– Мне тоже, – криво усмехнулся Джеймс и встал.

Ему пригрезилось, что с Алекс можно заниматься обычными вещами, такими, как ужин, чаепитие или близость… Он был потрясен, чувствуя, что восторг их физического единения предопределен. Менее пяти недель назад она вернулась в его жизнь, вынуждена была вернуться, при иных обстоятельствах им понадобилось бы не меньше пяти лет, чтобы достичь нынешнего положения. Именно неожиданная ситуация позволила им пройти долгий путь за столь короткое время. Джеймс смотрел на Алекс, растрепанную, раскрасневшуюся, с глазами, влажными, как у лани, и радовался, что ему удалось, пусть случайно, услышать ее молчаливый призыв и ответить на него.

– Почему ты назвал ее Хромоножкой? – спросила Алекс через четверть часа, наблюдая за его работой.

Придерживая заднюю ногу лошади, Джеймс чистил ее копыто.

– Она хромает. Взгляни на переднюю ногу.

– Ну?

– Заметила, как она деформирована? Это у нее с детства. Мать Хромоножки не слишком любила ее. Ударила, когда она только родилась.

– Не может быть! Почему?

Джеймс пожал плечами, потирая спину. Он становится стар для такой работы.

– Кто его знает… Так уж вышло. Такое случается и в человеческой жизни.

– Ты на ней ездишь?

– Нет, мэм. – Он прищурился, опытным взглядом оценивая свою работу. – Она здесь на особом положении, и все, что от нее требуется, – пастись на травке, хорошо выглядеть и радоваться жизни.

Алекс задумчиво нахмурилась.

– Это на тебя не похоже. Здесь нет ничего, что не приносило бы пользу. Кошки ловят мышей, собаки отгоняют непрошеных гостей.

– Да, только получается это у них не очень хорошо, – усмехнулся Джеймс, припоминая одну незваную гостью на высоких каблучках и в белом костюме, от которой собаки не уберегли его.

Она вскинула брови.

– Ты знаешь, о чем я говорю. На твоем ранчо все подчинено определенной цели.

Алекс была права, и Джеймса восхитило, что она видит его насквозь. Не жалуя бездельников и прихлебателей, Джеймс имел репутацию жесткого, но честного и порядочного работодателя. А работников, сумевших доказать, что чего-то стоят, ждало щедрое вознаграждение.

– Наверное, судьба этой несчастной лошадки напоминает мне мою собственную, – задумчиво проговорил он.

Джеймс взглянул на Алекс, она во все глаза смотрела на него, ожидая продолжения. Что ж, от объяснений не отвертеться.

– Как это понимать? – наморщила брови Алекс. – Твоя мать тебя тоже ударила?

– Нет, не так буквально. – Джеймс опустил ногу Хромоножки.

Спина не давала ему покоя, а надо обработать еще два копыта. Он надеялся, что длинные дни позволят ему закончить работу сегодня, потому что…

– Тогда почему же ты чувствуешь сходство с этой лошадью?

Глубоко вдохнув запах свежей травы и напоенного летним солнцем воздуха, он потрепал Хромоножку по шее.

– Потому что моя мать тоже не слишком любила меня. – Джеймс погладил лошадь по пятнистому коричнево-белому брюху. – Так что мы товарищи по несчастью.

Кобыла тихонько заржала в ответ, и Джеймс понял, что работу придется закончить завтра. Сегодня он не в состоянии больше нагибаться.

– Почему ты сам этим занимаешься? – спросила Алекс, когда Джеймс сел рядом с ней.

Она провела рукой по его спине и особенно осторожно по шраму. Джеймс отдался этому ангельскому прикосновению, легкому и успокаивающему, пока неожиданная мысль не завладела им. Он откинулся на траву.

Черт, его не нужно жалеть, и если Алекс гладит его из сочувствия, то… Он хотел, чтобы ее прикосновение было вызвано страстью, а не жалостью.

– Никто, кроме меня, не прикасается к Хромоножке, – твердо сказал Джеймс. – Таков закон ранчо.

– Почему?

– Потому что она для меня особенная, только моя, – ответил Джеймс, понимая, что Алекс не собирается оставлять эту тему, и признавая ее право на объяснение. Так уж вышло, что никогда прежде он ни с кем не говорил о своем детстве, и было довольно странно поверять теперь эти тайны Алекс. – Я отказался бросить эту лошадь, чтобы не уподобиться матери, бросившей меня. – Стиснув зубы, Джеймс повернулся к Алекс. – Я вырос на улице, Лекси, в прямом смысле этого слова. Терпеть не могу сантиментов, но моим лучшим другом был приблудный пес.

