– Постой, постой. Значит, для тебя эта газета завтрашняя, а для всех других - обыкновенная, сегодняшняя?

– И для тебя она завтрашняя, - сказала Катя.

– И для меня. Хорошо. А для других?

– А для других она сегодняшняя.

– А часто встречаются люди, для которых она завтрашняя?

– Не очень.

– Ну а все же?

– Ты первый, - она улыбнулась и сморщила носик. - Я сразу подумала, что ты увидишь ее.

Пора было закрывать киоск. Катя переобулась в валенки, потушила свет и закрыла киоск. Нам повезло, и через минуту мы остановили такси. Гулять по улице в такой мороз было невозможно, особенно для меня. Я пригласил ее к своему институтскому товарищу, и она согласилась.

Мой товарищ жил в двухкомнатной квартире. Его жена только что пришла с работы и сразу же начала жарить картошку. Трое ребятишек, от шести до девяти лет, затеяли с нами беседу о Томе Сойере…

Часов в одиннадцать мы ушли. Я проводил Катю до общежития и даже зашел в коридор. Мы проговорили еще с час, но я уже не приглашал ее с собой в экспедицию. Я и сам бы с радостью согласился продавать завтрашние газеты.

Мне всегда все хотелось узнать до конца, и я спросил Катю:

– Ну а какой же все-таки смысл в этих завтрашних газетах, если этого никто не знает?

– Я-то знаю, - ответила она.

– Но ты все равно ничего не можешь сделать!

– Как знать, - ответила она мне загадочно. - Завтрашние газеты приходят разные. Не во всем, конечно. В мелочах. Погода чуть теплее или чуть холоднее. Чья-нибудь болезнь или выздоровление, чья-нибудь радость или грусть. Газеты приходят немного разные, а я выбираю какую-нибудь одну. И уже это-то и есть настоящая газета.

Она резко наклонила мою голову, поцеловала в губы и убежала, крикнув:

– Завтра в девять!

А я остался стоять, растерянный и счастливый.

Утром я встал часов в семь. Сосед по комнате еще спал, и его виртуозный храп разносился, наверное, по всей вселенной. Он не давал спать мне всю ночь, но и сейчас, в бодрствующем состоянии выслушивать его руладу у меня не было сил. Я оделся и пошел в буфет съесть горячую сардельку. Потом вернулся в комнату, взял портфель, пальто и вошел в фойе. Находиться в комнате я по-прежнему не мог. В фойе я просидел, наверное, с час. Я должен был зайти к Кате в киоск в девять часов, а было еще только восемь.

В полдевятого я не выдержал и очертя голову ринулся в морозное утро. На улице было ничуть не теплее вчерашнего, и, наученный горьким опытом, я теперь передвигался по улицам только бегом.

Газетный киоск, как и вчера, блестел, словно усыпанный алмазами. Я постучал в окошечко и вместо приветствия крикнул:

– Катя-Катюша, я замерзаю!

Она мне ничего не ответила, скомканная газета зашуршала внутри киоска, я дернул ручку двери и ввалился внутрь киоска.

Катя сидела, повернувшись ко мне всем корпусом и прижимая к груди кипу пахнущих типографской краской газет.

– Я вовремя? Я не опоздал?

– Не знаю, может быть, - сказала она еле слышно.

Это меня несколько удивило и озадачило. Она была чем-то расстроена и словно не хотела со мной разговаривать. Я спросил:

– Что-нибудь случилось?

– Случилось, - сказала она. - Мне нужно уйти.

Я ничего не понимал.

– Прости меня, Дмитрий. В десять часов загорелся… загорится детдом на улице Вершинина. Я должна предупредить.

Я мельком взглянул на часы. Времени было еще больше часа. А до улицы Вершинина, где расположен детдом, я знал, было минут десять ходу.

– Здесь есть где-нибудь телефон поблизости? Надо просто позвонить им.

– Телефон есть в Институте радиоэлектроники. Но по телефону могут не поверить. Надо идти.

– Мы успеем еще, - сказал я. - Давно ты это прочла.

– Только что, когда ты стукнул в окошечко.

– Бежим, - сказал я.

– Не ходи со мной. Я должна одна.

– Ерунда. Подробности известны?

