечным снегом. Печальное и постоянно меняющееся море омывало извилистые берега и покрытые оливковыми деревьями мысы. По широким, как реки, дорогам, окаймленным зеленеющей травой и усеянным камнями, спускались в долины огромные стада. Давно забытые в других местах религиозные обряды продолжали существовать в этой земле; символы давно исчезнувшей власти оставались в ней нетронутыми, обычаи первобытных, навсегда исчезнувших народов продолжали жить, передаваясь из поколения в поколение; богатые, странные и первобытные формы сохранялись в прежнем виде и свидетельствовали о благородстве и красоте прежней жизни. По дорогам проезжало множество возов с пшеницей; верующие ехали верхом на вьючных животных, с венками из колосьев на голове и приносили хлебные дары Богу, кладя их у ног священных статуй. Молодые девушки несли на головах корзины с зерном и вели за повод ослов, навьюченных более крупными корзинами, с пением направляясь в церковь для приношения даров Богу. Мужчины и дети, украшенные розами и розовыми ягодами, шли поклоняться Богу на скалу, где был виден след ноги Самсона. Светло-рыжий бык, покрытый красным покрывалом и откормленный в течение целого года на богатом пастбище, торжественно шагал между хоругвями и зажженными свечами. На быке сидел верхом ребенок. На пороге церкви бык сгибал колени, и толпа шумно приветствовала его; войдя в церковь, бык опорожнял желудок, а верующие видели в этой дымящейся массе доброе предзнаменование для земледелия. По праздникам прибрежное население украшало головы цветами ломоноса, а ночью каталось в лодках с пением и музыкой, держа в руках кудрявые ветки. Молодые девушки, исполняя данный обет, омывали руки, ноги и лицо в свежей росе на лугах. Всюду на горах и в долинах первые теплые лучи весеннего солнца приветствовались старинными гимнами, шумным хлопаньем в бубны, криками и танцами. По всей местности мужчины, женщины и дети искали только что проснувшихся после зимней спячки змей, хватали их живыми, обвивали себе ими шею и руки, чтобы предстать в таком виде перед Покровителем, который делал их неуязвимыми для ядовитых укусов. На залитых солнцем склонах холмов молодые земледельцы с запряженными в плуг быками состязались между собой в присутствии стариков в том, кто проведет самую прямую борозду от вершины холма до низу лежащей долины; а жюри присуждало премию победителю, и отец со слезами радости обнимал своего достойного сына. И во всех церемониях, во всех торжествах, во всех играх, при рождении, любви, свадьбах, похоронах, всегда присутствовал земледельческий элемент, всегда была представлена с уважением великая мать Земля, в чреве которой брали начало источники всех благ и счастья. После свадьбы к молодой являлись ее родственницы и приносили на голове корзины с зерном, а на зерне лежал хлеб и на хлебе — цветок; они входили по очереди и посыпали горстью этой пшеницы голову молодой. Когда у человека долго продолжалась предсмертная агония, два кровных родственника приносили к его постели плуг, который обладал способностью сокращать страдания, ускоряя смерть. Земледельческие продукты и орудия имели высокое значение и силу. Глубокое и постоянное чувство и потребность видеть во всем элемент сверхъестественности заставляли население вкладывать деятельную душу во все окружающее, то добрую, то злую, то благосклонную, то зловещую, принимавшую участие во всех делах и событиях, когда тайным, когда явным образом. Свежий лист, прилепленный к голой руке человека, обнаруживал любовь или нелюбовь к нему другого человека; горсть известки, брошенная на пороге двери, призывала обратно разлетевшихся голубей; проглоченное сердце ласточки делало человека мудрым. Таинственный элемент проникал таким образом во все события, окружал и влиял на всех живых существ, сверхъестественная жизнь царила над обыденной жизнью, подчиняла ее себе и создавала бесчисленное множество неразрушимых призраков, населявших поля и дома, заполнявших небеса, волновавших воды. Таинственность и ритм составляли два существенных элемента всякого культа и были рассеяны повсюду. Мужчины и женщины постоянно выражали свои чувства пением, сопровождая им все свои работы на открытом воздухе и дома, всякое рождение и смерть. У детской люльки и у гроба раздавались медленные старинные однообразные мелодии, такие же старинные, как народ, грустное настроение которого они выражали. Ровный ритм этих печальных и торжественных мелодий никогда не нарушался; они казались отрывками из гимнов, входивших в состав незапамятных религиозных служб и переживших разрушение какого-то великого мира из первобытных времен. Несмотря на свою малочисленность, они преобладали над новыми песнями, которые не могли ни вытеснить их, ни уменьшить их значения. Они передавались из поколения в поколение как духовное наследство, связанное с физическим организмом; и в каждом пробуждавшемся к жизни человеке они звучали как врожденный язык, которому голос придавал чувствительную форму. Подобно горам, долинам, рекам, подобно обычаям, порокам, качествам и верованиям, они составляли неразрывную часть со страной и народом и были бессмертны, как земля или кровь.