Алекс посмотрела на Джеймса и потянулась обнять его. Быть нелюбимым ребенком, ничего хуже она и вообразить не могла. Поразительно, как много у них общего! Боль отверженности сближала ее с Джеймсом больше, чем она могла себе представить.

Он сидел, обхватив колени и уставившись вдаль, на горы.

– Думаю, мы оба виноваты… Мне хотелось простой человеческой ласки, а она… О, у нее были совсем другие устремления – блистать, наряжаться, каждый день одерживать победы. Вскоре после того, как мне исполнилось шестнадцать, она встретила богатого пожилого господина, который не любил детей, и началась другая история.

– Какая?

Джеймс так упорно смотрел на нее, что Алекс смутилась.

– Какая? «Убирайся с моей дороги, щенок! Тебе уже шестнадцать. Хватит держаться за мамочку… Пора самому подумать о себе…»

Алекс слушала затаив дыхание. Да она ничего не знала о нем! Считала его занудой, довольно самоуверенным типом, лезущим в чужие дела, тогда как он, испытав боль, пытался сделать жизнь других чуточку лучше. Но, как и мать Джеймса, она отвергла его и не дала ему шанса помочь ей самой и полюбить Куинни как родную дочь. Алекс подняла глаза к небу. Одинокая слеза скатилась по ее щеке.

– Эй! – нежно окликнул ее Джеймс, взглянул Алекс в лицо, смахнул слезу с ее щеки и улыбнулся. – Все было не так плохо. Я выкарабкался. Вскоре я познакомился со старым ковбоем, который научил меня всему, что нужно знать о родео. Он отдал мне свою старую черную шляпу и одну из самых строптивых лошадей, когда-либо созданных Богом, велев ездить на ней, пока не свалюсь. – Джеймс рассмеялся давно забытым воспоминаниям. – Пару раз я чуть не свернул себе шею, но в конце концов усмирил ее. После этого укрощать необъезженных лошадей на родео оказалось легкой забавой.

– Тогда я с тобой и познакомилась.

– Да, тогда мы встретились. – Джеймс покусывал тонкую травинку. – Что до моей матери, то долгие годы во мне кипел гнев, я ненавидел ее за все, что она мне сделала, и так продолжалось, пока в один прекрасный день я не решил прекратить это.

– И что ты сделал?

То, что она обидела Джеймса так же, как и его мать, потрясло Алекс до глубины души. Этот поступок жег ее каленым железом. Не имело значения, что Джеймс простил свою мать и, казалось, готов забыть и ту обиду, что нанесла ему Алекс.

Он беззаботно пожал плечами.

– Я встретился с ней и высказал все. Честно сказал, что она причинила мне боль, что была скверной матерью, променяв меня на мешок с деньгами.

– И что она ответила?

– Ничего. Мое мнение не интересовало ее. – Взяв Алекс за руку, Джеймс перебирал ее длинные пальцы, на которых сегодня не было лака. – Но мне стало лучше. Я примирился с самим собой.

Алекс опустила глаза и облизнула пересохшие губы. Она снова взглянула на Джеймса, но он молчал и, подняв голову, наблюдал, как покачиваются от ветерка ветки сосен. Легкая щетина на лице, волосы падают на шею завитками, влажными от тяжелой работы.

Никогда Джеймс не был так красив.

И она никогда не чувствовала себя столь близкой ему.

– Прости, – сказала Алекс от имени всех женщин, когда-либо причинивших ему боль.

Он улыбнулся, и морщинки залегли в уголках его глаз.

– Не стоит. Я рассказал тебе это не потому, что мне нужна твоя жалость. Но ты доверила мне самого близкого тебе человека, поэтому должна знать обо мне все.

Алекс была поражена. Она дала Джеймсу столько поводов отвернуться от нее, что не могла взять в толк, как он вот так сидит рядом с ней и делится самым сокровенным. Удивительное качество – уметь выслушать и понять другого. Как же ей повезло с таким другом!

– Спасибо. В последнее время я многое начала понимать, – призналась она и была вознаграждена теплой улыбкой.