Рука пошла влево, перед лицом. Лезвие ножа свистнуло вслед — как кнут за кнутовищем. Из перерезанных жил брызнуло теплым и липким. Не думая пока, как пойдет мимо караульных в окровавленой одежде, Спарк перехватил нож еще и левой. Переступил вполоборота, ткнул изо всех сил назад, снизу вверх. Нож попал словно в доску, пальцы чуть не соскочили на лезвие. Парень развернулся, продолжая давить на яблоко. Оказалось, воткнул между животом и ребрами. «На занятиях никогда так точно не выходило…» — слепо моргая, Спарк выдернул оружие. Стражник молча и тяжело упал на спину. Только тут проводник понял: все произошло неимоверно быстро. С той скоростью, какой никогда не бывает ни в ученье, ни в хвастовстве. Которой сам от себя не ждешь.
За правым плечом гулко обрушился воевода, не успевший ни выхватить меча, ни поднять руки к перерезанному горлу. Одним высоким прыжком волчий пастух добрался до двери. Ощупал и осмотрел себя: лицо и шея в крови. С обувью повезло: из растекающейся лужи он упел выпрыгнуть. Одежда… вот брызги на левом плече… Вот еще… Ого, да тут хлестнуло щедро! Быстро, пока кровь не попортила, Спарк дернул край плаща убитого мечника, потянул к себе, и вытряхнул тело из обертки. Человек перекатился вниз лицом. Проводнику полегчало: мертвые глаза скрылись. Снял свой плащ. Вытер им щеки, нос, лоб и шею, бережно двигая колючее сукно снизу вверх — чтобы не загонять кровавые струйки под одежду. Рвать на это рубашку с убитых побрезговал, свою — не сообразил. Пригладил волосы, отряхнулся. Спохватился: надо доказательство. По стеночке обогнул трупы, разрезал пояс Неслава, снял с него меч в ножнах, обтер. Наспех привесил себе. Спохватился: заметят. Снял, затолкал под плащ. Пожалуй, он бы и голову предателю отрезал, если бы придумал, как вынести — до того обозлился на вероломство. Ничего, меч Неслава помнили многие ватажники. И уж точно никто бы не поверил, что Шераг расстался с ним по своей воле. Спарк вернулся к чистому пятачку у двери. Встряхнул на руках плащ стражника: цвет почти такой же, как у плаща, в котором пришел. Сойдет, не сойдет — а другого все равно нет. «Правду пишут в книжках,» — подумал Спарк, прокалывая иглой фибулы грубую шерсть, — «Если в живот, так почти без крови…» Вспомнив еще коечто из прочитанного, приподнял щеколду на косяке, чтобы от хлопка та соскочила. Будто бы те двое заперлись изнутри. Щеколда могла соскочить и мимо скобы, но риск это увеличит не сильно… Спарк смело распахнул дверь, вышел уверенно, не глядя, есть ли кто в коридоре. Обернулся: смотрите, мол, еще с живыми говорю. Хрипнул:
— Прощайте!
Хлопнул дверью. Победил желание проверить, закрылась ли. Зашагал точно к выходу, опятьтаки не высматривая стражников. Чего ему глядеть! Его Неслав-воевода только что дурной вестью огорошил. Ему бы теперь, униженному и оскорбленному, до своих добраться! Спарк спустился по лестнице. Через общий зал вышел на двор. Огорченно сутулясь и тяжело вгоняя подошвы в мерзлую землю, подступил к лошади. В книжках пишут, кони чуют свежую кровь. Сейчас дернется, заржет… «Стражники наготове, как раз сбегутся…» — мельком подумал Спарк, и тотчас позабыл о страхе.
Ведь уже приходилось убивать! Всю весну. Шесть боев. Арьена застрелили, так перепугался до рвоты. На этом самом холме мокрый пепел пальцами ворошил — глаза сухие остались. А тут, между прочим, тридцать душ банда выжгла… Теперь-то чего скулишь?
Ну, спокойно. Спокойно. Все идет по плану. Или книжек не читал? В книжках всякий герой должен кого-нибудь зарубить. Должность у них такая. Проверка на героизм. А еще полезней считается, ежели рубить приходится кого-нибудь из близких. Радуйся, что Гланта судьба под меч не поставила! Зато, парень, ты теперь опытный. Тертый. Крутой. Сядешь этак посреди шумного пира, уронишь многозначительно: «Да как можно жизни по книжкам научиться? Настоящая жизнь — она, братцы, от книжек отличается весьма и весьма…» Спарк перекривился в улыбке. Смеяться нельзя. Это мы уже в седле? Воздвиглись. Ну, теперь только засмейся! Ведь не удержишься. Истерика все дело погубит. Ох, и понаписано же про мужественных героев, какие слезы сдерживают. А чтоб кто смех сдерживал?
