Наши резиденты называют этот этаж «Космодромом мыса Канаверал», отсюда, чаще всего по ночам, больных отправляют в вечность. И это неудивительно. Трахеосто-мические трубки требуют грамотного ухода — постоянной очистки от мокроты для сохранения их воздушной проходимости. Однако эта жизненно важная процедура редко проводится даже днем, а уж ночью тем более. На вечернем обходе пациент был в хорошем состоянии, улыбался, а на следующее утро вам могут сообщить, что он скончался. Можно не спрашивать, что случилось, больной захлебнулся в собственном трахеобронхиальном секрете. Жаловаться бессмысленно — руководству это неинтересно.

Мой финансовый секретарь вынужден вести бесконечные переговоры, обеспечивая мои профессиональные расходы, ему нужно поддерживать постоянную связь с более чем двадцатью ОПЗ и агентствами, чей бюрократизм просто поразителен. Редко счет за мою работу оплачивается немедленно, без возражений и длительного нытья. Вообразите миллиарды, потраченные на такую неэффективную систему расчетов. Иногда деньги за выполненную мной операцию высылаются пациентам. «Забудьте об этом счете, — обычно говорит мой финансовый секретарь, — пациент собирается покупать новую автомашину».

Надо зайти в госпитальный комитет. Мне страшно предстать перед командой администраторов в серых пиджаках и сестер-управляющих на высоченных каблуках, использующих в своем лексиконе такие словечки, как «задействовать» и «разложить по приоритетам», раздражающие мой слух. По их мнению, дела в госпитале обстоят хорошо, ведь наш бюджет всегда положительный. Каждый запуск с «Космодрома мыса Канаверал» становится в конечном счете цифрой с большим числом нулей.

Общественность многого не знает. Мы заставляем их верить, что чем больше аппаратуры, операций, медикаментов, тем лучше. Мы объясняем излишние процедуры защитной тактикой медицины. Кто должен устанавливать стандарты помощи? Адвокаты, администраторы или мы сами? Мало кого это волнует.

— Марк, ты опоздал, — Башир казался удивленным. — Ты прочитал сообщение на пейджере?

В его кабинете чувствовалось напряженное ожидание. Башир Бахус сидел за столом, потягивая свою обычную диетическую колу, напротив уселся Чаудри. Вайнстоун стоял у окна, уставившись взглядом в статую Свободы на фоне облачного октябрьского неба. Начинало моросить, и влажный воздух наполнился туманом, скрывавшим все великолепие индейского лета.

— Неужели? — насмешливо ответил я, глядя на Бахуса. — А ты всегда сразу хватаешься за пейджер, особенно если застрял в сестринской со спущенными штанами?

— Завидуешь? — рассмеялся Башир.

Вайнстоун даже не улыбнулся, он выглядел обеспокоенным. Я ощутил специфический сладковатый запах, обычно исходящий от него после долгой операции или напряженного совещания. Я старался дышать неглубоко. В комнате было жарко, и неприятный запах казался еще более острым, чем обычно.

— Садись, Марк, — серьезно начал он. — Нам нужнопоговорить.

Башир протянул мне колу. Я приготовился слушать, поскорей бы с этим покончить.

— Марк, — обратился ко мне Вайнстоун достаточномягко, несмотря на свой мрачный вид.

«Хороший знак, вероятно, меня ждет лишь длинная нотация, морально я готовился к долгому разговору».

— Позволь мне заметить, что твое поведение на вчерашней М&М конференции было возмутительным. На днях я пытался объяснить тебе, что мы вступаем в новую эру. Манцур на нашей стороне, я сделал его вице-председателем, он ценен для нас и может управлять Сорки. Хо-вард и Фарбштейн хотят только одного, чтобы мы погубили друг друга. Когда мы нейтрализуем Манцура, Сорки и Медицинское правление, они смогут контролировать всех нас, это их цель, а ты помогаешь им.

— Да, вы говорили мне об этом раньше. Чего вы от меня хотите? Я не буду лизать им задницы! Вы поставили меня на должность хирурга-преподавателя для обучения резидентов, теперь вы хотите, чтобы я на все закрыл глаза, заткнулся и не замечал, как они убивают пациентов.

