— Как надо было испугаться нашим предкам, чтобы этот страх и уважение к стихиям сохранились у нас в подсознании, хотя мы знаем, что находимся в полной безопасности. Представляю, как было страшно, Костя, когда людей посреди голых скал или в степи застигала буря.

Ночь! Молнии вонзаются в землю, дробят и плавят камень, почва содрогается. Холодные потоки падают сплошной стеной. Умереть можно от ужаса, не зная причин этого явления! Все-таки люди выстояли, и не одну грозу. Спрашивается, как? Превозмогли страх. Я представляю, как старший в роде, прикрытый шкурой пещерного медведя, стоя над упавшими ниц соплеменниками, грозил небу каменным топором. Кажется, никто еще не создал такого полотна, скульптуры, зрелищной ленты. А стоит. Помнишь, что сказал Павел Мефодьевич?

— «Все, что в вас, и ум, и сила, и умение отличать красоту от уродства, бороться и побеждать, — не ваше. Все — наследство предков, и вы, умножив, передадите его потомкам».

— Я тоже перестал смотреть на экран. На самом деле все, что там происходило, стало казаться мне мелким, незначительным по сравнению с бурей, сотрясающей остров, и картиной, воскрешенной Костей. Конечно, сказывалась и усталость. Я подумал: «Надо отправить Костю спать. Принять душ и тоже завалиться в постель».

Неожиданно на экране произошла заминка, исчезли буйствующие клетки. Несколько секунд экран померцал пустым голубым полем, затем на нем появились мама, дедушка, Катя.

Мы вскочили и бросились к экрану.

Мама виновато улыбалась.

Дедушка подозрительно рассматривал нас.

Сияющая Катя взмахнула рукой:

— Ив! Костя! Вчера показывали вашего поросенка-ящеренка. Какой он жалкий! Как вы могли убить его?

— Ты не видала его в воде! — нашелся задетый за живое Костя. — Он чуть не откусил Иву ногу.

— Такой маленький?

— Оптический обман. Посмотрела бы, как он ринулся на нас. Укол его хвоста смертелен! Вот погоди, я пришлю тебе цветную ленту. Ты увидишь целое стадо свиноящеров среди кораллового леса. Не тот облезлый экземпляр.

— Правда? Даешь слово, Китодой?

— Клянусь плавниками Матильды!

Мама прервала:

— Катерина, не трещи, как съемочная камера, дай и нам вставить словечко! Ив, ты охотился на это ядовитое чудовище! Нет, нет, не оправдывайся! Диктор сказал, что оно убито гарпуном каменного века. Что могло произойти!.. — У мамы в глазах заблестели слезы.

В несколько мгновений она пережила возможные трагические последствия нашей встречи со свиноптицеящером. Мама — режиссер художественных лент, преимущественно героических. В дни моего отъезда она ставила фильм о первых исследователях Арктики и в результате подарила мне костюм с электрообогревом.

— Ив! Я введу это в фильм.

— В снежную балладу — тропических рыб?

— Ах, баллада! Она уже спета. Получилась очень средняя лента.

Мама всегда так оценивает свою выполненную работу и теряет к ней всякий интерес, она вся уже в новых свершениях.

— У меня сейчас другое, нечто потрясающее: снимаю космическую экспедицию «Последний день на „Галатее“. Сколько пришлось им пережить! Трое погибло! Нет, теперь четверо. Радон гибнет в океане от этих ваших…

Мама самым подробнейшим образом стала разрабатывать сцену гибели героя в глубинах океана «Галатеи».

Дедушка слегка покашливал и нервно постукивал пальцами по подлокотникам своего удобного кресла.

Катя с Костей вполголоса вели интересный разговор. Костя, не жалея подробностей и красок, рассказывал о наших будничных занятиях.

Кате не хватало воздуха от переполнившего ее восторга. Сестра многое унаследовала от мамы. Забыв обо всем на свете, она ловила каждое Костино слово. Встретившись со мной взглядом, она всплеснула руками:

— Как здорово у вас там! Обязательно прилечу и заведу себе друга — примата моря. А у нас! Если бы вы знали, как у нас скверно! Сколько мы глотаем разных таблеток, принимаем уколов да еще мажемся мазями от проникновения этих лучей. У нас и одежда противолучевая, недавно все крыши на домах и машины покрыли специальной краской. Всюду заменили стекла. — Катя перевела дух, покосилась на маму, рассказывающую трагический финал на «Галатее», и продолжала: — Мы почти не передвигаемся. Только мне одной удалось слетать к папе. Там тоже все защитное, но не такое надоедливое. Целую неделю мы жили так же, как и вы, первобытной жизнью: только мы и природа! Спали прямо на болоте в плавающих вигвамах. Вокруг день и ночь кричат гуси, утки, лебеди. У одного лебедя гнездо было у самых наших дверей, и он пребольно кусался. Мы подсчитали количество пернатых по папиному методу…

Дедушка крякнул и поманил меня пальцем:

— Ты просмотрел мою работу?

