– Она утверждает, что у нас хорошие шансы выиграть дело.

Джон положил руки на плечи Сьюзан и мягко привлек ее к себе. Ее волосы пахли грязью, будто она их давно не мыла. Это было на нее не похоже: она всегда уделяла большое внимание гигиене и внешнему виду. Она что, совсем разваливается?

– Сьюзан, не имеет значения, какие у нас шансы выиграть дело, потому что мы не собираемся подавать в суд. Мне не нужен чужой ребенок, неужели ты не понимаешь?

Она отшатнулась от него так резко, что испугала его еще сильнее. Она и в самом деле была ему незнакома.

– Это мой ребенок, это не чужой ребенок. Это мой ребенок. – Она положила ладонь на свой выпирающий живот. – Вот… видишь? Это я. Ребенок получил жизнь от моей яйцеклетки. Он растет в моем теле. И я терплю жуткую боль ради него. Это мое тело. Это мое решение.

Джон подошел к ней и снова попытался обнять ее. Ему нужно было успокоить это дикое создание, переубедить ее, пока не случилось чего-нибудь серьезного, но она оттолкнула его с такой силой, что он потерял равновесие, споткнулся о неоткрытую банку с клеем и упал на деревянный пол.

Сьюзан вышла из комнаты.

Джон поднялся на ноги, в шоке от падения и от услышанного, со здоровенной занозой в пальце. Стараясь что-нибудь придумать, он рассеянно стал выкусывать ее. Что, во имя всего святого, случилось с Сьюзан? Неужели на нее так повлияли три дня одиночества? Может, он сглупил, уехав и оставив ее на столько времени наедине со своими мыслями?

Он нашел ее внизу, в кухне – она вынимала из холодильника помидоры. Стоя посреди кухни, он так и этак старался зацепить занозу ногтями или зубами, а она мыла помидоры под краном. Затем она положила их на деревянную разделочную доску и начала резать.

– Помидоры снижают риск заболевания раком простаты, – сказала она, не оборачиваясь. – Я прочла об этом в журнале. Тебе нужно есть много помидоров. Сейчас мы их едим недостаточно.

Джон с опаской посмотрел на острый зазубренный нож в ее руках, но все равно подошел к ней сзади, обнял и поцеловал в щеку.

– Я люблю тебя, Сьюзан.

Она чуть подалась назад, прижимаясь к нему спиной, и положила нож, но не повернулась.

– Я не хочу, чтобы все это разрушило наши отношения.

– Это не «все это», – спокойно сказала она, будто учитель, объясняющий урок. – Это ребенок.

– Если ты хочешь ребенка, если это для тебя так важно, хорошо, давай родим ребенка, но только нашего.

– Я хочу этого.

– Сьюзан, милая, я ничего не понимаю. Не знаю, что там наговорила тебе эта адвокатша…

– Она ничего мне не наговорила. Она просто рассказала мне факты. Суррогатные матери могут получать деньги только на покрытие расходов, не более. Мы легко можем доказать судье, что сделка с мистером Сароцини была заключена в обмен на выплату задолженности банку и ипотечных взносов за дом. Если судья удовлетворит иск, мистеру Сароцини придется вернуть акции «Диджитрака» и документы на дом. Мы можем возбудить иск сразу после рождения Малыша и получить временный судебный запрет. И еще мы можем подать заявление на судебную опеку для Малыша.

Джон почувствовал, что с помощью юридических терминов она отстраняется от него.

– Сьюзан, я понимаю, что ты чувствуешь. Повернись, посмотри на меня.

Она оставила эти слова без внимания.

Он попытался прижаться к ней крепче, но она отстранилась.

– Сьюзан, ну что ты, мы же всегда были так близки. Помнишь, что ты сказала мне после того, как мы в первый раз занимались любовью?

Молчание.

– Ты посмотрела мне в глаза и сказала: «Давай пообещаем всегда говорить друг другу правду, что бы ни случилось». Помнишь?

Она продолжала молчать.

