Лукасу пришлось заложить руки за спину и стиснуть переплетенные пальцы, иначе он не удержался бы и прижал Тессу к себе, чтобы целовать и целовать ее без конца.

– Ярвуд умудрился скрыться от наблюдения, – произнес он, и Тесса побледнела от страха. – Бартон считает, что он направился на остров Макино.

– О Господи! – вырвалось у нее.

– Я хочу, чтобы ты удвоила число вахтенных, пока мы будем стоять в порту. Полиция уже предупреждена и постарается прийти нам на помощь, но этот малый не промах. Он уже обвел Бартона вокруг пальца. Кто знает, что он придумал на этот раз?

На миг ему захотелось хоть немного разбавить плохие новости хорошими и рассказать Тессе про Лауэри и про то, что он оставил Ди с носом. Но в последний момент Лукас передумал: это подождет до возвращения в Милуоки. Неприятности с Лауэри казались сущей ерундой по сравнению с тем, что угрожало им сейчас. Не стоит отвлекаться на мелочи.

Тесса кивнула и с тревогой поинтересовалась:

– А ты как себя чувствуешь? Не разваливаешься на куски?

Их взгляды встретились, и Лукас подумал, что больше не выдержит. Он должен обнять ее. Хотя бы на миг.

– Мне не хватает тебя, Тесса. – Она обреченно вздохнула, но не успела ничего ответить, потому что Лукас выставил перед собой руки и воскликнул: – Выкинь из головы то, что я сказал! Я не должен был этого говорить!

Ну а теперь что? Ему следует уйти. Открыть дверь и убраться восвояси. Но ноги отказывались ему служить.

– Прости, я тебя разбудил.

– Вряд ли это можно было назвать сном. Господи, я вся на нервах!

– Потерпи, осталось немного. Постарайся заснуть. По крайней мере мы можем считать себя в безопасности, пока не зайдем в гавань. – Он заставил себя открыть дверь, но все-таки не удержался и нарушил данное себе обещание не быть слишком настырным: – Если ты передумаешь насчет нас с тобой, то я с большим удовольствием помог бы тебе улечься!

– Ох, Лукас!..

Тесса подняла на него смятенный взгляд. Но благоразумие пересилило, и она с укоризной покачала головой, хотя и постаралась смягчить свой отказ легкой улыбкой.

– Я не мог не спросить, – пояснил Лукас, стараясь не выдать своего разочарования. – А сейчас мне нужно предупредить остальных офицеров. Увидимся позже.

Сообщив последние новости офицерам, капитан вернулся на мостик. Он снова взялся за йо-йо и долго стоял возле окна, погруженный в невеселые мысли. Раскрашенная фигурка монотонно скакала вверх-вниз, вверх-вниз, пока «Талисин» шел вдоль берегов озера Мичиган, неразличимых в ночной темноте.

Дневная стоянка в Макино прошла без происшествий, хотя и не без тревоги и напряжения. Когда пассажиры стали возмущаться, что в дополнение к билетам их просят предъявить свои удостоверения личности, Джерри Джексон выступил вперед и с вежливой улыбкой веско произнес, всем своим видом давая понять, что спорить бесполезно:

– Федеральные правила безопасности.

В порту каждый час появлялся полицейский патруль, и хотя это могло показаться кому-то странным, никто не сказал об этом вслух. Даже матросы вскоре смирились с изменением обычных порядков, установленных на «Талисине» в предыдущие плавания.

Утро в день отплытия выдалось ясным, но ветреным, и «Талисин» немного покачало, прежде чем Лукас вывел его из гавани и развернул носом к волне. Тесса держалась на расстоянии все время, пока они стояли в Макино. Стоило Лукасу появиться в кают-компании – и она уходила. В рубке она занимала самый дальний угол, стараясь быть как можно более незаметной. Их общение сводилось только к обмену приказами и информацией, необходимому по службе.

Никогда в жизни Лукас не чувствовал себя таким несчастным.

Когда «Талисин» покинул гавань и вышел на открытую воду, атмосфера на мостике сделалась просто невыносимой, и Лукас вынужден был уйти и укрыться в своей каюте. Он сел за стол, массируя усталые глаза. Недостаток сна и холодность Тессы снова привели его на грань срыва. Сегодня он проснулся задолго до назначенного часа, покрытый холодным потом от знакомого жуткого предчувствия надвигающейся беды.

