– А кто же, как не ты, Коннор? – пищу я, отчаянно стараясь придумать, о чем бы еще с ним поговорить. – Ну, а ты как там?

– О, я просто великолепно. Шоу получается отменным. Девочки послушные.

«Да неужели? Послушные? Вот значит, как это теперь называют?»

– Знаешь, они очень терпеливы и хорошо держат позу, пока я навожу камеру, – смотрятся очень естественно.

«Ну да, когда забудешь про силикон».

– Мы уже порядком наснимали – так что теперь дело за озвучкой. В будущем устроим какое-нибудь грандиозное мероприятие для раскрутки, с хорошей музыкой – так мне, возможно, потребуется и личный диджей.

– Да?

– Кто у меня личный диджей? Ты.

– Ах да.

«Уф, а мне-то показалось, будто я медсестра».

– Ух, ты, диджей, непременно. Просто сказочно.

– Хм… – Он нервозно откашливается; ничуть неудивительно, учитывая, что его подружка ведет себя несколько непредсказуемо. – В общем, все образуется.

– Отлично. Ага. Потрясающе.

Наступило молчание, не исключено, что Коннор подумывает, не послать ли на Байрс-роуд бригаду в белых халатах. Вздохнув, прощается:

– Я должен идти, у меня дела, а ты поосторожнее со своим насморком или что там у тебя? С недомоганием, в общем…

– Обязательно, милый, – говорю я, закусив губу: вдруг стало понятно, что разговор подходит к концу. – Я соскучилась.

– Мне тоже тебя не хватает, Энджел, – отвечает он. – Будь умницей.

– Ну, конечно, я буду умницей, – отвечаю я, удивляясь, как громко и неубедительно прозвучала фраза. – Я всегда умница.

– Знаю, – говорит Коннор, немного успокоившись, – поэтому мне вполне комфортно в нашей ситуации. Все, малыш, пока. Потом еще поболтаем.

Кладу трубку, а в голове так и крутится его последний перл «Комфортно». Комфортно? Как это вообще понимать? У меня создается впечатление, будто речь идет о старых разношенных сандалиях или потертых мешковатых джинсах, а не о молодой прикольной девушке диджее, которой чуть за двадцать. А еще она с поп-звездами запанибрата. Тоже мне, нашел словечко. Готова поспорить, говоря о Феррари или Пирелли и остальных с их плюшевыми прозвищами, он таких слов не употребляет! Разве что когда приляжет отдохнуть на их огромные надувные мешки. Показываю телефону средний палец: «Да катись ты», врубаю на полную компакт-диск с «Пчелами» и мчусь на кухню, чтобы сварить себе на ночь хорошенькую чашку горячего шоколада. Выпью с зефиром и печеньем. «Комфортно»? Со мной? Здрасьте.

ЧЕРНОГЛАЗЫЙ ПАРЕНЕК[62]

Просыпаюсь с таким чувством, будто во сне отработала пару часов стэп-аэробики – не скажу, что когда-либо доводилось испытать такое, но вполне способна представить, как после подобного издевательства болят руки-ноги. Потом мне припомнилось, что во сне я выступала солисткой в каком-то довольно энергичном попсовом видеоклипе. В халатике медсестры длиной «по самое не балуй» выделывала ногами замысловатые кренделя и, беззвучно открывая рот, подпевала Дидье Лафиту. Видимо, я отчаянно молотила пятками по кровати и, судя по необычным угловатостям, которые приобрела моя прическа, не обошлось и без брейк-данса на голове.

Вываливаюсь из постели и, безбожно зевая и спотыкаясь, бреду в ванную. Плеснув в лицо, щурюсь на себя в зеркало в форме долгоиграющей пластинки (подарок Коннора). Фи, ну и вид! Как я устала. Под глазами настоящие рюкзаки – любую сумку от Луи Вюитона за пояс заткнут, да и кожу не помешало бы чем-нибудь спрыснуть для бодрости. Да, ночка выдалась беспокойная – не так-то легко, знаете ли, выплясывать в танцевальном клипе. Впрочем, с тех пор как Коннор отчалил в Америку, я уже забыла, что такое хороший сон. Постель моя вдруг стала казаться огромной, хотя, когда мы спали вдвоем, всегда хотелось выпихнуть его на пол: развалится на всю постель, да еще одеяло с меня стягивает. Но теперь мне особенно не хватает рядом мужчины, причем именно Коннора. Я слышала, что некоторые внезапно начинают тосковать друг по другу после нескольких лет разлуки; у меня же началась восьминедельная тоска: страшно хочется, чтобы он вернулся. Мне надо кого-то обнимать, не говоря уж о пресловутом удовлетворении, – да простит мне читатель подобную прямолинейность.

