Дженни, скорее в шутку, поискала взглядом Джоко, чтобы он переводил для нее. Но ни ирландца, ни Рокко нигде не было видно. Они не испытывали желания приближаться к «проклятому бобби». Вертя тяжелую дубинку одной рукой, второй полицейский ловко схватил яблоко из корзины проходившего мимо торговца и старательно потер о форменную рубаху. Потом, напыщенно улыбаясь, протянул его Дженни.
– Это «Леонардо», один из пароходов трансатлантической линии. Он пришел из Генуи, – Габриель внимательно всматривался в очертание судна, стоявшего довольно далеко от причала. Заходящее солнце светило ему прямо в глаза, и он прищурился. – Все пассажиры уже прибыли с острова Эллис?
Полицейский кивнул.
– Все, кроме того парня, что бродит вон там одиноко. Глядя на него, можно подумать, что он не в своем уме.
К ним медленно приближался высокий мужчина с непокрытой головой в длинном пальто. В руках у него не было ничего, кроме футляра для скрипки. Он поминутно останавливался, оглядывался на статую Свободы, махал ей рукой, кланялся и кричал:
– Спасибо, спасибо, статуя Свободы за то, что ты радушно принимаешь меня в Америке. – Не доходя до ошеломленных зрителей, человек присел на корточки, осторожно положил футляр на землю и с нежностью достал скрипку и смычок. Он поклонился мисс Либерти, щелкнул каблуками и стал играть и петь для Леди Гавани. Сначала он исполнил песню «Усеянный звездами флаг». Потом арию из оперы Верди «Риголетто», и наконец, песню Стивена Фостера «О, Сюзанна».
– Я знаю этого человека, это – Федерико Фассано из Сиены, города неподалеку от моей деревни, – Габриель взял Дженни за руку и быстро пошел к итальянцу. Девушка старалась идти с ним в ногу. – Он прекрасный скрипач и ужасный эгоист. Увидишь сама, Дженни.
– А, Габриель Агнелли, ты пришел встретить меня. Очень хорошо, – сказал Фассано спокойно, даже не удивившись, что видит знакомое лицо за тысячи миль от дома. – Ты слышал, как я играл для статуи? Голос моего Страдивари подобен голосам сотни ангелов. Правда?
– Даже ста пятидесяти, Федерико, мой друг, – Габриель широко улыбнулся, раскинул руки, и мужчины крепко обнялись, похлопывая друг друга по спине и раскачиваясь из стороны в сторону, как борющиеся медведи.
– Меня зовут Фред, – заявил Федерико.
– Конечно. И я беден, как церковная мышь, а? – Агнелли подмигнул Дженни.
– Ты можешь называть себя, Агнелли, как хочешь, а я – Фред Фостер. Я стал американцем, – гордо сказал он. – А это кто? – Федерико смотрел на Дженни широко открытыми зелеными глазами. – Мой Бог, от этой женщины исходит сияние. Я сыграю для нее Бетховена.
– Для Дженни ты сыграешь потом, Фред, а сейчас расскажи мне, что нового дома, – они взялись под руку и пошли по причалу. В лучах солнца волосы Дженни отливали золотом. Едва прикрытая жидкими седыми волосами лысина Фостера сияла, как медный пятак.
– Черт побери, Габриель, у меня для тебя ужасные новости.
– Что-нибудь случилось с моими братьями? – лицо Габриеля приняло тревожное выражение. – Мы втроем работали с Эррико Малатеста резчиками по мрамору. Потом Эррико арестовали, и я решил уехать в Бремен.
– Ох, уж эти анархисты… освободители! По мне, вся политика – чепуха. Я слушаю музыку в своей душе, в своей голове, повсюду любуюсь красотой, – сказал укоризненно Фред. – Я видел твоих братьев перед отъездом в Америку. У них все в порядке. Но, Габриель, – он стиснул руки и закрыл глаза, – моя ужасная новость касается твоей чести и прекрасной Фиаммы…
– Что с Фиаммой? – поторопилась спросить Дженни и покраснела.
– Она сбежала… с мужчиной, – Фред опустил голову, охваченный стылом. Дженни закашлялась, стараясь скрыть свою радость. В глазах Габриеля вспыхнула ярость, кулаки сжались и, к ужасу девушки, Агнелли с силой ударил рукой по фонарному столбу.
– Как она могла так обойтись со мной? Мы обручены с детства. Фиамма обесчестила меня! – заскрежетал он зубами. Его лицо потемнело от гнева, Габриель сморщился и прижал к груди ушибленную руку. – Кто эта скотина? Ни один благородный мужчина не станет соблазнять женщину, обрученную с другим, со мной? Я сейчас же отправляюсь в Италию защищать свою честь и доброе имя. Я убью негодяя! – Габриель яростно погрозил кулаком небесам.