Несмотря на все ожидания и предположения, Ярвуд так и не сделал очередного хода. Возможно, его отпугнули те меры предосторожности, которые были приняты на корабле и которых трудно было не заметить посвященному человеку. Кроме того, по-прежнему не исключалась возможность того, что все эти угрозы – чья-то безумная шутка.

Однако Лукас не очень-то на это надеялся.

Что-то наверняка должно было случиться. Очень, очень нехорошее. Просто они не в состоянии это разглядеть.

Лукас ритмично постукивал карандашом по столу, стараясь подавить новый приступ паники. Сейчас как никогда ему нужно сохранять хладнокровие и выдержку. Однако именно сейчас его паника оправдана и требует немедленных действий.

В тишине просторной каюты он громко прошептал:

– А что, если мы неправильно разгадали загадку?

Что, если они с самого начала пошли по неверному пути, и письма не имели отношения к «Макки»? Что, если Ярвуд говорил о «Талисине»?

Сурово хмурясь, Лукас раскрыл тетрадь и по памяти записал все письма, полученные Ди. Затем откинулся на спинку стула и перечитал их вновь, при этом стараясь разглядеть в них намеки не на «Макки», а на «Талисин».

«Тук-тук. Кто там? Я есть. Кто ты? Я там есть!»

Нет, здесь пока все ясно и однозначно. Этот Ярвуд даже проявил чувство юмора – на свой лад, конечно, – найдя отличный способ постучаться так, что все в доме стоят на ушах.

«Милое дитя в колыбельке качается на волнах. Ветер дунет и разнесет все в пух и прах. Носик «бум» – и разлетится – трах-тарарах! Пойдет ко дну милое дитя – ах-ах!»

А в этом письме уже имеется скрытый намек. Они с Бартоном решили, что под «милым дитя» понимается Ди Стенхоп, и этот поспешный вывод помешал им увидеть то, что лежало на поверхности. В ушах снова зазвучал высокий, с придыханием голос Ди: «Я отдаю в твои руки свое дитя…»

Лукас припомнил, как любит Ди называть «Талисин» «мое дитя» и на страницах газет, и в телевизионных интервью. Во всяком случае, это происходило достаточно часто, чтобы кто-то, следивший за каждым ее шагом, обратил на это внимание и написал: «…дитя в колыбельке качается на волнах… ветер дунет и разнесет все в пух и прах… ветер дунет… носик «бум»… пойдет ко дну милое дитя…»

– Господи Боже, – прошептал Лукас, обливаясь холодным потом.

«О, тигрица, светло горящая! Девять жизней у твоего кота? Лев… Тигр… Кугуар… Р.И.П… Вы готовы?»

Издевательский вопрос, обращенный прямо к нему. И газеты, и телевидение прочно связали их с Ди в единое целое, и Ярвуду не составило труда заодно с Ди обвинить в гибели «Макки» и Лукаса Холла.

По Ярвуду выходило, что Лукас – тот самый пресловутый кот, у которого девять жизней, и теперь, когда он стал командиром на «Талисине», нечего удивляться, что Ярвуд задает вопрос: «Лейтенант-командир, на этот раз вы готовы?»

«Помни Аламо, помни «Мэйн». Ах, Бобби, мы почти не знакомы. Доски качаются, доски скрипят, часы с кукушкой стучат и стучат. Кот на часы поглядит. Кукушка «два» прокричит и на небо взлетит».

На него снова накатил приступ паники, хотя Лукас все еще не понимал, как следует расшифровать последнюю угрозу.

«Помни…»

Было ли это требованием помнить о безвременно погибших? При упоминании о таких трагедиях люди обычно испытывают гнев и скорбь – как гневались и скорбили после убийства Кеннеди – и требуют жестокой и скорой расправы над убийцами. Зачем Ярвуд использует в своей загадке «Мэйн»? Чтобы лишний раз провести параллель с «Макки» – или чтобы напомнить, что он все еще ищет так называемую справедливость?

Может, это попытка оправдать свои действия – или даже извиниться?