Лелея недобрые мысли и, по обыкновению, упрекая себя в нелепой подозрительности к человеку, который до недавнего времени был мне ближе отца с матерью, сегодня поговорила с Коннором. Судите сами:

– Ну как, Кон, попробовал у себя в Америке что-нибудь новенькое?

– Наподобие чего?

– Ну, какие-нибудь американские штучки?

«Не глупи! Горячие ванны, что же еще! Большие пенные ванны, в которых плещутся девицы!»

– А-а, ну да. Здесь очень большие порции. Если не поостерегусь, малышке будет за что ухватиться, когда я приеду. Пирелли и Келли угостили меня своими любимыми пончиками, и я ими буквально объедаюсь.

«Да что ты? Это, случайно, не те силиконовые тыквы, которые крепятся у них на грудной клетке?»

– А в отеле есть где заняться спортом? Поплавать, скажем, или поваляться в джакузи?

«Ну вот, все-таки произнесла».

– О да. Отличная штука. Тебе наверняка бы понравилось. Здесь принято устраивать вечеринки в бассейнах, все ходят в купальниках – я тоже побывал у пары-тройки друзей. Умора.

«Ага, я сейчас просто лопну от смеха. Ха-ха». Завести разговор о звездно-полосатых бикини у меня духу не хватило, так что я поспешно сменила тему:

– А с кем-нибудь из своих старых знакомых в последнее время, случайно, не общался?

«Или моих старых знакомых?»

– Да так, кое с кем. Надо было посоветоваться по работе с ребятами, узнать кое-что насчет шоу. Только дорого очень выходит из здешних отелей разговаривать. Тихий ужас.

– Да уж точно. Говорят, электронная почта обходится куда дешевле.

Я уже веду себя, как та противная женщина-полицейский из сериала про доблестных стражей порядка, которая пытается расколоть злостного нарушителя.

– Ага. Собственно, поэтому я и пишу тебе временами – на звонках экономлю. Только ведь ты не очень-то любишь сообщения получать. Ведь правда, мой Ангел. Не в твоем вкусе.

«Да уж, в отличие от этой дуры Кери Дивайн».

– Мне просто очень нравится слышать твой голос, Коннор.

– И мне твой, малыш; сразу забываешь обо всех горестях.

– Спасибо и на этом. – «Мне сейчас не до комплиментов, я хочу услышать ответы!» – А больше ты никому не писал?

– Например?

– Ну-у, я не знаю. Скажем, кому-нибудь; хлопотно все это: пока напишешь, пока дойдет, а тебе надо руки беречь, ты же у меня оператор как-никак. Вдруг связки растянешь, ха-ха.

Жалкая попытка, согласна: не умею людей подлавливать.

– Хм, ну хорошо. Ты об этом не волнуйся, малыш. Я никому, кроме тебя, не пишу, только по работе и все, так что как-нибудь обойдется, не растяну.

Вот так-так. Откровенная ложь; хотя вполне возможно, у него попросту вылетело из головы, что он посылал сообщение моей обольстительной подруге и секретничал с ней о горячих ваннах и прочем. А как запросто рассказывает о вечеринке в бассейне, будто речь идет о боулинг-клубе! Да, во мне пробуждается подозрительность. Вы думаете, я мыслю нелогично?

Как жаль, что Коннор не может быть здесь, на виду, чтобы я знала, чем он занимается или хотя бы с кем. Вот ведь номер: и я еще собираюсь за него выходить! Да разве такое возможно, если у меня уже сейчас возникает потребность надеть на него поводок (не подумайте каких-нибудь сальностей) и привязать к ближайшему столбу, чтобы не спускать с него глаз. Какая паранойя! Уж поверьте, это совсем не в моем характере – просто обстоятельства слишком быстро изменились. Я впервые оказываюсь в подобной ситуации: в последний раз я чувствовала себя такой беспомощной и напуганной, когда впервые вошла в двери школы Святой Бригитты, где у меня не было ни одной близкой души (и где в самом скором времени обрела свою любовь).

Я все это говорю к тому, чтобы вы не подумали, что раз мы обсуждаем вопрос неверности, то я размышляю об этом каждый день. Вовсе нет. Иногда я прекращаю беспокоиться, что Коннор мне изменит, и переключаюсь на страхи по поводу неизбежного краха моей карьеры. Да, невеселые мысли. А ведь когда-то жизнь была прекрасна и удивительна. Сейчас же такое чувство, будто стоит мне решить одну проблему, как за углом уже подстерегает другая, чтобы бросить семя тревог и волнений, взрастив очередной седой волос на моей голове. Как бы такими темпами не стать к тридцати годам этакой бодрящейся бабулькой вроде нашей Глэдис.

