– Или как в гребле, – улыбнулась Дейзи, глядя на мускулы, которые обрисовывал его свитер.

– Я сейчас не в форме, – нахмурился Алекс. – Нужно восстановиться к сезону.

– А ты много тренируешься? – спросила она. – Я ничего не понимаю в гребле.

– Это хорошо. Ненавижу фанатов. Они обсуждают с тобой греблю как профессионалы, а за всю свою жизнь ни разу не сели на весла.

И он продолжал говорить без передышки, рассказывая ей о гребле, о работе в спортивном зале, а потом они заговорили о ней, о той работе, которую ей пришлось проделать, чтобы попасть в колледж дизайна.

Робость Дейзи бесследно испарилась. Естественно, она не интересовала Алекса в романтическом ключе – как, впрочем, не интересовала и никого другого, – но, похоже, ему нравилось разговаривать с ней, и это придало Дейзи отваги.

Алекс был не из тех парней, которые, разговаривая с робкой некрасивой девушкой, посматривают на одну из ее подруг, яркую Фей или элегантную Джул, которая косила под Грейс Келли. Он был из тех красивых свободных людей, которым доставлял удовольствие разговор с любым человеком.

Дейзи уже успела понять, что некоторые студенты в колледже определили для себя уровень общения. И не будут разговаривать с тем, кто не входит в этот круг. Дейзи, не особо разбиравшаяся в модном дизайне, хотя и хорошенькая, но склонная к полноте, не представляла для них никакого интереса. Модные девушки игнорировали ее, а модные мужчины не замечали. Но небожители, подобные Алексу Кении, были выше всех правил и могли даровать благосклонность любому из смертных. Дейзи была совершенно уверена, что стоит Фей и Джул обратить внимание на Алекса, он прекратит разговаривать с ней и его очаровательный взгляд повернется в другую сторону. Но пока он принадлежал ей: орлиный нос над скульптурно очерченным ртом, красивый загар, говоривший об экзотических рождественских каникулах где-то вдали от Ирландии, ленивая улыбка мужчины, который знает, что ему не придется прилагать особые усилия, чтобы…

Субботний день незаметно перешел в субботний вечер, и оба почувствовали, что проголодались. В пабе подавали традиционное ирландское блюдо – картофельные оладьи, «боксти»; была заказана огромная тарелка «боксти» и много выпивки. Компания разрасталась, к трем девушкам и четверым широкоплечим парням присоединилась шумная ватага студентов. Они заняли целую секцию паба. Смеясь и шутя, признавались, что совсем не готовы к новому семестру. Алекс все еще сидел рядом с Дейзи. Разгоряченная двумя стаканчиками виски, которые Алекс купил ей, когда она прикончила свои полпинты пива, Дейзи сказала ему, что очень любит возиться с одеждой, однако пришла к заключению, что не слишком сильна в дизайне. Именно это она только что говорила Джул и Фей.

– Порой я просто прихожу в отчаяние, – вздохнула Дейзи. – Я же помню, с какими трудностями мне пришлось столкнуться. И вот сейчас, когда я здесь, мне кажется, что я совершила ошибку. – Она могла представить себе лицо матери, которая слышит ее слова. Мать уговаривала ее пойти на курсы секретарей в Каррикуэлле, считая, что это даст ей стабильный заработок.

Однако Дейзи твердо сказала «нет». Она была лучшей в классе художественной школы и мечтала о поступлении в колледж дизайна. Кроме этого, она не так уж о многом мечтала – ей всего лишь хотелось быть красивой, худой и обожаемой своей матерью.

– Знаешь, Дениза, ты разочаровываешь меня, – сказала мать низким изменившимся голосом. Она называла дочь Денизой только в тех случаях, когда очень сердилась на нее. Отец же звал дочку «моя маленькая маргаритка».[6] И это имя так и осталось за ней. – Прежде всего, мы должны быть уверены, что впоследствии у тебя будет хорошая работа, а не такая безалаберная, как у твоего отца. Я думала, что, по крайней мере, этому мне удалось научить тебя. Но поступай, как хочешь. Не думай обо мне. – Нан Фаррелл, тонкая, как длинные сигареты, которые она привыкла курить, достала портсигар и открыла его. Это был серебряный портсигар с монограммой, единственная хорошая вещь, которая сохранилась у нее от прошлой жизни как напоминание о принадлежности к элите Каррикуэлла. Та жизнь кончилась, когда она была беременна Дейзи. И Нан никогда не забывала напомнить дочери, что из-за этого ей пришлось выйти замуж за человека, который любил больше всего себя и которого не интересовала ни родные, ни карьера. – Я понимаю, что мое мнение никогда ничего не значило для тебя.

