Валериан, конечно, был спасён.

Екатерина плакала, когда узнала о несчастии «писаного мальчика».

Она послала ему удобную коляску для возвращения в Петербург, десять тысяч червонцев на дорогу, ленту Андрея Первозванного для утешения в горе, чин генерал-майора, ему, юноше двадцати лет… Триста тысяч рублей были даны ему на погашение всех долгов…

Милости сыпались без конца…

Когда Валериан в кресле появился в покоях Екатерины, она искренно плакала от печали, но тут же заметила, что он очень возмужал и стал куда красивее брата… Сохранилась даже записка, полученная Валерианом, в которой сказано: «Весьма рада, что понравилась вам накануне…»

Но Платон и брату не позволил занять много места в сердце своей покровительницы. После разных колебаний именно Валериану было поручено главное начальство над армией, отправляемой на Кавказ и дальше, в Персию, в Тибет.

С глаз долой – из сердца вон, совершенно основательно полагал Платон.

И он не ошибся.

Начало широко задуманной, почти несбыточной кампании было довольно счастливо, несмотря на многие недочёты. Правда, Валериану на руки было дано три миллиона рублей, но он скоро всё истратил и стал требовать новых денег, припасов и людей… Однако дело шло хотя бы потому, что сопротивляться на местах было некому.

15 февраля 1796 года обвенчали Константина с юной принцессой Анной Кобургской, едва достигшей четырнадцатилетнего возраста. Муж и жена ссорились, и новобрачный даже щипал и бил свою молодую, если очень выходил из себя. Бабушка не только должна была мирить «детей», но и брала Константина из Шепелевского дворца, отведённого новобрачным, под свою строгую опеку, поселяла в покоях Зимнего дворца…

Только таким образом можно было смирить причудливого юношу, который заряжал живыми крысами пушку в дворцовом манеже и стрелял этим необычным ядром в намеченную цель… Да и людям приходилось много выносить от юношеской жестокости и необузданности молодого великого князя…

И только императрица могла укрощать эту неподатливую натуру.

В конце мая гром пушек возвестил столице о первой победе, одержанной на Кавказе индийской армией её величества. Валериан Зубов взял Дербент,[200] повторив победу Петра Великого, которому этот город однажды уже сдавал свои ключи.

25 июня у Павла родился третий сын – Николай.

Платон Зубов по случаю всякой новой радости или сюрпризом получал какую-нибудь милость от Екатерины или прямо выпрашивал то, чего желал…

Обладая титулом светлейшего князя, получив главное начальство над Черноморским флотом, этот «бескровный» победитель, домашний герой, не знал даже, чего ему ещё пожелать.

Последний план, намеченный им вместе с Екатериной, относительно брака молодого шведского короля Густава-Адольфа с внучкой императрицы Александрой Павловной, неожиданно принял весьма благоприятный оборот.

Сначала и сам Густав, и опекун его, жадный, хитрый герцог Зюдерманландский, были против этого союза.

Но усилия официальных русских дипломатов и частных агентов Екатерины, покладистость регента, полагавшего, что товар надо отдавать тому, кто больше платит, – всё это помогло Екатерине и фавориту настоять на своём.

14 августа прибыли в Петербург два шведских графа: Ваза и Гага, дядя – регент и племянник – король, который через несколько месяцев, по достижении совершеннолетия, сам должен был приняться за управление страной. Желанные гости остановились у шведского посланника Штединга. Екатерина, ещё проживавшая в Таврическом, в своей осенней резиденции, приехала утром в Зимний дворец.

Торжественный вид имела первая встреча короля и княжны Александры.

Парадный зал был почти переполнен придворными и высшей знатью, допущенными к участию в большом выходе императрицы.

Широко распахнулись двери, и Екатерина Вторая показалась рука об руку с Густавом Четвёртым.

Семнадцатилетний король, высокий, стройный, с золотистыми, длинными кудрями, в чёрном шведском костюме, казался олицетворением рыцарской красоты и ловкости.

