Хирургическая публика М&М рассаживается по неписаному закону. Где бы ни проводилась подобная конференция — в Нью-Йорке или в Лос-Анджелесе — расположение ее участников почти одинаково. Председатель сидит один в центре первого ряда, второй по значимости участник располагается позади председателя — во втором ряду. Места следующих одного-двух рядов, обычно справа, принадлежат работающим на полную ставку сотрудникам факультета, готовым поддержать председателя в любой момент. Слева от них всегда усаживается старое поколение— хирурги пенсионного возраста, обожающие задавать много вопросов и пускаться в пространные комментарии.

Места подальше по обе стороны от прохода занимают старшие резиденты и волонтеры. Последний ряд недалеко от столика с кофе, кулинарными изделиями и мягким сыром считается вотчиной «оппозиции» или тех, кому очень хочется побывать в роли председателя конференции, но никак не удается стать им. Иногда здесь сидят расстроенные хирурги. Центральные места занимают студенты-медики, для них происходящее событие не менее интересно, нежели шоу на Бродвее.

Слышны громкие зевки младших резидентов, борющихся со сном. Они начинают свой рабочий день с обхода больных в пять тридцать утра, чуть позже пойдут дремать на лекции по фундаментальной медицине…

— В послеоперационной палате, — рассказывал Мо-шеш, — больная не проснулась после наркоза, у нее появились признаки центрального гемипареза. Мы тут же взяли ее обратно в операционную. Во время ревизии раны выявили пульсирующую артерию без признаков тромбоза, однако послеоперационная компьютерная томография мозга показала наличие массивной ишемии на стороне операции. На следующий день больная скончалась…

Слушать дальше было невыносимо. Я уже давно прозвал Манцура Терминатором-1. Подобные описания с его участием и с одинаковым исходом мы слышим каждую неделю, но все же Манцуру не превзойти Терминатора-2 — Махмуда Сорки. В моей памяти хранятся многие их операции, мне известны их возможности… На М&М никогда не оглашаются полные имена умерших пациентов, но я могу, не заглядывая в историю болезни, подробно рассказать о последних днях жизни миссис М. Джованелли.

В течение шести последних лет девяностолетняя прабабушка миссис Магдалена Джованелли жила в солидном доме престарелых. Здоровье постепенно ухудшалось, ее жизненным пространством стали кровать и инвалидная коляска. Вдобавок ко всему она лишилась большинства ментальных способностей и признавала только старшего сына. В один прекрасный день после обильнейшего поноса в состоянии сильного обезвоживания и помрачения сознания она была направлена терапевтом Гарольдом Ашером в госпиталь.

Диарея была быстро купирована медикаментозно, а психические нарушения скоро прошли с ликвидацией обезвоживания внутривенными вливаниями солевых растворов. Чтобы исключить нарушение мозгового кровообращения, была выполнена компьютерная томография головного мозга, она выявила только атрофию мозга — естественное возрастное усыхание. Через два дня после поступления медсестра слышала, как старуха кричала сыну: «Альфредо, спагетти!»

Надо было в тот момент и выписывать ее, остаток своей жизни миссис Джованелли спокойно провела бы в доме престарелых под надзором медицинских сестер. Но судьба ей уготовила иное…

В день поступления хирургический резидент второго года обучения обследовал нашу миссис Джованелли с головы до кончиков пальцев. При аускультации шеи он выявил у нее наличие шума справа, это позволяло заподозрить сужение сонной артерии — одной из двух основных артерий, снабжающих кровью головной мозг. На утреннем обходе преданный хирургии резидент доложил о своем подозрении доктору Ашеру.

— Ей девяносто лет, — ответил Ашер, — она прикованак постели, клиники ишемии головного мозга нет. И потом, даже если у нее и есть каротидный стеноз, какой смыслоперировать столь ветхую пташку?

Юный резидент, перед глазами которого стояли строки из учебника, упорствовал:

— Неужели мы не сделаем ей хотя бы дуплексное исследование сосудов для визуализации сонной артерии иуточнения степени стеноза?

