– Отрадно видеть, что вы, джентльмены, проявляете скромность и покорность, которой так славятся ваши соотечественники, – помпезно начал Али. – Может, вы позволите мне подробнее остановиться на ваших талантах и достоинствах. Вы обещали нашему военному министру продать ему определенный тип оружия…

– Противотанковые ракеты, – услужливо подсказал я.

– Именно, – подтвердил Али Лин. – Танковые войска остались на нашей стороне. Теперь уже не важно, какое это оружие. – Али улыбнулся. – Наш военный министр подал заявку на приобретение британской военной техники в том же порядке, как производится продажа оружия дружественным странам. Увы, с сожалением должен признать, что мы не входим в их число. Вы же, при этом, предложили нам выход из этой ситуации, да еще и по разумной цене. Вы убедили его в том, что груз (на который у вас, несомненно, есть все необходимые документы) содержит оружие. К тому времени, как мой военный министр обнаружит, что в контейнерах в действительности находится только металлолом, вы успеете исчезнуть. Не очень замысловатая махинация, но наш общий друг не слишком-то умен. – Али удалился от ящика, но военный министр не сводил с него испуганных глаз. – Этот парень, которого вы видите перед собой, преследует свои цели. Ваше оружие нужно ему не для того, чтобы укрепить страну. Оно потребовалось ему, чтобы совершить свою собственную революцию и сесть на трон. Да, именно на трон, поэтому-то мы и предоставили ему это почетное место на время путешествия домой в Магазарию.

Эти слова вызвали улыбку на лице одного из охранников.

– Мы старались на благо Магазарии, – пытался протестовать я. – Я написал множество статей на тему африканского национализма. Мне хочется видеть вашу нацию могущественной.

– Будьте добры, закройте рот, – прервал Али. – Ничего вы не писали. И ничего вы не хотите. Вы мелкий уголовник. – После внезапной вспышки гнева к нему снова вернулась холодная сдержанность. – Дайте мне договорить, бригадир Лоутер. Здесь, в Лондоне, я присутствую в качестве того, что в эпоху эвфемизмов изволят называть Шефом безопасности. Мы имеем досье на вас и на вашего шкодливого младшего дружка, и на даму тоже. И все детали, которые не удалось узнать моим людям, были сообщены мистером Гутри Греем. Такой незадачливый адвокат, в среде друзей известный как Жижи. И такой же помощник и друг республики Магазария, как я чемпион по плаванию в ванной. Как видите, мы вели слежку за нашим военным министром уже несколько месяцев. – Он хлопнул в ладоши.

– Если вы вздумаете применить силу, мы будем жаловаться в министерство иностранных дел, – пригрозил я.

– Да, – Али говорил успокаивающе, как с душевнобольным. – Конечно.

Сзади нас схватили несколько охранников и начали выталкивать из комнаты. Боб лягнул одного из них в лодыжку, вывернулся и, нанеся мгновенный удар другому, ринулся по коридору.

– Браво! Вызывай полицию, Боб, – крикнул я ему вслед.

Вверх по лестнице ему навстречу бросились три охранника, дежуривших в холле, но Боб закинул ногу на перила и поехал вниз, минуя грозных соперников. Однако внизу его ждал четвертый стражник, который грудью принял удар ног летящего сверху Боба и согнулся в три погибели. Оба покатились по полу холла, как спутанный клубок молотящих конечностей. Они сбили столик, с которого упала ваза, в свою очередь столкнувшая на пол золоченое зеркало и две картины маслом. Раздался леденящий душу грохот. Вся комната на мгновение застыла. Я даже подумал, что они оба убиты. Но свалка медленно упорядочивалась. Сотни мелких зеркальных осколков отражали каждое движение. Я стоял на верху лестницы в крепких объятиях трех охранников.

– И старого тоже можете отпустить, – скомандовал Али своим людям. – Помоги своему неразумному другу, – бросил он мне. – Мы только хотели проводить вас до двери.

Я поспешил спуститься вниз и принялся освобождать распростертые тела от обломков картинных рам и мебели. Охранник был без сознания, Боб держался за голову и скулил от боли. Я попытался поднять его.