Рядом с ним Екатерина, довольная, радостная, словно помолодевшая на много лет, ослепляла роскошью царских одежд и регалий.

Особой группой стояла «гатчинская семья»: цесаревич с Марией Фёдоровной, обе великие княжны, Александра и Елена, девочка двенадцати лет.

Взоры всех устремились в их сторону, когда императрица подвела гостя к Павлу, к его семье и наступил момент первого знакомства между двумя юными существами, которых задумали соединить навеки прежде, чем они увидали друг друга.

От этого мгновенья зависело так много!

О том, что Густав, красивый, юный, озарённый величием королевского сана, может не понравиться невесте, никто и не думал.

Давно при дворе известен был забавный случай: бабушка-императрица взяла на колени малютку княжну Александру и стала ей показывать портреты юных принцев, собранные со всех концов Европы; потом ласково спросила ребёнка:

– Ну, какой же тебе нравится из них больше всего? За кого я выдам тебя, скажи, малютка?

После небольшого серьёзного раздумья, девочка, застенчиво оглянувшись, не смотрит ли кто-нибудь ещё, кроме доброй «бабушки», указала на портрет шведского принца.

И теперь этот красавец, выросший, возмужалый, уже не принц, а король, явился сюда, словно по велению доброй феи из сказок.

То вспыхивает яркой краской лицо девушки, то бледнеет она и незаметно касается плеча сестры, стоящей рядом, как будто боится упасть от слабости.

Опущены глаза у княжны, но ей кажется, она видит, как он, герой её заветных мечтаний и снов, лёгкой и гордой походкой скользит по паркету, озарённый лучами ясного, осеннего солнца, проникающего в зал…

Дыхание занимается у девушки.

Вот он заговорил.

Этот молодой, но решительный, сильный звук голоса положительно заставил её затрепетать, как от удара электрической волны.

Она что-то лепечет в ответ на официальное приветствие, когда умолк голос отца и перестала говорить великая княгиня-мать…

Видя, что делается с дочерью, великая княгиня снова обратилась к гостю, желая отвлечь его внимание от девушки:

– Благополучно ли был совершён переезд? Нравится ли графу столица империи?..

И ещё два-три общих вопроса…

Густав отвечает… Он тоже понял, что девушка слишком сильно смущена… И старается не глядеть в её сторону. Но, словно против воли, его ясные, какие-то холодные, но вместе с тем и пронизывающие, горящие стальным блеском глаза с особенным вниманием и любопытством скользят по девушке, словно ощупывают её с ног до головы незримыми щупальцами.

«Недурна собой… но и не красавица… Ещё немного тонковата… но это ничего, пройдёт… – думал искушённый уже во многом жених. – Прелестный рот… глаза… Улыбается так мило, грустно немножко, но по-детски… И… вот, не могу понять: что это есть ещё в девушке, что так привлекает глаза и мысль? Надо будет разобраться…»

Так думал про себя наблюдательный, не по летам зрелый и вдумчивый юноша. Он не знал, что сила, влекущая его, таилась в любви, вспыхнувшей в душе девушки.

Сама того не сознавая, в эту минуту первой встречи княжна полюбила ещё не наречённого ей жениха, потянулась к нему, как тянется в засуху цветок навстречу первым каплям дождя…

Не чуяла бедная малютка, что эта первая, весенняя буря надломит её навсегда. Не думал об этом и принц.

Его лицо приняло менее холодный, не такой королевски надменный вид. Даже более мягким блеском загорелись светлые глаза, упорный взгляд которых напоминал выражение глаз у полупомешанных иллюминатов,[201] или фанатиков-северян, которые ещё недавно в России запирались целыми толпами в деревянных срубах и там сжигали себя с жёнами и детьми, испепеляя тела ради «спасения души».

На один миг даже насмешливая улыбка, как серая змейка, скользнула у него по молодым, но строго сомкнутым губам, когда от невесты король перевёл взор на Павла и Марию Фёдоровну.