Я совершенно забыл о его брошюре и сказал, чтобы не обидеть его:

— Еще не дочитал.

— Очень хорошо. Работа требует вдумчивого к ней отношения. Конспектируешь?

— Еще нет.

— Обязательно конспектируй. И обрати внимание на пятую главу, где приведен график… увеличения размеров пыльцы араукарий в зависимости от радиации…

Мама прервала на полуслове пересказ сценария и строго посмотрела на дедушку, потом на Катю, уже напевавшую Косте какой-то новый мотив.

— Я слышу какие-то странные звуки. Кто-то воет. Не ваш свинячий ящер?

— Это я, мама, пела «Веселого слона».

— Ужасный танец! Я не говорю уж о том, как неприлично петь, когда говорят старшие. Но в данном случае…

— Действительно, ребята, у вас кто-то воет! — обрадованно воскликнула Катя.

— Пассат! — торжественно сказал Костя. — Обратите внимание на вазу с орхидеей. Поверхность воды колеблется. Можете судить, какая сила ветра, если качает наш остров!

— Ой, как здорово! — крикнула Катя.

Мама задумалась. На лице ее блуждала рассеянная улыбка. Наверное, она уже строила сцену с бурей на «Галатее».

Дедушка воспользовался паузой и подал дельный совет:

— Не вздумайте высовывать нос за двери — унесет, как пыльцу с араукарий.

Мама, Катя и дедушка улыбались на прощание и что-то говорили, все сразу беззвучно шевеля губами. Затем автомат извинился за атмосферные помехи, и мы остались одни перед темным экраном.

Костя, развалясь в кресле, стал насвистывать «Веселого слона», пассат за окном аккомпанировал ему. Неожиданно Костя сказал:

— Знаешь, лягу-ка я у тебя вот здесь, на этой прекрасной имитации шкуры морского кота. Как все-таки у нас укоренились эти атавистические привычки — почему-то хочется лечь именно на шкуру и лучше, конечно, на подлинник, но где его взять в наш гуманистический век… Нет, ты не беспокойся, мне ничего не надо больше, только брось из своей изысканной спальни пару подушек, одеяло и две простыни. Поболтаем, как на Ленинских горах. Помнишь нашу «каморку»? Ты иди, иди на свое ложе, только не закрывай дверь.

Он долго укладывался, ворочался, что-то бормотал. Наконец умолк, но ненадолго.

— Ты не спишь? — спросил он. — Очень жесткая твоя искусственная шкура. Хотя говорят, такие кровати очень полезны. Чем, не знаю. Проверим. Вообще отлично, только под бок почему-то попал твой универсальный ключ. А еще меня обвинял! — Ключ прошуршал по полу и ударился о стенку. — Он в западном углу,

— довел до моего сведения Костя. — Нет, шкура без ключа вполне терпима. Знаешь, о чем я сейчас думаю? Мелю всякую чепуху, а сам думаю. Ни за что не догадаешься.

— Трудно. У тебя так сложна эмоциональная жизнь! — отозвался я.

— Не язви. Жизнь как жизнь. Не сложней, чем у всех. Я думал о Биате. Сейчас она, перед тем как заснуть, смотрит на Землю, и кажется ей Земля такой сияющей и тихой. Ей и в голову не приходит, что пассат хочет сорвать наш остров.

Он замолчал наконец и, наверное, лежа с открытыми глазами, подумал так же, как и я: «Когда же появится эта звезда, наделавшая столько хлопот на Земле и укравшая у нас Биату?..»

В полном распоряжении китов находились пастбища с любимой едой, их охраняли от врагов, заботились об их здоровье и даже настроении и культурном отдыхе: недавно Петя Самойлов установил около двадцати буев с транзисторами, и киты с видимым удовольствием слушали музыку на ультракоротких частотах. В полдень киты подплывали вплотную к музыкальным буям и замирали неподвижными глыбами.