Вернувшись к себе в отдел несколько дней спустя, я снова стал раздумывать над проблемой "нелегалов", и тут меня осенило, что подходили мы к ней не с той стороны. Вместо того чтобы вкладывать огромный труд в разработку фальшивой "легенды" и прикрытия для уже действующего офицера МИ-6, почему бы нам не подыскать человека, не связанного со спецслужбами, но с подходящими профессиональными и личностными характеристиками. Его можно было бы тайно, под чужим именем провести через систему обучения IONЕС, а потом отправить в интересующую нас страну уже под своим именем и под прикрытием его подлинной профессии.

Расселу идея приглянулась, и он попросил меня написать меморандум с детальной разработкой этого плана. Тем временем Лесли Милтон – мой приятель еще со студенческой скамьи в Кембридже, сменив несколько мест работы в Сити и получив степень магистра по специальности "экономическое управление", стал независимым консультантом по инвестициям в Лондоне. Он не был женат, и потому ничто не мешало ему отправиться заниматься бизнесом за границу. Более того, родился он в Нью-Йорке и в дополнение к британскому паспорту имел еще и американский, что позволяло ему еще более дистанцироваться от подозрений в связи с МИ-6.

Мой план одобрили, Милтона завербовали в МИ-6, и в марте 1993 года он приступил к обучению. Его настоящее имя и прежняя биография оставались тайной для большинства сотрудников нашей штаб-квартиры и даже соучеников по IONЕС. Ему присвоили псевдоним Чарльз Дерри, и под этим именем включили в список дипломатов, то есть штатных сотрудников FCO. А несколько месяцев спустя, когда он успешно окончил курсы, по нашей конторе был пущен слух, что у него тяжело заболел отец и ему пришлось уйти из МИ-6, чтобы взять на себя ведение семейного бизнеса. Он с грустью в глазах распрощался с коллегами и пропал.

Примерно через месяц он вынырнул в Йоханнесбурге под своим настоящим именем в роли финансового консультанта из Америки. Он снял небольшой отдельно стоящий дом в престижном районе Парквью и открыл консультационную фирму, оказывающую услуги тем, кто желал вложить средства в развивающуюся экономику простившейся с апартеидом Южной Африки. Его жилище находилось в удобной близости от домов двух наиболее важных агентов МИ-6 в ЮАР – большого армейского чина и крупного правительственного чиновника. Оба были завербованы в самом начале подъема по карьерной лестнице, но достигли потом таких высот, что ни один сотрудник резидентуры не мог бы контактировать с ними, не вызывая подозрений.

Милтон же встречался с этими агентами два раза в месяц у себя дома или же вполне открыто в ресторанах и барах самых фешенебельных кварталов Йоханнесбурга. Эти встречи ни у кого не вызывали любопытства, но если бы кто-то и поинтересовался, то получил бы вполне правдивый ответ, что Милтон консультировал их по финансовым вопросам. Правдивый потому, что Милтон и в самом деле помогал им вкладывать весьма существенные шпионские гонорары таким образом, чтобы ни коллеги, ни даже жены и другие члены семей не заметили роста их благосостояния. Свои донесения с информацией, полученной во время этих встреч, Милтон кодировал с помощью весьма надежной и в то же время продающейся в обыкновенных магазинах компьютерной программы PGP и отправлял в Лондон через Интернет.

Операция была простой, экономичной и совершенно безопасной. Если бы даже южноафриканские спецслужбы в чем-то заподозрили Милтона, им бы никогда не удалось обнаружить ни малейших улик, чтобы привлечь к суду его самого или его агентов, к тому же американский паспорт Милтона направил бы все подозрения в сторону Лэнгли, а не Сенчури-хаус.

Помимо России, UKA отвечало за проведение операций под легальным прикрытием в других странах Восточной Европы. Причем со времени окончания "холодной войны" до начала 1992 года только Россия и представляла сколько-нибудь существенный интерес. Однако распад Югославии породил новые проблемы. Хорватия и Словения уже были признаны Европейским сообществом в качестве независимых государств. МИ-6 испытывала все возрастающие трудности в стремлении контролировать этот регион, поскольку в каждой из получивших независимость стран нужно было создавать резидентуру.

Помимо двух сотрудников, которые уже работали в Белграде, в штате МИ-6 имелся всего лишь один офицер, владевший сербскохорватским. Но и он только что прошел длительное обучение финскому языку и готовился на три года отбыть в Хельсинки. Департаменту кадров не улыбалось, чтобы потраченные на него деньги вылетели в трубу из-за вынужденного переезда на Балканы, и потому трое других сотрудников были срочно командированы на ускоренные курсы сербскохорватского. Однако овладеть им в той степени, которая необходима для работы в стране, они могли не ранее, чем через девять месяцев. А до того времени помощь белградской резидентуре призвано было оказать UKA. Поскольку никто из нас сербскохорватским не владел, возможности наши оказались весьма ограниченными. В лучшем случае мы могли, вероятно, поддерживать связь с теми из их агентов, которые говорили по-английски. Рассел распорядился, чтобы я побеседовал с Р4 – штабным офицером, который курировал операции на Балканах.

Р4 получил свое назначение годом ранее, когда это была непыльная, но и не особенно перспективная должность, то есть до того, как в Югославии началась серьезная заваруха. Прежде он некоторое время служил в Северной Ирландии, пока ответственность за эту провинцию не перешла к МИ-5, потом выполнял необременительные обязанности связного в нескольких спокойных европейских странах. В конторе он был знаменит, главным образом, своей манерой одеваться, которая наверняка привела бы в восторг какого-нибудь болгарского таксиста. За глаза ему прилепили кличку Щеголь, хотя Стиляга или Пижон подошли бы ему в той же степени. Неожиданно и резко возросшая важность должности Р4 подарила ему шанс побороться за более высокое место в нашей иерархии, и он взялся за дело с ошалелым энтузиазмом.

– Разумеется, у меня есть работа как раз для вас, – сказал Щеголь, выглядывая из гороподобной груды входящих бумаг на своем напоминающем свалку рабочем столе. – Нам дали наводку, что сербский журналист Зоран Обрадович может быть хорошим объектом для вербовки. – Он покопался в бумажном хаосе перед собой и выудил-таки нужную папку. – Ему за тридцать, военный корреспондент независимой газеты "Време", регулярно сотрудничает с антиправительственной радиостанцией "В-92", – добавил Щеголь. – Он не раз делал высказывания либерального и антивоенного толка как на публике, так и в личных беседах с BEAVER. Оперативный псевдоним BEAVER носил проверенный в деле британский военный репортер, связанный с отделом I/OPS. В прошлом он уже дал нашему ведомству несколько ценных наводок. – Щеголь передал мне досье на Обрадовича, не преминув снять с папки сопроводиловку и расписаться в ней. Это означало, что с этой минуты за сохранность досье отвечал уже я.

– Подберите себе новый псевдоним, разработайте "легенду" и отправляйтесь в Белград. Добираться придется наземным транспортом через одну из соседних стран. Прямые авиарейсы туда отменены из-за санкций ООН.

– А знаешь, Бен, я ведь тебе проверочку устроил... – Обрадович отвел глаза и продолжал чуть тише, – через некоторых моих друзей... через знакомых в полиции. – Он дотянулся до пачки "Мальборо-лайтс", затерявшейся среди разоренной сервировки затянувшегося пьяного обеда, и церемонно прикурил. Медленно выпустив струйку дыма, он сделал еще затяжку, с мелодраматическим выражением выдохнул дым и снова пристально посмотрел мне в глаза. – На это ушло некоторое время, но твои документы, твоя журналистская аккредитация... что ж, они вроде бы подлинные. – Обрадович опять поднес к губам сигарету, наблюдая за моей реакцией. Я поднял бокал с водой, стараясь выглядеть как можно спокойнее, хотя понимал, что он определенно играет со мной в кошки-мышки. Мне нужно было как можно быстрее уносить ноги из этого гостиничного обеденного зала. Если Обрадович действительно попросил сербскую тайную полицию проверить меня, то ему должно быть известно, что мое удостоверение независимого журналиста – чистейшая "липа".