«Если бы», – подумала Дейзи. Мнение матери столь же незыблемо, как древние египетские пирамиды. Где бы вы ни находились, вы все равно ощущаете их присутствие, даже если не видите их.

И ссоры, и та холодность, которая все еще присутствовала в ее отношениях с матерью, забылись, когда Дейзи разговаривала с Алексом. Она вся светилась счастьем. Перестав думать о том, что Алекс – красивый мужчина и что ей следовало бы покраснеть от смущения уже только из-за самого факта его присутствия рядом с ней, Дейзи, подперев рукой щеку, спросила:

– Как ты можешь пренебрегать своей карьерой, когда тебе двадцать?

– Все лучшие люди так делают, – ответил Алекс, похлопывая ее по руке. Он позволил своим пальцам пробраться к ее шее и нежно прикоснулся, поглаживая мягкие светлые завитки, выбившиеся из хвоста. Это было ни с чем не сравнимое ощущение – и такое сексуальное. Дейзи сглотнула слюну и выпрямилась, заставляя Алекса убрать руку. Она могла бы сидеть здесь до скончания века, но подобное проявление внимания со стороны мужчины, которое так нравилось Джул и Фей, было непривычно для нее.

Алекс, кажется, не заметил ее напряжения.

– Ты хотя бы знаешь, чего хочешь. А я до сих пор не знаю, – признался он. – Самое логичное – получить степень в области бизнеса, но меня это не воодушевляет. Это ведь недетское сочинение. «Кем ты хочешь стать, когда вырастешь, сынок?» – «О, папа, я хочу сидеть за столом и корпеть над бумагами».

Алекс рассказал ей, что у него часто возникало желание бросить колледж, остановило его лишь то, что образование гарантировало хорошую работу после завершения курса. Деньги много значили для него.

У Дейзи сложилось впечатление, которое она никогда не высказывала вслух, что у Алекса Кении никогда не было достаточно много наличных в кармане. Она, как никто, понимала, что это такое, – ведь и в ее доме тоже всегда не хватало денег. Она жила с матерью в маленьком домике в центре Каррикуэлла, неподалеку от того большого дома, где мать родилась и выросла. Однако в социальном плане эти дома разделяла пропасть. Дейзи не привыкла говорить о деньгах.

Никому в их семье не приходило в голову, что надо экономить газовое отопление. Или что мясное рагу, приготовленное в воскресенье, можно растянуть до среды.

– Мы должны сохранять чувство собственного достоинства, – повторяла Нан.

И все же Дейзи не верила, что деньги могут сделать человека счастливым. У ее матери прежде водились деньги, но не было никаких доказательств, что у нее была счастливая семейная жизнь, хотя, возможно, она была бы еще более несчастна без денег, чем с ними.

Дейзи чувствовала, что только любовь имеет значение в жизни, а вовсе не деньги.

Когда Алекс отошел к стойке бара за выпивкой, Дейзи наблюдала за ним и знала, что смотрит на него так, как смотрит преданный пес, провожая печальными глазами своего хозяина. Сознавая, что находится в центре внимания, Дейзи еще больше смутилась. Она никогда не могла войти в комнату, не подумав при этом, что люди обязательно скажут о ней: «Что это за толстуха?» А когда она отвечала во время занятий, то выбирала слова так осторожно, словно отмеряла шелк, выкраивая какую-то вещь. Сегодня она не выбирала слов и не вертелась на стуле, пытаясь скрыть полноту. И все из-за того впечатления, которое Алекс произвел на нее.

Так они начали встречаться. Они представляли собой странную пару: красивый, популярный Алекс, который мог подцепить любую девчонку, и Дейзи, милая, можно даже сказать, хорошенькая, но, «ради Бога, неужели так трудно похудеть?».