– Сколько, Гарет? – опросила Роза, вложив в вопрос как можно больше яда. – Сколько тебе пообещала моя мачеха за то, что ты выкрадешь у меня кольцо?

Он промолчал, только спина его вздрогнула так, словно Роза с размаху вонзила ему в спину кинжал.

Это стало подтверждением догадки Розы.

Была уже ночь, когда трое несчастных измученных путников вошли в город. Стражник на главной башне молча пропустил их через ворота, бросив вслед раненному хозяину презрительный взгляд.

Они прошли к конюшне через внутренний двор. Полуголодные неухоженные лошади содержались на тощих подстилках из сена. Парень в кургузой куртке с торчащими во все стороны волосами помог Седрику снять хозяина с лошади. Он удивленно уставился на Розу, но когда та в ответ выразительно глянула на него, отвел глаза в сторону.

Ее руки были по-прежнему стянуты ремешком. Седрик не собирался отпускать пленницу. Он молча покинул конюшню. Гарет зашел в пустое стойло своего коня, зверски растерзанного монахами. В глубоком горе он забыл обо всех и всем – как тогда, на поляне.

Это был шанс. Связанными руками Роза нащупала в подкладке плаща кольцо и перепрятала его в углубление под камнем в углу конюшни. Пусть кольцо полежит здесь.

В первый раз после ее пленения Гарет взглянул на жену.

– Тебе отведут комнату в южной башне.

Она фыркнула.

– Разумеется, ты меня собираешься держать взаперти?

– Да.

– Я пленница?

– Нет, я буду относиться к тебе иначе, Роза, – Хок развязал ей руки, осторожно погладил запястья и заметил, что кольца нет. – Отдай мне кольцо!

Теперь, когда ее руки были свободны, она могла это сделать: Роза с размаха ударила Гарета по щеке – и сама втайне удивилась своему поступку.

– Я никогда не отдам тебе кольца! – закричала она. – Никогда! Никогда!

Это слово, как клятву, повторяла она снова и снова – и когда в сопровождении камеристки и двух охранников шла к южной башне, и когда поднималась по крутой лестнице в комнату, которую ей отвели. Теперь кольцо стало не только символом родного Браервуда, но и самой жизни. Она никогда никому его не отдаст. Мужчины расточительны и легкомысленны. Они приходят ненадолго и вскоре уходят, как грибной дождь в летний день, а Браервуд – это навсегда, на всю жизнь!

Кейт, камеристка, открыла кованую железную дверь и провела Розу в комнату.

– Покои леди Мэри, упокой Бог ее душу! – объявила Кейт, на бледных губах появилась скорбная улыбка.

Роза с удивлением посмотрела на камеристку.

– Что-нибудь не так, миледи? – поинтересовалась Кейт.

– Нет, все в порядке, но… Мэри… это имя моей матушки!

– Так звали и любимую сестру лорда Хока, – уголки губ камеристки печально опустились, она тяжело вздохнула. – Как здесь было хорошо прежде! К нам даже заезжал король со своей свитой! Замковый двор напоминал сад. И город процветал в те времена. Я прислуживала леди Мэри. Она меня любила. Ах, как она была добра! Учила меня благородным манерам и умению вести беседу. Никогда она не наказывала меня, даже голоса не повышала, – Кейт снова горько вздохнула. – Сейчас все изменилось. Эта комната – одна из немногих, в которых поддерживается порядок. Я сама ее убираю в память о леди Мэри.

Камеристка вышла, пообещав, что скоро принесут ужин и воду для умывания. Кованая дверь тяжело закрылась, раздался звенящий звук, эхом прокатившийся по всей башне. И снова наступила гнетущая тишина, нарушаемая лишь потрескиванием углей в камине.

Роза окинула взглядом комнату. Это действительно была уютная и хорошо убранная спальня. Белые каменные стены сияли свежестью. Дубовая мебель была навощена и натерта до блеска. По покрывалу и занавесу кровати, сшитым из красивой плотной восточной ткани, раскинулись вышитые птички, цветы и зверюшки.

Но уют комнаты не сумел улучшить настроение гостьи замка. Она здесь пленница! Клетка, пусть и позолоченная, – все же клетка!

