Казалось, этот старик в силу долгой привычки даже наедине с самим собой, даже на молитве перед Богом разучился быть простым и естественным. И это притворство, неразлучное с князем, уже не резало окружающим ни ушей, ни глаз.

– Ишь, ишь, зардел даже, что твоя красная девица!.. Ротмистр… гвардеец, кавалерист!.. Ха-ха-ха-ха… ха-ха… Ничего… Это тоже нравится… Это любят… Красней, красней… вреда не станет от того… Ну, толкуй, что нового? Где был? Кого видел? Исповедуйся, мой свет. Докладывай по начальству…

Ротмистр Платон Зубов, подняв скромно опущенные глаза и подобострастно глядя прямо в лицо князю, заговорил вкрадчивым, тихим, но внятным голосом:

– Нынче Господь счастье послал, ваше сиятельство! Раненько утром случайно повстречаться довелось… Как на первую прогулку выйти изволила…

– Случайно?! Ха-ха-ха… ха-ха! Со мной, брат, не финти. Со мной начистоту надо… Далее! Был замечен?

– Помог Господь, ваше сиятельство! Я будто по караулу шёл… Увидал издали, остановился, салютую… Собачка одна ко мне кинулась. Я приласкал. Тут и узнан был. Изволила головой ласково кивнуть… И далее проследовала… Я не осмелился ближе. Очень в задумчивости пребывает, видно…

– Задумаешься!.. Этот «Кафтан красный», как она его называет, совсем истрепался со своей Щербатовой. От него ей, голубушке нашей, ни тепло, ни холодно… А ещё ревновать смеет её, голубушку бедную… Собака на сене, ей-ей! И взглянуть ей не даёт ни на кого!.. Есть тут преображенец отставной, секунд-майор Казаринов. Известен давно государыне… Красивый мужчина. О нём тоже многие хлопочут. Особливо «потёмкинцы». Заметь это… Вот и захотел граф Брюс поджечь Мамону нашего[102]… Торговал тот у графа именьишко, да остановился. Проведал, что не стоит покупать, крестьянишки разорены… А Брюсу сбыть охота. Он и спросил на днях: «Что ж, граф, покупаете, нет ли? Другой охотник есть». – «Продавайте! – говорит Мамона. – А кто торгует?» – «Казаринов…» Как услыхал мой Александр Матвеич, побледнел… голос у него отнялся. Еле слышно выговорил: «Да ведь у Казаринова у этого… и нет ничего… Откуда у него триста тысяч… такая изрядная сумма возьмётся?» И на государыню глядит, словно пробуравить её хочет глазами. А она, матушка, таково-то спокойно… и отвечает: «Разве один Казаринов на свете?.. Может, и купит совсем не тот… на кого ты думаешь?» А Брюс и затакал. «Да, – говорит, – секретарь отставной из Военной коллегии купить собирается». Понял? Да ещё Милорадовича, тебе ведомого, тот же Безбородко, как родню свою, сватает… сватает… да курляндец Менгден… да ещё есть… Видишь, целый бой идёт…

– О том я известен, ваше сиятельство… Анна Никитишна вчерашний день сказывать изволила.

– А, и к Нарышкиной вчера заглянул?.. Молодец. Тихий-тихий, а ловить фортуну за хвост умеешь…

– Сама изволила присылать за мной, ваше сиятельство. Я что же? Разве я посмел бы?.. И нынешняя встреча – по совету Анны Никитишны вышла… Мол, на глаза чаще попадаться, чтобы теперь замеченным быть, когда тревога в государыне… Сказывает Анна Никитишна – скоро уж и конец… С прошлой-де осени почти что и службы своей не исполняет граф. Только имя одно за ним. Приказывала насчёт белья хорошенько подумать… чтобы всё как надо… И наготове быть.

– Так, так… Ха-ха-ха-ха… ха-ха. Она говорит, она знает. И я слыхал, что отношения графа с княжной, с Щербатовой, уж и так зашли слишком далеко… Свадьбой им спешить надо, чтобы крестины её не обогнали… Ха-ха-ха!.. Нехорошо: Щербатовы – не Зубовы или иные дворяне беспоместные… Фамилия первая… Придётся графу свежеиспечённому ответ держать перед самой, перед матушкой нашею, вдвойне. И за обман перед нею, и за поступки столь низкие с благородной девицей… Мат ему, гордецу, пришёл. Недолго повластвовал. Чванен больно. А забыл, что гордым Господь сам противится… Слыхал: под своего благодетеля, под светлейшего, и то подкапываться уже стал «Кафтан» наш «красный»… Ха-ха-ха!.. На гвоздик его за одно это повесить следует. Благодетелей не помнить. Ты тоже такой будешь, а? Говори!