– Известны, - ответила она, но как-то через силу, словно не хотела отвечать, словно говорила неправду.

– Дети все целы?

– Все… один чуть не сгорел.

Я выскочил из киоска, за мной вышла Катя, закрыла киоск на замок и сунула ключ мне в карман. Я был немного взвинчен и не так остро чувствовал мороз, как пять минут назад.

Она схватила меня за руку, и мы побежали. Первые метров сто мы молчали, потом она повернула голову и испытующе посмотрела на меня. Я попытался улыбнуться, но губы все-таки успели уже замерзнуть.

– Я бы поехала с тобой поварихой, - сказала она.

– Так поедем! Решайся! - Слова мои были бодрые, но вслух получилось что-то отнюдь не героическое.

– Хорошо бы, - ответила она.

– Поедем, - я остановил ее на мгновение. - Незачем дожидаться лета. Поедем через три дня, когда кончится конференция?

Она смешно сморщила свой носик, и кивнула, и снова потащила меня вперед. Мы побежали по проспекту Кирова. Возле кинотеатра "Октябрь" мы срезали угол и очутились на улице Вершинина, прямо напротив детского дома. Здание было новое, двухэтажное, кирпичное, в окнах горел свет, и ничто не предвещало близкого пожара. Мне даже вдруг показалось, что Катя подшутила надо мной, что сна зачем-то проверяла меня. Но она так решительно дернула калитку небольшого, не выше метра, заборчика, что у меня пропали всякие сомнения. Калитка тотчас же со скрипом отворилась, но возле парадного нам не повезло. Или звонок не работал, или его никто не слышал. И только когда мы догадались обежать дом, то сообразили, что парадное наверняка завалено всяким хламом и входить нужно с черного входа.

Дверь была открыта, а свет - конечно, в целях экономии - выключен. Натыкаясь друг на друга и на ступени, мы добрались до коридора. В нем было светло. Напротив можно было угадать парадную дверь, еле проглядывавшуюся, и то лишь сверху, сквозь груды самых разнообразных предметов. Слева располагалась кухня. Оттуда тянуло приятными запахами. Рядом была комната, что-то вроде столовой, и там уже сидели ребятишки, вихрастные и бритые, с косичками и коротенькими прическами. Две воспитательницы с подносами ходили вокруг столов. Направо была спальная комната. Что находилось на втором этаже, я, конечно, не знал.

Катя сразу же направилась к двери, где сидели дети, и сказала женщинам, поманив их рукой:

– Можно вас на минутку?

Воспитательницы взглянули на нее недоуменно, и одна из них, поставив поднос на тумбочку, подошла к дверям.

– Здравствуйте, - сказала Катя и пригласила ее выйти в коридор.

– Здравствуйте, - сказала женщина и переступила порог.

– Не спрашивайте, откуда я это узнала, - начала Катя. - Я не могу этого объяснить толково… Около десяти часов в этом здании возникнет пожар.

– Ой, - схватилась за грудь женщина.

– Надо одеть детей и договориться с соседними домами, чтобы их приняли.

– Ой, - повторила женщина и позвала вторую: - Мария Павловна!

Дети с интересом поглядывали на эту сцену и уже начинали шуметь и шалить.

– Мария Павловна, пожар у нас, - запричитала женщина.

– Что случилось? - строго спросила Мария Павловна. - Вы кто такие?

– Я продаю газеты, он - инженер. В десять часов у вас будет пожар. Детей надо выводить.

– В такой мороз выводить? - снова строго сказала Мария Павловна.

– Так ведь пожар, - прошептала первая воспитательница.

– Действовать надо, - решился вступить в разговор и я. - У вас тут есть телефон?

– Есть, - ответила Мария Павловна и показала рукой. Телефон оказался за моей спиной.

– Он позвонит в пожарную, а вы одевайте детей, - Катя говорила спокойно и негромко. Она старалась говорить убедительно, чтобы ей поверили.

Первая воспитательница, испуганно ойкая, убежала на второй этаж. Из кухни вышла повариха и присоединилась к нам. С улицы пришел дворник, закутанный шарфом почти до самого лба, и стукнул о пол деревянной лопатой, которой сегодня на улице делать было совершенно нечего.