Неторопливо бреду в гостиную, беру в руки попавшуюся на глаза фотографию в рамочке: мы отдыхали тогда в Ирландии. Стоим в дутых зимних куртках и теплых шапочках, укутанные с головы до ног и замотанные шарфами, и уплетаем огромные рожки-мороженое. Чудаки. Северный ветер щиплет щеки, и мы разрумянились с морозца, а еще от радости и любви. Интересно, чем Коннор сейчас занят? Лежит в номере и задумчиво рассматривает мою фотографию, как полагается в голливудских «мыльных операх»? А чем черт не шутит – может, и так, он же в Голливуде. А с другой стороны, там – что ни женщина, так Памела Андерсон или Кэмерон Диас, так с чего ему лежать в темной комнате с задернутыми шторами и пускать слюни по размытой фотографии вашей покорной слуги? «Комфортной» дурнушки, которую можно запросто оставить одну дома и с легким сердцем укатить в Лос-Анджелес, нисколько не опасаясь, что на нее взглянет посторонний мужчина; а предложение – для перестраховки. Не это ли он имел в виду, когда сказал, что спокоен в отношении меня? Пройденный этап, так сказать, что ж волноваться впустую?

Нам и поговорить-то толком не удается: какие-то звонки урывками, общие отписки по электронной почте; нередко мне и вовсе недосуг подключаться (в последнее время моя печальная озабоченность компьютером мирно почила в небытие). Получила какую-то несчастную открытку, поведавшую, где он нынче находится, что я и так прекрасно знала. К этому немногому и сводится наше общение. Открытку я прикрепила к холодильнику – думала начать с нее составлять коллаж, однако больше с тех пор не приходило. Конечно, я все понимаю: человек занят – он работать поехал, а не развлекаться, но неужели трудно открытку послать? Не нужно быть гением, чтобы заполнить пару строчек на обороте и пришлепнуть марку. А где доставка цветов «Интерфлора»? Безвременно канула в Лету?

Да, настроение у меня сегодня хоть куда. Видно, в выходные я себя окончательно доведу. Может, Дидье Лафит все-таки позвонит, раз обещал, – тогда попытаюсь прокрутить задумку с интервью. Все хорошо, если бы не один пустячок: наш поп-принц считает меня медсестрой, стати говоря, позвоню-ка, пожалуй, матушке, пусть потрудится объяснить, зачем наплела Дидье всякую чушь. К тому же мы с ней не общались с тех самых пор, когда я звонила, чтобы объяснить, почему пока не решаюсь выйти замуж за Коннора. Она, конечно, здорово обрадовалась.

– Allo. Аllo, oui?[63]

– Maman, c'est Angel a l'appareil.[64]

– Анжелика, cherie,[65] как поживаешь?

– Неплохо, мам. Пожалуй, чуть-чуть одиноко. По Коннору скучаю.

– Почему?

– Потому что он уехал в Америку, забыла?

– Oui, помню; было бы по чему скучать. Да, дернул же черт позвонить.

– Потому что он мой парень, – устало отвечаю я. – Господи, у тебя не сердце, а булыжник. Ладно, не важно. Maman, я о другом хотела поговорить. Ты зачем Дидье Лафиту наплела, будто бы я медсестрой работаю?

– Дидье Лафит! – взвизгивает Дельфина, моментально лишившись врожденного хладнокровия. – Так значит, вы виделись?

– Да. По правде говоря, вчера. Все так забавно вышло. Я…

– Скажи, он ведь прелесть, и такой мужественный, правда? – перебивает меня Дельфина, не горя особым желанием слышать, как все забавно вышло. – Глаза – ониксы; чудо, а не мужчина.

– Э… да, наверное. Он очень мил.

– Что-то в нем есть от Дэвида Джинолы, не находишь, Анжелика?

– От Джинолы? – тянусь к своей коллекции компакт-дисков и вытаскиваю альбом Дидье, который как раз оказался под рукой. – Знаешь, с твоей подачи вроде бы что-то есть.