Вайнстоун остановил меня:

— Не говори так громко! — он указал на закрытую дверь, пропустив мимо ушей мою грубость.

— Разумеется, ты продолжишь обучение резидентов. Но, учитывая мнение Манцура и Сорки, мне сейчас нужно, чтобы ты успокоился. Держи рот на замке, случаи Манцура не должны выноситься на обсуждение каждую неделю, это плохо влияет на его имидж.

— У Манцура слишком много осложнений и смертей, в моем списке более пятидесяти его случаев ожидают своей очереди, пока мы разбираем их, появятся новые.

— А зачем так спешить? Представляй их один раз в месяц.

— Мы не управимся до следующего столетия.

— Покажи мне список, он у тебя? — Вайнстоун взял список и быстро просмотрел его.

— Нет нужды представлять все его мелкие осложнения, — заявил он, подумав.

Краешком глаза я видел, как Бахус и Чаудри переглянулись. Хороший совет проигнорировать «мелкие осложнения». Если уж «мелкое осложнение» выносилось на М&М конференцию, значит, оно этого заслуживало. Вряд ли мне удастся что-либо отсеять из списка Манцура.

— Марк, — продолжал Вайнстоун, не обращая внимания на мое молчание, — я же не указываю тебе конкретно, какой случай представлять, а какой нет. Но дай ему передышку, он нам нужен!

Я решил перевести разговор и напомнить ему о подвигах Сорки.

— Доктор Вайнстоун, вы уже слышали о последнемосложнении у доктора Сорки? Он украл у меня больногово время операции.

Кажется, он смутно представлял, чем все закончилось.

— Сорки не учел вероятности кровотечения из двенадцатиперстной кишки и без ее обследования выполнилпочти полную резекцию желудка за две отдельные операции. В результате пациент умер.

Вайнстоун укоризненно посмотрел на меня через толстые стекла очков.

— Марк, подожди и послушай меня. Я говорил тебераньше и скажу снова, они работают здесь многие годы, мы ничего не можем пока сделать. Если реально смотретьна вещи, Манцур очень влиятельный человек, без его поддержки нам будет сложно работать и сохранять благосостояние отделения.

Все сводится к деньгам, нам всем нужны деньги, черт возьми, я не был настолько наивен и понимал, как нужны отделению деньги.

— Ты плохо знаешь Манцура, он джентльмен и разумный человек. Сорки—животное, я согласен, но и с ним мы должны установить рабочие взаимоотношения. Манцур расстроился после вчерашней конференции, он пришел ко мне, глубоко оскорбленный твоими комментариями: «Я устраиваю Зохару прибавку к зарплате, а он так со мной обращается».

— Прибавку в десять тысяч долларов? — фыркнул я. — Великое дело, мне обещали ее давным-давно.

Вайнстоун на мгновение задумался.

— Только Манцуру удалось убедить Ховарда повысить тебе зарплату, он сейчас вице-председатель. Перестань чернить его и Сорки перед резидентами, ты считаешь их своими друзьями, но они слишком много болтают.

— Доктор Вайнстоун, неужели вы не понимаете, что хирургическая практика Маниура ничуть не лучше, чем у Сорки? Может быть, даже хуже! Вы прекрасно видите, что здесь творится. Я чувствовал, что Сорки убьет мистера Пеллегрино, с таким же успехом семья могла пригласить гробовщика!

— Марк! — Вайнстоун повысил голос, от гнева его лицо стало пунцовым. — Теперь ты все перемешал. Сорки, а не Манцур, забрал у тебя пациента, согласись и не путай их. Твои коллеги могут не так понять причины, из-за которых ты нападаешь на Манцура, они не уверены, что твои намерения совершенно чистые. Как председатель отделения я не могу оставить это без внимания, я должен оставаться беспристрастным. Пойми меня правильно, все мы люди.

На мгновение в комнате повисла тишина. Меня разозлило его предположение о низких намерениях моего поведения.

— Доктор Вайнстоун, вы хотите сказать, что я выступаю против них ради личной выгоды. Вы знаете, что это не так.