Они ввалились все разом, едва не столкнув Бета с пилотского кресла. Видно, Большой Кеша и не двигался с места, сидел все там же, посреди самолета. Значит, это они так стучали. Вчетвером. Я до сих пор понятия не имею, чем, каким таким бревном выломали они крепчайшую дверь. Действовали они так энергично, решительно и дружно, что у меня даже в памяти не осталось, как выбросили они меня из кабины. В один миг. Как мешок с опилками.

С разбитой головой я тут же вгорячах вскочил на ноги.

— Уведи его в хвост… — бездушно сказал нумизмат Кобальскому. — Навсегда. И чтоб я больше не возвращался к этому вопросу!..

— Иди туда… А я за тобой… — с жутким безразличием в голосе приказал мне Кобальский.

…Как сквозь туман, по более частым, ощутимым ударам шасси я заключил, что самолет катит все быстрей и быстрей.

Но и исполин, не ощущая своего тела, ничего не зная о своих силах, мчался за самолетом во весь дух!

Только благодаря неожиданному появлению старика Рахмета и моей схватке с Бетом самолет не взлетел на несколько минут раньше, когда исполин был от него слишком далеко…

Беглецы наконец почувствовали, что самолет оторвался от земли и плавно полетел.

Кобальский и испуганный Большой Кеша с облегчением переглянулись. Чтоб дать нам пройти, Большой Кеша, сидя, осторожно подвинулся.

— Сиди тихо, а то опять рухнем… — следуя за мной, сказал ему Кобальский и легко, прерывисто вздохнул.

Может, через минуту все сотряслось от сильнейшего толчка, а потом от другого. Момент неопределенности длился секунд десять. Некоторое время исполин бежал с самолетом в руках. Еще через несколько секунд на месте задней части фюзеляжа с треском и грохотом открылось в синее вечернее небо огромное зияющее отверстие…

Когда я очнулся, была ночь. Откуда-то несло гарью. Я едва мог пошевелиться. Ничего… все-таки жив!

Утром я увидел, что нахожусь недалеко от разрушенного самолета. Поднялся и, кое-как передвигая ноги, пошел к нему. Недалеко от груды самолетных развалин в позе безмятежно спящего лежало каменно-неподвижное, будто изваяние, тело моего освободителя. Нетрудно было догадаться, что это он извлек меня из самолета и отнес в сторону.

Недалеко от меня на берегу моря стоял вертолет.

За обломками самолета разговаривали. Я подумал, что это, может быть, кто-то из компании Кобальского, ребята из «алфавита».

Над грудой черепков показался человек.

— О, смотри! — закричал Рахмет Аннадурдиев. — Вон Максим! Живой!!.

В трех шагах от него, скользя по громыхающим плитам, торопливо поднялся еще кто-то. Я сразу же догадался, что это мой дядя Станислав. Конечно, он совсем не был похож на самозванца Зета.

— Жив?! Цел?.. — бежал ко мне и кричал он.

— Дядя Станислав?.. Станислав Грахов? — спросил я его, как только он в радостном недоумении остановился передо мной.

— Ну конечно!.. Максим!! Что тут произошло?! Что за черепки вокруг? И что за Будда там лежит?

— Долго рассказывать, дядя Станислав… — преодолевая слабость, проговорил я и сел на землю. — Но теперь все в порядке. А настоящий Кобальский никуда не денется… Только не умер бы на этот раз от жажды, без воды… Дядя Станислав, надо искать не замок Шемаха-Гелин, который занесен песками… Вначале надо прийти к мазару Урбекир-Баба. Там колодец есть. В колодце очень вонючая вода… Зато через него можно проникнуть в огромный подземный грот. Его построили когда-то эти… Там, глубоко под песками, на двадцати шести прямоугольниках и квадратах… А, да… Мазар и колодец разрушены Большим Кешей…

— О чем ты говоришь?.. Максим! — насторожился дядя, слушая мой лепет. — Какой Большой Кеша?..

— Там хранилище инопланетных…

— Ах, Максим, Максим! — укоризненно качал головой старик Рахмет. — Вот видишь: голодный, говоришь что попало, и дядя тебя не понимает!..

— Да ну тебя, дедушка Рахмет! — благодушно махнул я на старика рукой. — Сам потом увидишь.

— Ну и что там, в гроте-то?.. — посмеивался дядя Станислав. — Спишь ведь на ходу! Устал, голодный, наверное, не спал… Вставай, Максим. Идем в вертолет. Хватит о гротах!