– Ваше сиятельство!.. Отец родной… Да я разве посмею… Ежели бы не вы… Ваше сиятельство! Господь слышит. Раб ваш по гроб жизни… и всегда… Я, ваше…

– Верю, верю. Будет. Не заклинайся. Грешно. Помни только, как ты передо мною разливался, молил, чтобы я тебе командование тут караульное сдал на лето… У, и плут ты. Не одну выслугу по чинам, иное уж кое-что чуял либо от кого подстроен был? Признавайся? Начистоту!

– Нет, ваше сиятельство, особого ничего… Правда, ваше сиятельство, будучи вхож в дом к Анне Никитишне, там многое слышал и сердцем болел о государыне… Но ясно ничего не думал… и мне не было сказано. Так, совет давался: лучше-де молодому, собой приятному человеку на глазах быть для карьеры… Я принял к сердцу слова… Вот и всё.

– Старая потатчица, Никитишна… Она вперёд знает. На три аршина под землёй видит, что матушки нашей и её нужд касаемо, по сердечной части. Видно, не захотели нового друга из рук у светлейшего принимать. Занятно, как наш «князь тьмы» на сие взглянет, ежели помимо него ты в случай проскочишь, в фавор угодишь? Далече он. А хотелось бы его одноглазую рожу поглядеть, как сведает, что иными ты поставлен, не его милостью… Ха-ха-ха… Это тоже не забывай. Потёмкин другом тебе не станет, раз ты не из его кармана выскочил. Так ты старых друзей держись. Словам твоим и ничьим я давно не верю. А вот как будешь помнить, что кроме Бога и меня, старика, нет у тебя опоры и помощи на высокой, да скользкой горе, куда мы тебе добраться помогаем… Тогда авось и благодарности не забудешь?.. Ха-ха-ха… кх… кх… кх… Совсем я разбился со здоровьишком со своим… Ты помни ещё и то, отец твой и тот у меня счастье и подмогу нашёл. Он, правда, честно правит деревнишками своими. Да, поди, и себя не забывает. Скупенек старик, правду сказать надо. Да скупость не глупость. Денежка рубль бережёт, всем ведомо… А без них охо-хо-хо как плохо жить на свете, хоть и в чинах и в орденах… Помни: деньги береги… Не мотай их… особливо в первую пору… Щедра тогда наша матушка. Сыплет золотом и домами, и крестьянишек не жалеет. А ты лови на лету… да угождай… Да своих не забывай. Понял? Молод ты ещё, не больно умён, как слышно… Да авось эту науку поймёшь… А?

– Пойму, ваше сиятельство… А чего не пойму, позвольте уж вас беспокоить, как отца родного, как ангела-хранителя… Уж, ваше сиятельство, вся на вас надежда. В ноги вам кланяюсь: помогите, не оставьте…

Прельщённый картиной золотого дождя, которую сразу и ярко нарисовал старый хитрец, Зубов действительно упал в ноги старику князю.

– Ну, ну, ладно… Вставай… Нет у меня сил подымать тебя… Ишь, невелик ты, а грузен. Плотный какой, словно ядрышко… Встань… не бабься. К чему слёзы? Радость тебе предстоит, не слёзы. Я уж вижу. Коли Никитишна так за тебя взялася, неспроста оно. Либо «сама» ещё раней заприметила твоё благородие… Либо Никитишна полагает, что ты на новом месте на своём ей тоже не без выгоды окажешься. Любит она денежки, подарки всякие, супирчики-сувенирчики, понимаешь?

– Понимаю, ваше сиятельство. Я сказывал, если Бог удачу пошлёт, последнее, мол, тому отдам, кто поможет мне… Много раз ей сказывал…

– Так, так, братец. Тебя и учить мало надобно… Гляди, скоро из рук этой старой медиаторши[103] и к ногам второй «амики»,[104] к Степановне, к Протасовой, попадёшь. С той как быть, слыхал ли? Знаешь ли?..

– Толкуют много. Да как бы промаха не сделать? Научите, ваше сиятельство!

– Да, тут надо без промаха… Ха-ха-ха-ха… Тут промахов не полагается… Прямо в цель попадай… Коли уж до того дело дойдёт, слушай, какой церемониал тут полагается… Заглянет к тебе, словно ненароком, Роджерсон либо иной лекарь, государыни доверенный… Про здоровье станет распытывать. Ты ему говори… Сам ещё попроси: мол, поглядите, посоветуйте, не надо ли чего. Да, на вид – ты богатырь у меня? Не болеешь?