Sie![22] – сказал он, и я понял, что Старик обращается не ко мне.

– Ja, Alte.– Я сам изумился тому, что произносит мой язык.– Das Spiel ist beendet [23].

– Посмотрим.– Старик поднял пистолет, собираясь выстрелить.

Я метнулся вперед, пуля пробила мой свитер и обожгла ребра, но я успел схватить его за кисть, прежде чем он выстрелил во второй раз. Старик вскочил, и мы, шатаясь, принялись исполнять на снегу какой-то безумный танец – изможденный юноша-еврей, у которого носом шла кровь, и древний ариец, охотник и убийца. Его «люгер» снова выстрелил, на этот раз в воздух, но я вырвал пистолет из его руки и отскочил назад, наставив на него ствол.

– Nein![24] – закричал Старик, и тут я почувствовал уже его присутствие в своем мозгу. Это было как удар молотком по основанию черепа. На какую-то секунду меня не стало вовсе; два этих мерзких существа дрались между собой за обладание моим телом. В следующее мгновение я уже смотрел на эту картину откуда-то сверху, словно выскочил из собственной оболочки. Старик застыл на месте, а мое тело металось вокруг него в жутком припадке. Глаза мои закатились, рот раскрылся, как у идиота, штаны были мокрыми от мочи, от них шел пар.

Затем я вернулся в свое тело, и Старика в мозгу больше не было. Я видел, как он сделал несколько шагов назад и тяжело опустился на поваленное дерево.

– Вилли,– прошептал он.– Mein Freund…[25]

Я дважды выстрелил ему в лицо, потом один раз в сердце. Он опрокинулся назад, а я стоял и смотрел на подбитые гвоздями подошвы его сапог.

– Мы сейчас придем, пешка,– послышался у меня в ушах шепот оберста.– Жди нас.

Через какое-то время поблизости раздались лай овчарки и крики охотников. Пистолет был все еще у меня в руке. Я попытался расслабить мышцы, сосредоточив всю свою волю и энергию в одном-единственном пальце правой руки, даже не думая о том, что собираюсь сделать. Группа охотников была уже почти в пределах видимости, когда власть оберста над моим телом слегка ослабла – достаточно для того, чтобы попытаться сделать то, что я хотел. Это была самая решительная и самая трудная схватка в моей жизни. Мне и надо-то было лишь на несколько миллиметров подвинуть палец, но для этого понадобились вся моя энергия и вся решимость, что еще оставались в моем теле и душе.

Мне это удалось. «Люгер» выстрелил, пуля прошла по касательной вдоль бедра и угодила в мизинец правой ноги. Боль пронзила мое тело, как очистительный огонь. Оберст был как бы застигнут врасплох, и я тут же почувствовал это на себе.

Я повернулся и побежал, оставляя на снегу кровавые следы. Сзади раздались крики, затрещал автомат, мимо жужжали пули в свинцовой оболочке, словно пчелы.

Но оберст уже не властвовал надо мной. Я добежал до минного поля и кинулся туда, не останавливаясь ни на миг. Голыми руками я растянул колючую проволоку, ударами ног отбросил эти цепкие щупальца и побежал дальше. Это было невероятно, необъяснимо, но я пересек заминированную просеку и остался жив. И в этот момент оберст вновь впился в мой мозг.

– Стой! – приказал он. Я остановился, потом обернулся и увидел четырех охранников и оберста, застывших на краю смертельной полосы.– Возвращайся, моя маленькая пешка,– прошептал голос этой твари.– Игра окончена.

Я попытался поднять «люгер», чтобы приставить его к своему виску, но не смог. Тело мое двинулось назад, на минное поле, к поднятым стволам автоматов. И в эту секунду овчарка вырвалась из рук державшего ее охранника и бросилась ко мне. Ей не удалось достичь края просеки, она наскочила на мину и подорвалась метрах в семи от немцев. Мина была очень мощная, противотанковая, в воздух взметнулись земля, куски металла и собачьего тела. Я видел, как они все пятеро упали на землю, а потом что-то мягкое ударило меня в грудь и сшибло с ног.