— Вы представляете, — из какого-то туманного, мягкого и приятного полузабытья твердил я, — вы только представьте себе: там лежат инопланетные сокровища! Конечно, ледяной телескоп — это была самая большая драгоценность, — я вздохнул. — И больше его нет. И масс-голографической установки нет… Но там еще двадцать шесть квадратов и… И на каждом такой потрясающий предмет! Высплюсь, и мы сразу поедем, да? Вот здорово будет! Но надо поторопиться: там живого человека погребли. Станислава Кобальского…

— Кобальского? — удивился дядя. — Да откуда он тебе известен?.. Ну да довольно! Вернемся-ка сначала домой.

Я встал. Вогнутым зеркалом, как колыбель неба, передо мной лежало огромное море.

— Можно, я искупаюсь? — сказал я. — А то усну. — И засмеялся.

— Иди! — кивнул дядя. — Только недолго…

— Максим!!. - донеслось откуда-то издалека.

Я обернулся. К нам из пустынного утреннего пространства быстро шел Альф.

— Альф, привет! — крикнул я.

— Альф?.. — протянул дядя.

— Это один из них, — весело сказал я. — Он ничего, нормальный. Альф! Правильно сделал, что не сел в самолет.

— Вчера вечером я все видел, как было… — подойдя к нам, тихо проговорил Альф, повернулся к дяде и к старику Рахмету и сказал: — Доброе утро! Нам надо поспешить. Там может погибнуть человек… В гроте. Станислав Кобальский.

— Я им сказал, Альф. А Гамм погиб…

— Нет, он не погиб.

— Не погиб?..

— Вечером Гамм придет, — тихо проговорил Альф, печально глядя на развалины недавнего самолета, на неподалеку каменным изваянием лежащего исполина.

— Как все произошло, Альф? — озадаченно спросил я.

— Если коротко, — сказал он, — то очень просто. Ты, Максим, не думай, что я струсил и не сел в самолет. Я должен был помочь Гамму. Твой близнец исполин поднялся благодаря твоему желанию и словам, которые ему сказал Гамм. Ты действительно не хотел лететь. И исполин смог очнуться… А броситься за самолетом его заставили, вернее, убедили слова Гамма. Он настоящий опережающий!

Альф снова с сожалением посмотрел на развалины самолета, на мелькающих между ними пограничников.

— Жаль, что все они погибли, — сказал я. — И жаль, что разбит ледяной телескоп. Все в прах…

— Нет, нет! — поспешно заверил меня Альф и отрицательно помотал головой. — В прах превращена копия телескопа. Настоящий ледяной телескоп лежит засыпанный песком около одного приметного бархана. От мазара Урбекир-Баба до того бархана всего несколько километров. Я знаю, где он.

— Вот и прекрасно! — сказал я.

Утренний час «пик».

Автобус полон под завязку. Я втиснулся между спинкой сиденья и кассой. Гляжу в окно поверх какой-то широкополой шляпы. В такие-то жаркие дни этот толстый человек носит фетровую шляпу…

Автобус проезжал как раз мимо пристани, когда за окном я неожиданно увидел ту самую золотисто-лимонную девушку. И сегодня вся она светилась неправдоподобно чистым зеленоватым пламенем! До чугунного парапета, вдоль которого она шла в сторону причала, было метров двести, но я сразу узнал ее. Конечно же, это она — та, которая вчера вечером, проходя мимо игравших на пляже волейболистов, так пристально и странно равнодушно глядела на меня.

Дверь еще открыта. Я протискиваюсь, отчаянно пытаюсь пробраться к выходу. Но звякает одна половинка двери, кто-то там поворачивается, помогает закрыться другой. Пассажиры слегка удивлены моим неожиданным рывком.

За спиной всем известный шутник требует моего внимания:

— Костя!.. Эй, Дымкин, это еще не фабрика. Остановка «Институт»! — И смеется… Вроде бы намекает, что я в прошлом году не прошел здесь по конкурсу.

Я не оглядываюсь. Автобус покатил.

Невольно в сотый раз начинаю вспоминать и размышлять о недавнем событии, перед которым над деревней прошла гроза с сильнейшим ветром, с оглушительными раскатами грома. Потом стало тихо, быстро вышло яркое послеполуденное солнце и осветило мокрый высокий лес за рекой. А над лесом, перед занавесом темно-лазурной тучи, появилась близкая радуга…