Роза ходила из угла в угол хорошо обставленной темницы. Подошла она к высокому узкому окну и выглянула вовсе не из праздного любопытства. Внизу яркими точками горели ночные костры. От высоты у девушки занялся дух и закружилась голова. О побеге нечего и думать!

Вернулась Кейт. На подносе были разложены сухие фрукты, орехи, несколько ломтиков мяса и кусок сыра, стояла и большая глиняная кружка домашнего вина. Двое слуг внесли ванну, с любопытством поглядывая на гостью.

– Вот кувшин, – сказала камеристка, указывая на принадлежности для умывания в углу. – Там же вы найдете полотенце. В шкафу на плечиках висят платья. Я приду утром.

Дверь за ней закрылась. Вновь отвратительный металлический звук разрезал тишину ночи. Роза услышала, как снаружи крючок падает в петлю, ее заперли.

В парадном зале замка творилось что-то невообразимое. За длинными столами собрались рыцари в оборванной одежде и обшарпанная нечесаная дворня. По грязному полу, усеянному объедками, с рычанием и лаем носилась свора гончих.

Камин едва тлел. Огонь и не согревал, и не освещал расшумевшееся собрание. На столах, между деревянными подносами с кусками грубого черного хлеба, стояли толстые глиняные миски с мясом и вареными бобами. Молодые служанки сбились с ног, бегая от бочонков с вином и темным элем к столу, чтобы наполнять быстро пустевшие кружки. Стоял ровный шум застолья.

Появление хозяина толпа встретила хриплым приветствием. Гарет успел умыться и переодеться. На нем была серая домотканая туника, шею окружала цепь с отполированными гранитными камнями. На бледном лице застыла холодная маска боли.

Ему бы полежать в постели, немного отдохнуть, дать ранам затихнуть, но последние события и собравшаяся среди ночи толпа требовали, чтобы он вышел. Им нужен был здоровый хозяин, который мог бы повести их в бой, а не слабый израненный лорд за пологом в спальне.

Гарет прошел к своему месту во главе стола, сел на стул с высокой спинкой и оглядел собравшихся.

Когда цирюльник осматривал его раны, он предложил сменить повязки, но Гарет отказался наотрез. Ему хотелось, чтобы на теле остались, как память, повязки Розы. Это, наверное, последнее, что она сделала для него из любви. Теперь же любви к нему в ее душе не было.

С трудом сделал Гарет большой глоток вина из кубка. Есть он не хотел совсем. Острым взглядом оглядев зал, он отметил, как убоги его рыцари и люди. Неурожаи последних лет нанесли поместью тяжелый урон.

Хок обратился к своим рыцарям.

– Славные мужи Мастерсона! – произнес он громко, стараясь не обращать внимания, что каждое сказанное слово резкой болью отзывается в ранах.

Голоса толпы ответили ему нестройно, в разнобой.

– Вы слышали, какое послание прислал Джайлс? – продолжил Гарет. – Через несколько дней нам придется схватиться с людьми епископа Морлейского. Но на этот раз к ним, скорее всего, присоединятся рыцари лорда Алейна де Ваннэ.

– Еще один ваш враг, милорд? – спросил кто-то.

– Да, мой старый знакомый.

– В таком случае нам всем просто не на что надеяться. Видимо, придется сдаться, милорд.

Лицо Гарета побагровело, он стиснул ножку кубка. Он знал, куда клонят рыцари: не платишь, не будем защищать Мастерсон!

Господи, пусть судьба будет милостива! Пусть хотя бы удастся спасти город от разграбления! Нельзя допустить этого!

Хок выпрямил спину и расправил плечи. Никто не должен заметить, с каким трудом ему дается каждое слово и каждый жест.

– Бесчестные мародеры Морлея не осилят Мастерсона!

Оруженосец Гарета Полус и несколько молодых рыцарей поддержали высказывание лорда восторженными криками. Они любили своего хозяина, восхищались его мощью, преклонялись перед боевыми шрамами отважного война.

Но рыцарей постарше, обремененных семьями, раздражала его безудержная отвага. Им надоело совершать подвиги, не получая вознаграждения. Один из них поднялся и смело обратился к Гарету.

– Ваши призывы к храбрости нам ни к чему, милорд! Призывами нельзя питаться!