— Хорошо, хорошо, — отмахнулся Ашер, чувствуя раздражение против молодых, академически ориентированных резидентов, готовых назначить больному любое исследование, о котором когда-то слышали.

— Заказывайте дуплекс!

Собственно, кому до этого дело? У нее есть «Медикэр», страховая компания заплатит за исследование. Ну и потом, сосудистая лаборатория находится в нашем госпитале и руководит ею Хусейн Илкади, друг Ашера. Неделю назад в лифте Илкади намекал ему: «Гарри, если будет возможность, направляй к нам на обследование побольше больных. Ведь у вас под опекой три дома престарелых». Старина Илкади хороший парень. Он защитил Ашера в прошлом году на Медицинском правлении, когда того вызвали на ковер… Пусть госпиталь заработает немного экстра-баксов!

— Роджерс, — напомнил Ашер, — если дуплекс что-то покажет, пригласи на сосудистую консультацию доктора Манцура.

Он усмехнулся в душе, Манцур — старый коварный лис, оперирует любого, кто попадает ему в руки, все сыты по горло осложнениями после его операций. Ашер отметил, что получает удовольствие от своих мрачных мыслей. Но Манцур никогда не направлял к нему больных, и это было не так забавно.

Терапевт обязан дать оценку готовности миссис Джова-нелли к общей анестезии и операции. Такую оценку и выдачу заключения сделает скорей всего Сусман, протеже Манцура. Ашер давно смирился с тем, что Манцур был местным царьком, а Сусман поставлял ему жертв. Да, Манцур стар, его хирургическая техника стремительно катится к закату, но он так влиятелен и такой джентльмен!

Днем позже сын миссис Джованелли Альфредо сидел в викторианском кресле напротив Джозефа Манцура. Пока Манцур изучал историю болезни миссис Джованелли, Альфредо заметил, что только письменный стол в этом кабинете стоит несколько тысяч. Мягкий большой ковер, дипломы в дорогих рамках и несколько репродукций на стенах. Позади письменного стола стоял огромный книжный шкаф, заполненный медицинской литературой в дорогих кожаных переплетах. Альфредо обратил внимание на фотографию: молодой Манцур в белом костюме и женщина с двумя ребятишками улыбаются на борту роскошной яхты.

Доктор Манцур посмотрел на посетителя и снял очки в золотой оправе, предназначенные для чтения, настольная лампа с абажуром освещала смуглое лицо немолодого человека. Манцур поигрывал ножом для разрезания бумаги, как будто это был хирургический инструмент. На длинных безукоризненных пальцах три кольца: обручальное, корпоративное и золотое с бриллиантом. Доктор начал мягким негромким голосом:

— Видите ли, мистер Джованелли, анализы показывают, что у вашей мамы значительная закупорка правой сонной артерии. Взгляните сюда, он ткнул ножом в распечатанный результат дуплексного сканирования.

— Знаете, что это такое? Большая артерия, снабжающая кровью головной мозг, а вот здесь, видите, появился блок. Ничего удивительного, окорок, моцарелла, спагетти… — держу пари, ваша мама отличный кулинар, правда? Настоящая итальянская женщина? Могу себе представить…

Альфредо согласно кивал, он слегка нервничал, несмотря на попытки доктора поднять ему настроение. Манцур склонился к нему с улыбкой заговорщика, сложив молитвенно руки.

— Я обожаю итальянскую кухню… Так вот, блок артерии. Вы теперь знаете, нет крови — нет мозга. Просто поразительно, как ваша мама до сих пор жила. Кровоснабжение значительно ухудшится, если ничего не предпринять для его восстановления. Вы меня понимаете?

Манцур выдохнул и откинулся назад, а его собеседник, стараясь не пропустить ни слова, невольно вцепился в подлокотники большого кожаного кресла. Глаза хирурга встретились с обеспокоенным пристальным взглядом Джованелли. Секунды прошли в тишине. Затем на лице Манцура заиграла тончайшая улыбка.

— Вам повезло, что доктор Ашер направил вашу дорогую мамочку к нам, мы можем оказать ей незамедлительную помощь и избавим ее от опасности. Синьоре необходима специальная операция по разблокированию артерии, она называется эндартерэктомия.