– В этот раз ты не сказала мне правду. Нам следовало обсудить это до того, как ты пошла к адвокату. – Он снова прижал ее к себе, и на этот раз она немного поддалась. – В твоем теле сейчас происходят серьезные биологические изменения. На первый план во всем выходит материнский инстинкт – по-другому и быть не может, было бы ненормально, если бы было по-другому, – и он влияет на твое поведение и на твои решения. Возможно, вместо того, чтобы ходить к адвокатам, нам стоило бы обратиться к психологу. Может, поищем психолога, специализирующегося в этой области? – Восприняв ее молчание как хороший знак, он обнял ее крепче и понизил голос: – Сьюзан, я понимаю, что на тебя многое свалилось. Ты мужественно прошла через это. Все почти закончилось. Забудь о сделке и подумай о нас. Как, по-твоему, я должен себя чувствовать? Ты хочешь, чтобы я смотрел на этого ребенка – а потом он вырастет, станет подростком, затем взрослым – каждый день до самой смерти? Зная, что половина его – это мистер Сароцини?

Она продолжала молчать.

– Чувствуя вину за то, что мы не выполнили своих обязательств в заключенной сделке? Что мы лишили мистера и миссис Сароцини ребенка, которого они так отчаянно хотели?

Сьюзан тихо, едва различимо сказала:

– Фергюс Донлеви думает, что мистер Сароцини хочет принести моего ребенка в жертву.

Джон подумал, что ослышался.

– Что?

– В Скотленд-Ярде есть дело на Майлза Ванроу. Фергюс сказал, что мистер Сароцини умер в 1947 году. Я рожу ребенка, а мистер Сароцини и Майлз Ванроу принесут его в жертву на черной мессе.

– Что?

– Это правда.

Джон отпустил Сьюзан. Это был такой абсурд, что он начал улыбаться – просто не смог ничего с собой поделать.

– И когда он поделился с тобой этим перлом?

– В понедельник.

Он поискал глазами бутылку виски, нашел ее и наполнил стакан на три пальца. Затем бросил в стакан льда.

– Я полагал, Фергюс – разумный человек. За каким чертом ему понадобилось говорить тебе такую чушь?

– Потому что ему не все равно.

Джон плеснул в стакан воды из-под крана, поболтал смесь и сделал глоток. Затем снова вгрызся в занозу.

– Ты ему веришь? Ты веришь в то, что он сказал?

Сьюзан почувствовала вину за то, что рассказала Фергюсу их секрет.

– Я…

Она не знала, верила она или нет. Она звонила ему несколько раз вчера и сегодня, но каждый раз ее встречал автоответчик. Он еще не перезвонил ей, и это было удивительно, потому что обычно он перезванивал тут же.

Вопрос, который задал ей Джон, крутился у нее в голове с момента ухода Фергюса. Как бы там ни было, Фергюс что-то знает о мистере Сароцини или Майлзе Ванроу – только не говорит. Может, ей не стоило рассказывать ему о том, что ребенок не от Джона. Может, это было ошибкой. Может, он бы больше рассказал ей, если бы она хоть немного помолчала.

Она уже ничего не понимала и чувствовала на своих плечах неимоверную усталость. Думать о чем-то стоило ей больших усилий. И чем больше она думала, тем больше пугалась.

– Я не знаю, – наконец сказала она. – Я не знаю, верю я или нет. В прошлом году у нас с ним был странный разговор. Как-то за обедом он вдруг сказал мне, что я выполню свое предназначение.

– Выполнишь свое предназначение?

Она кивнула.

– Не знаю, что ему ударило в голову, – сказал Джон. – Но выглядит это так, будто у него совсем шарики за ролики закатились.

Сьюзан вернулась к помидорам:

– Хочешь поужинать здесь или перед телевизором?

– Давай здесь. Заодно поговорим, – сказал он. – Расскажи мне подробно, что он говорил про это жертвоприношение.

Сьюзан рассказала ему все, что услышала от Фергюса об Эмиле Сароцини: что его называли Антихристом, дьяволом во плоти, что Алистер Кроули позаимствовал у него свой имидж, что он, предположительно, умер в 1947-м, но мог и не умереть.

– Значит, наш мистер Сароцини – стодесятилетний супермен?

Она улыбнулась:

– Это невозможно.

Джон тоже улыбнулся. Он был рад увидеть, что к жене возвратилось хоть подобие чувства юмора.

– Да нет, почему. Но если ему сто десять лет, я хочу знать, какие таблетки он принимает, потому что я тоже их хочу!

Затем она рассказала ему о деле на Майлза Ванроу, заведенном в Скотленд-Ярде, о том, что гинеколог присутствовал на черной мессе, во время которой, предположительно, должен был быть принесен в жертву ребенок.