С трудом я поднялся; рядом лежала оторванная голова овчарки. Оглушенные взрывом, оберст и двое эсэсовцев стояли на четвереньках, мотая головами, двое других не шевелились. Оберста в моем мозгу не было! Я вскинул «люгер» и выпустил по нему всю обойму, но расстояние было слишком большим, к тому же меня всего трясло. Ни одна пуля не задела никого из немцев. Постояв с секунду, я повернулся и снова побежал.

Я до сих пор не знаю, почему оберст позволил мне убежать. Возможно, его контузило взрывом, или, может, он опасался в полную силу демонстрировать свою власть надо мной, ведь это могло навести на мысль о его причастности к смерти Старика. Но все же я подозреваю, что убежал тогда лишь потому, что это было на руку оберсту…

Сол умолк. Огонь в камине погас, и они сидели почти в полной темноте. В последние полчаса исповеди голос его охрип, он говорил уже шепотом.

– Вы очень устали,– сказала Натали.

Сол не стал этого отрицать. Он не спал две ночи – с того самого момента, когда в воскресенье утром увидел в газетах фотографию Уильяма Бордена.

– Но ведь это еще не конец? – спросила Натали.– Это как-то связано с людьми, которые убили моего отца, так?

Он кивнул.

Натали вышла из комнаты, затем вернулась через минуту с одеялом, простынями и большой подушкой.

– Уже поздно. Ночуйте здесь,– предложила она.– Мы закончим утром. Я приготовлю завтрак.

– У меня есть комната в мотеле,– хрипло произнес Сол. При мысли о том, что сейчас придется ехать куда-то, ему захотелось закрыть глаза и уснуть прямо там, где он сидел.

– Я прошу вас остаться,– серьезно сказала Натали.– Мне очень хочется… Нет, я просто должна услышать конец вашего рассказа.– Она помолчала и добавила: – И потом, я не хочу сегодня ночевать одна в доме.

Сол кивнул.

– Вот и хорошо,– обрадовалась девушка.– В шкафчике в ванной есть новая зубная щетка. Если хотите, я могу достать чистую пижамную пару отца…

– Спасибо. Я обойдусь.

– Тогда до завтра.– Натали направилась к двери, но на пороге остановилась.– Сол…– Она помолчала, потирая руки выше локтя.– Все это… все, что вы мне рассказали, правда?

– Да.

– И ваш оберст был здесь, в Чарлстоне, на прошлой неделе? Он один из тех, кто виноват в смерти моего отца?

– Думаю, да.

Натали кивнула, хотела еще что-то сказать, потом слегка закусила губу.

– Спокойной ночи, Сол.

– Спокойной ночи, Натали.

Несмотря на страшную усталость, Сол Ласки некоторое время лежал без сна, глядя, как прямоугольники света от автомобильных фар блуждают по фотографиям на стене. Он старался думать о приятных вещах – о золотистом свете, играющем на ветвях ив у ручья, или о белых маргаритках в поле на ферме дяди, где он бегал еще мальчиком. Но когда он наконец заснул, ему приснился жаркий июньский день, братишка Йозеф, который идет за ним к шапито по чудной лужайке, откуда ярко раскрашенные цирковые фургоны увозят толпы смеющихся детей к ожидающему их рву.

Поначалу шерифа Джентри забавляло то, что за ним следят. Насколько он мог помнить, за ним никто никогда не следил. Сам же он достаточно много времени проводил за этим занятием. Только вчера он ездил за психиатром Ласки и наблюдал, как тот забрался в дом Фуллер, потом терпеливо ждал в «додже» Линды Мей, пока Ласки и эта девушка, мисс Престон, пообедают, а после провел большую часть ночи в районе Сент-Эндрюс, попивая кофе и наблюдая за домом Натали. Ночь была чертовски холодной и прошла совершенно впустую. Рано утром он снова проехал мимо ее дома в собственной машине; взятая напрокат «тойота» психиатра все еще стояла у крыльца. Какая между ними связь? Джентри догадывался, что Ласки в этом деле очень важная фигура. Эта догадка родилась у него еще во время их первого телефонного разговора, а теперь она быстро перерастала в уверенность и не давала ему покоя, зудела между лопатками, там, где невозможно почесать спину. Джентри уже знал по опыту, что эта штука – одна из важнейших составляющих в репертуаре хорошего полицейского. Вот вчера он отправился следить за Ласки, а теперь, оказывается, следят за ним самим – за Бобби Джо Джентри, шерифом округа Чарлстон.