Кстати говоря, раскрутив столь противоречивую тему, она втихую смылась в больницу, где на благотворительных началах навещает больных. Я же, предвкушая завершение мучительной для меня темы, приветствую последнего на сегодняшний день слушателя.

– А-а, Тирон, старый приятель, – радостно чирикаю я, когда Митлоуф, в последний раз хлопнув крылом, стремительно улетает из эфира. – Как поживаешь?

Взглянув на часы, думаю: «Так, без четверти три. Вполне возможно, их отпустили пораньше переодеться на физкультуру – только положа руку на сердце что-то не верится». Ладно, пусть хоть сегодня передохнет – не буду про школу спрашивать.

Тирон, шмыгнув носом, тихо вздыхает.

– Мать загуляла от отца, – печально говорит он. – Поэтому он и ушел.

Смотрю на Дэна – тот ободряюще улыбается.

– А сколько тебе тогда было? – мягко спрашиваю я.

– Да маленький совсем. Лет шесть, но я помню, как они скандалили и дрались. А мой брат постарше, он мне потом и рассказал, из-за чего все вышло-то. Мать связалась с братом нашего отца, там была мощная заварушка, и он загремел в тюрягу, так что наш старик ушел, а мамуля спилась. Теперь и не просыхает.

Потянув носом, затаила дыхание.

Пьющая мать. «Что рассказать тебе о пьющих родителях? – думаю с холодком. – Мало от меня толку, парень, раз я в свои двадцать девять до сих пор не нашла средство, как вылечить собственного отца, который дряхлеет на глазах». Переброситься впечатлениями о приступах дурного расположения духа, о несчастных случаях и мелких неприятностях? Жаловаться друг другу, сколь мучительно больно видеть, как человек, которого тебя учили уважать и кем должен бы, по сути, гордиться, опускается, превращаясь в слюнявую, ссущую под себя развалину? Какой смысл? Этот мальчик ищет ответов, которых, к сожалению, я не знаю; и, как ни стыдно признаться, у меня просто не достанет мужества так же, как он, во всеуслышание заявить о своих неприятностях. Даже перед такой скромной аудиторией. Мне остается лишь, виновато прикусив язычок, слушать его рассказ, будто обращенный к самому себе.

– Обманывать плохо, – продолжает с твердой уверенностью в голосе. – Она погано поступила с отцом, а навредила-то в конечном счете себе. Я, может, еще мал, но уже могу разобрать, что хорошо, а что плохо. Если бы не мать, мы жили бы вместе, и дядя бы нас навещал, и все было бы отлично.

Как-то мне не верится, что в семье Тирона когда-нибудь воцарился бы порядок, и все-таки согласно хмыкаю, стараясь хоть немного ободрить парня.

– Я бы никогда не стал обманывать свою девушку. Никогда.

– А у тебя есть девчонка, Тирон?

Не отвечает. Ох, какая же я тупица – корю себя за глупость. Конечно, нет у него девчонки. Откуда ей взяться, если он всю жизнь мечется: то от матери-пьяницы убегает, то школу прогуливает, да и от дворовых мальчишек покоя нет – где тут найдешь время пригласить девушку на свидание или потерять голову от любви. Растяпа ты, Энджел.

– Не-а, – наконец отвечает мой юный собеседник. – Нет у меня подружки… Только если бы я нашел себе кого, она была бы такая же, как ты.

Дэн ухмыляется и посылает воздушный поцелуй через стекло.

– У нее был бы такой же голос, и она во всем бы тебя напоминала: хорошая, веселая и такая же умница. Уж я бы обходился с ней, как с принцессой, точно говорю.

– Знаешь, Тирон, этой девушке здорово повезет, если она тебя встретит. Надеюсь, ты со мной согласен?

Он иронично хмыкает в трубку, и я одергиваю себя: оставь снисходительность. Этот паренек, быть может, знает о жизни побольше, чем твоя Кери, – после всего, что ему довелось пережить к четырнадцати годам. Он поддержки и честности ищет, а не пустых диджейских отмазок.