– Кажется, он француз. У него кафе в Ницце или Марселе. Я точно не знаю. Габриель, забудь о ней. Не растрачивай новую жизнь на возвращение в Европу с целью убийства. Ведь Фиамма стареет и через несколько лет станет такой же толстой, как ее сестры.
– Бедняжка так долго ждала, когда Габриель женится на ней… Но красота уходит, и с нею надежда. Ты любил ее? Ты любишь ее, Габриель? – Дженни пристально смотрела на него. – Это говорит твое сердце или уязвленная гордость?
– Да! Нет! Черт побери, Дженни, причем здесь любовь? Унизили мое достоинство, – упрямо твердил он, бурно жестикулируя. Однако взгляд стал мягче, и в глубоких глазах мелькнула тень сомнения.
Девушка снова взяла его под руку.
– Подумай об этом хорошенько, Габриель. О поездке в Италию. Но не забудь о Калифорнии. Сейчас у тебя нет денег на дорогу ни в одну, ни в другую сторону.
– У этой молодой женщины мудрая головка, Гейб. Откуда ты приехала, милое дитя, и куда направляешься? – спросил он Дженни, с любопытством глядя на приближающихся Рокко и Джоко. – Твой отец, Габриель, говорил мне, что сын его брата и Софии очень похож на тебя – сильный, широкоплечий, черноволосый. Он тоже пришел встретить меня. А кто тот, другой? Он не из Сиены, не из Генуи и даже не из…
– Джоко приехал в Америку из Белфаста, Фред. Мы приехали вчера на одном и том же пароходе. Сегодня, прежде чем начать работать, мы устроили себе праздник. Пойдете с нами?
– Конечно. Я буду отмечать свой приезд в Америку, в Нью-Йорк. Целый мир, знатный и незнатный, проходит через этот великий портовый город. И я среди лучших. Сегодня мы устроим пирушку, а завтра гениальный музыкант из Италии предложит свой талант симфоническому оркестру, выступающему в новом зале мистера Карнеги.
– Эй, дедушка, если ничего не найдешь, сможешь играть на перекрестках за пенни, – фыркнул Рокко.
– Пусть все чайки, летающие над синим морем, выклюют тебе глаза, дерзкий щенок, – злобно бросил Фред. – Я – Великий Фостер, в прошлом – Великий Фассано, а не твой родственник, уж, конечно, не твой дед. Не смей так называть меня. У меня седая голова. Ты должен относиться с уважением к старшему по возрасту, хотя я всего на каких-то десять лет старше твоего кузена Габриеля. И еще, Фред Фостер никогда не играл на перекрестках, но, даже если придется, он сохранит достоинство. Мы все не более, чем семена, летящие по ветру. Мы прорастаем или умираем там, куда нас занесло.
– Эй, Фред. Можете сыграть на скрипке «После бала»? – прервал его речь Джоко Флинн, и Фостер сразу же заиграл.
Рокко бродил по причалу и бросал камни в чаек – на всякий случай, вдруг они и в самом деле надумают выклевать ему глаза. «Никогда не угадаешь, что на уме у этих странных людей из Старого Света, как Фред или Медея, – беспокойно думал мальчик. – Не знаешь, действительно ли они имеют власть над темными силами или это просто кажется».
Все это время Дженни и Габриель то смущенно смотрели друг на друга, то отводили взгляд. Наконец, он взял ее лицо в свои ладони.
– У тебя глаза такие синие, как яйцо малиновки, – сказал он.
– У тебя, должно быть, ужасно болит рука, – ответила она.
– Дженни, сейчас для меня – для нас – все изменилось.
– Я знаю. – Дженни отошла от него, сцепив руки за спиной.
– Теперь я свободен. Ты не передумала попытать счастья со мной?
– Теперь, когда ты свободен, я думаю иначе, Габриель.
– Ты из тех женщин, кто не держит слово, как и Фиамма, а? Знаю, мне нечего предложить тебе… – Он вывернул карманы. – Но наступит день, если он когда-нибудь наступит для нас двоих… и кто знает?
– Ты делаешь мне предложение? – осведомилась Дженни. Не ожидая ответа, она торопливо заговорила, опасаясь, что ей не дадут сказать: – У меня другие планы. На мне лежит ответственность за детей. Меня ищет дядя Эвальд и ждет Айова. Дядя писал, что там хорошая земля. Это трудная жизнь, но мне она знакома. Конечно, хотелось бы иметь мужа, с которым можно разделить тяготы жизни, кто стал бы отцом моих детей – четырех, а, может быть, шести. Мне нужен размеренный образ жизни и надежный домашний очаг. Ты же, Габриель, бродяга с душой скитальца. Ты не из тех, кто трудится на полях от зари и до заката. А я не из тех, кто пойдет за тобой по свету или останется одна в этом огромном городе или в другом, терпеливо ожидая твоего возвращения.