– Ему нужен доктор, – сказал я Али.

Тот уставился на меня:

– У нас только знахари. А я всего лишь безграмотный абориген.

– Забери меня отсюда, – простонал Боб.

Я обхватил его и почти понес к двери. Али и стражники стояли на верху лестницы. На их лицах не было ни малейшего следа каких-либо эмоций, не было даже интереса к происходящему. Я почувствовал, что краснею от стыда.

– Вылезайте из этой хибары, сэр, – приказал полковник Мейсон.

Я встал и отдал честь, что здесь, в узкой палатке, было равносильно акробатическому трюку. Это была наша первая встреча после того, как я потерял сознание от взрыва далеко в пустыне.

– Не надо отдавать честь, Лоутер, – осадил он меня. – Вы уже не в армии. Вы возвращаетесь в Каир под трибунал и с этого момента считаетесь арестованным. Будете принимать пищу, не выходя из палатки. И ни с кем не общаться. Не хочу, чтобы вы разнесли эту заразу по всей части. Как только у меня появится свободный офицер для вашего конвоя, я отправлю вас складывать вещи.

Полковник Мейсон был полноватым человеком примерно сорокалетнего возраста, и, говоря все это мне, он как-то нелепо вытягивался по стойке смирно. Каждый вечер он надевал бриджи и начищенные сапоги, но днем носил танкистский комбинезон, который совсем не соответствовал его званию. Комбинезон был замасленным, и на одном рукаве была дырка, прожженная сигаретой.

– Завтра снова в бой, – сказал он. – Но вы с нами не идете, конечно.

Через зеленый брезент проникал яркий солнечный свет, который рассеивался по палатке, как под водой.

– Что с моим сержантом, сэр? Сержантом Брайаном Тетфордом.

– Он погиб, – сказал Мейсон и внимательно посмотрел на меня.

– А я думал, у него только обгорела нога. Я же разговаривал с ним после взрыва, не может быть, чтобы он умер.

– Много чего можно на это сказать, Лоутер.

– Да, сэр, – спокойно ответил я. Как странно, бывает ведь, что лицо человека загорает дочерна, а уши остаются розовыми.

– Ну вот и все, – заключил полковник Мейсон. – Не желаю вам зла, Лоутер, но мой рапорт никак не облегчит вашего положения.

– Мне не нужна ничья помощь, – сказал я. – Ни ваша, ни кого другого.

Мы смотрели друг на друга целую вечность. Глаза у него были светло-голубые, как у Лиз. Лицо казалось непроницаемой маской. Он как-то скованно повернулся и пошел, но у выхода из палатки задержался:

– Я пришлю вам пару сигарет и глоток чего-нибудь.

– Благодарю вас, сэр, – ответил я.

Тяжело дыша, он побрел прочь по белому песку.

Ворота посольства с грохотом захлопнулись за моей спиной.

Я помог Бобу проковылять через площадь Белгрейв. Добравшись до разноцветных перил уличной ограды, Боб облокотился на них и постарался убедить себя, что у него все цело. Глядя на его разодранные колени и слипшиеся от крови волосы, я утешал себя мудростью Сан Цу, который говорил: «Генерал, идущий в наступление, не желая славы, и отступающий, не страшась позора, чьи помыслы только защитить свою страну и верой и правдой служить владыке, и есть истинное богатство королевства». Мы отступали. Я помог Бобу влезть в машину, уверяя его, что все будет хорошо.

– Ты что, спятил? – возмутился Боб. – Твоего дружка Ававу упаковали, как рождественский подарок. Ты же слышал, они почтой отправляют его домой на праздники, как жирную индейку.

– Меня голыми руками не возьмешь, – сказал я. – Этот провал не такой уж неожиданный. Мы еще обсудим наши планы.

Я хотел подбодрить его. Вегетиус, римский полководец IV века, в таких случаях говорил так: «Не допускайте, чтобы ваши войска заподозрили, что вы отступаете, желая выйти из боя. Скажите им, что ваше отступление – это уловка, чтобы заманить врага в ловушку и добиться преимущества».

Уже в машине я набросал несколько возможных вариантов контрнаступления. Боб не поддавался: