Мальчики тихо сидели, пока она звонила.

– Одри? – говорила она, – знаю, что надоела тебе своими просьбами, но обещаю – это в последний раз.

– Ты хочешь, чтобы я посидела с мальчиками?

Энни подумала об Одри, ее взрослых дочерях, внуках, об ее вечно угрюмом муже, – есть у нее все, о чем она мечтала?

– Всего только на час или на два…

– Ну, конечно, дорогая, я приду. Я буду только рада. Хоть отдохну от дома.

Энни с сыновьями сели кружком вокруг коробки с мозаикой и стали ждать Одри, целая вид, что вместе играют. Но, когда Том услышал знакомые шаги по садовой дорожке, он посмотрел на мать и торопливо, с тревогой спросил:

– Все хорошо, мама?

– Я сделаю так, что все будет хорошо, – пообещала она ему.

«Чего бы это мне не стоило». Одри вошла в прихожую.

– Это всего лишь я, – сообщила она, как делала обычно. Энни вышла и поставила чайник на плиту.

– Хэлло, Одри! Угостить тебя чаем? Как мило с твоей стороны, что ты меня снова выручаешь.

Одри посмотрела на хозяйку дома и сняла с головы вязаный шарф.

– Беги, моя милая. Делай, что хочется, пока есть возможность.

Энни смущенно отвернулась.

– Это в последний раз, – прошептала она.

Когда Одри села пить чай из своей любимой фарфоровой чашки с блюдцем, Энни одела пальто. В зеркало она смотреться не стала, и Одри пришлось ее окликнуть:

– Энни, воротник на пальто сзади смялся.

Она подошла к Энни и по-матерински заботливо поправила ее одежду.

– У тебя все нормально, детка?

– Да, – быстро ответила Энни, – все отлично.

От двери она посмотрела на Бенджи и Тома. Сыновья увлеклись своей игрой. Она ведь сказала им, что все сделает хорошо, так чего же теперь беспокоиться?

– Пока! – сказала она. – Приду, как только смогу.

– Пока, – отсутствующе, не глядя на нее сказал Том. А Бен, тот и вообще не обратил на нее внимания, и только Одри снова сказала:

– Делай, дорогая, то, что считаешь нужным, о детях не беспокойся.

Энни чуть не рассмеялась, услышав это и вышла из дома. Слова Одри долго еще раздавались в ее голове.

Она не помнила, как добралась до Стива, но была уверена, что едет к нему дольше, чем обычно и, только боялась, что решимость по дороге покинет ее.

Наконец, она вошла в зеркальный лифт, поднялась наверх. В лифте Энни смотрела себе под ноги, будто боялась увидеть свое отражение.

Когда Стив открыл ей дверь, она взглянула ему прямо в глаза и выпалила:

– Я так больше не могу.

Он взял ее за руку, повел в квартиру, закрыл дверь. Черный диван был прямо перед ней, так близко, такой удобный! Энни невольно отшатнулась и села на ближайший стул.

– Чего ты не можешь? – спросил Стив.

– «Ничего, – хотела ответить она. – Нет, ничего, чего бы я не смогла, пока ты со мной». Но в ту же секунду Энни устыдилась этих своих мыслей. Далеко внизу, за окном, был слышен шум городских улиц. Сюда, наверх, в комнату, звук еле проникал…

– Я не могу их оставить, – сказала она, а сердце ныло так, как будто в нем сидела заноза. Стив отвернулся, через мгновение встал, подошел к окну и посмотрел на вереницы машин там, внизу.

– Почему именно теперь, Энни? Почему ты решила сказать об этом именно сейчас.

Его голос был ледяным от разочарования. Энни подумала о тех двух неделях, которые они со Стивом только что прожили и обо всех тех долгих годах до этого Рождества. Нет, решение она приняла не сегодня утром, как должно быть, думает Стив. Да и никакое это не решение, – это просто признание той очевидной правды, которая ей всегда была известна.

– Я просто малодушна, – прошептала она. Стив резко развернулся, чтобы вновь посмотреть на нее. Его черные брови сомкнулись над потемневшими от гнева глазами.

– Ничего подобного! Не ищи, Энни, себе оправдания!

Она увидела, что он выбит из равновесия, и заговорила деловым тоном.

– Я скажу тебе, что случилось. Помнишь, мы планировали ленч в Макдональдсе и поход в кино. Я предложила детям все это сегодня утром, ненавязчиво, небрежно, в общем, как смогла. А они сразу замкнулись, сразу догадались, что это им чем-то угрожает… Знаешь, что мне ответил Томас?

Стив молча слушал ее рассказ. Энни продолжала.

– Я еще тогда знала, что не смогу их оставить. Не смогу даже попытаться это сделать. Слабость это или трусость? Я не могу допустить, чтобы все было так, как сейчас.

Она улыбнулась дрожащими губами.

– Если бы это случилось с ней сейчас, если бы это произошло через десять лет…или десять лет назад.

Впрочем, подобное уже случилось десять лет назад, и тогда она сделала легкий выбор. «Я не заслужила ничего иного», – печально подумала Энни.

– Ты уверена, что твои дети оценят жертву, которую ты им сейчас приносишь?

Энни снова улыбнулась. Такое может спросить только тот, у кого нет детей, и кто не понимает, что родителям приходится приносить ежедневные жертвы.

– Я так не думаю.

– А Мартин? – Энни помолчала.

– Мартин и я были друзьями, может быть, нам удастся вернуть назад хоть что-то, ради детей.

Стив сделал последнюю попытку. Он отбросил все чувства, гнев, все, что его сейчас мучило, и сказал ей правду:

– Энни, я люблю тебя. А ты не дала мне никакого шанса.

Она хотела броситься к нему. До боли в сердце хотела прижаться головой к его груди. Но Энни не двинулась с места. Сейчас, когда она уже зашла так далеко, у нее больше не было права колебаться.

– Я тоже тебя люблю. Вот только шансов у нас никогда никаких не было…

Они снова взглянули друг на друга, шагнули навстречу и взялись за руки. Энни очень хорошо знала эти его прикосновения, а сейчас его ладони были такими теплыми, желанными, что одна мысль о том, чтобы жить без них, казалась невозможной. Энни обещала себе уйти раньше, чем расплачется, но вот ее слезы побежали по щекам, и она ничего с этим не могла поделать.

Она посмотрела на Стива сквозь их горячую пелену и сказала с отчаянием:

– Прости, пожалуйста. Мне надо было бы сделать что-то другое для разнообразия, а то все плачу и плачу.

Неожиданно быстрым движением Стив вытер ей слезы со щеки ладонью и поцеловал ее. Он целовал ей глаза, уголки губ, шею. На какое-то мгновение, долгое, как вечность, показалось, что можно связать, соединить все то, что она сейчас только что разрушила. Энни знала, что есть еще такая возможность. Но очень скоро все та же правда вновь стала перед ней во весь свой рост.

У Энни к горлу подкатили рыдания, но она смогла сдержаться.

– Мне нужно идти домой, – сказала она. – Меня ждут… Том и Бэнджи.

Стив разжал свои руки и отпустил ее.

– Не могу заставлять их ждать, – сказал он.

«Я не должна осуждать его за резкость,» – подумала Энни, повернулась и неуверенно пошла к двери, чуть помедлив около нее, с трудом удерживаясь от желания повернуться к Стиву. Она чувствовала, что он ждет.

«– Нет! Ну же, решай быстрее», – мысленно приказала она себе и, открыв дверь, шагнула за порог… Перед ней был пустой коридор, и она была одна.

Стив стоял неподвижно, не отрывая глаз от закрывшейся двери, и вместо нее отчетливо, как будто наяву, видел Энни, хотя ум подсказывал ему, что ее уже здесь нет. Потом он болезненно поморщился, встряхнул головой, как будто пытался освободиться от воспоминаний. Стив подошел к окну, уперся лбом в стекло. Это напомнило ему больницу, ту угловую комнату над боковой улочкой.

– Энни… – громко позвал он.

Стив нашел ее фигурку на улице и, провожая взглядом, долго видел плечи Энни, она не пересекла улицу, и ее толпа не поглотила.

Он не знал, сколько времени стоял у окна, бесцельно глядя на людской поток, текущий по улице.

Зазвонил телефон, и Стив поднял трубку.

– Извини, что беспокою дома, Бобу нужна какая-то информация, не возражаешь, если я тебя с ним соединю?

Звонила секретарша Боба Джеффери. Стив нахмурился, мрачно глядя на черный журнальный столик, заваленный сценариями, докладами, записками. «Что б тебе провалиться!» – подумал он.