— Воды! — проводник вытянул руку, не задумавшись, что приказывает чужим. Высокий мечник снял с пояса долбленку, кинул в самые ладони. Ледяная вода резанула ломотой по зубам. Распереживался тут! Жизни все равно, по книгам учился, или наощупь. На подсказках выехал, или своим великим умом. Главное, экзамен сдай…
Спарк вернул баклажку. Тронул коня. Привычный взмах черного крыла над головой: проехали ворота. Конь неспешно спускается с холма. Узкая извилистая тропинка.
За его спиной десятник полез чесать затылок. Распорядился:
— Поди-ка спроси воеводу, может, шлепнуть его? Что-то он с нехорошим сердцем уезжает…
Стражник, топоча, убежал в тепло. Вернулся:
— Заперся воевода. И Рох с ним. Должно быть, обдумывает. Может, этот парень — его тайницкий? Он на въезде слово странное передал, словно бы знак…
Десятник побелел:
— Заперся?!!! Стрелки! Убейте его! Живо!!!
— С холма съехал, господине! Наметом погнал! Не достанем! — прокричали на башне.
Тогда начальник караула от души влепил подзатыльник ни в чем не повинному воину:
— Говорил же, я нож отобрать! Воевода, петух молодой… Я-де успею… Этот набыченный за деда мстить приезжал, не иначе. Потому-то у него и рожа перекошена!.. — мечник бессильно махнул кулаком, и опять заорал:
— Сломать воеводскую дверь! Сотника будить! Коней седлать, гнаться за этим! Живей!!
— Ничего не выйдет… — на шум уже выбежал сотник в штанах и при мече, но без сапог и с голым брюхом. — Говорил я Неславу: деда в волчьей шкуре не трогай, Висенне не понравится, что гостей бьешь… Что там Неслав… — добавил сотник, отирая левой пяткой правую голень от налипшей грязи, словно на летнем бережку стоял, а не в снегу посреди зимнего двора:
— Что Неслав! От самой Висенны посланник был. Кому там успеть! У такого нож отнимешь, а он пальцами в горло, или там ногой по хребту. Извернется. Госпожа вразумит! — сотник шумно выдохнул, потом махнул рукой:
— Судьбу на кривой не объедешь… А гнаться запрещаю. Изза стен теперь ни ногой. Ни по одному, ни по десять. Подними полусотню, вели запрячь бочку, и пусть возят про запас воду с озера. Сколько до темноты успеют. Всех, кто не в карауле, гони на расчистку того колодца. Теперь мы в осаде. У них-то в лесу наверняка дружина ждет.
* * *
— Дружина за тебя дралась всю весну, и под твоей рукой безропотно все лето ходила… — Ратин поднял глаза на Спарка:
— Если теперь откачнемся хоть каплю назад, за своих не заступимся…
— Да понял я, не нуди… — проводник сгорбился еще сильнее, вжимаясь спиной в холодные бревна.
Ратин поднялся, заслонив светильник. Поскреб горло. На миг Спарк вспомнил, как по такой же короткой щетине пролег красный порез, а потом хлынуло. Опустил взгляд, оперся руками на лавку, встал:
— Пойду на холод. Мутит что-то.
— У меня бы смелости не хватило, — тихо и неожиданно признался Ратин. — У вас, в стае вашей, все так друг за друга жизни не жалеют?
Спарк перекривился, сглотнул, и развел руки: понимай, как знаешь. Затем покинул закуток, прошел мимо очага. Что-то круглое выпало из кошеля — наверное, монетка… Спарк равнодушно наступил, пропустив мимо ушей слабый хруст. Сделал еще пару шагов, потом всем телом навалился на дверь: сырую, обитую войлоком, и все равно заиндевевшую. Вышел на мерзлые доски крыльца. После трех зим на степном ветру, где пришлось и караулом постоять, и дозором походить, лесной холод казался легким. Но проводник знал, что простывают как раз на таком, поначалу неопасном, холодке. Поэтому он не повалился в сугроб, не раскинул крестом руки. Только уперся лбом в заледеневший столб. Что ж так мутит безжалостно? Съел что несвежее? Третий день желудок пищу не принимает…
Тяжелая дверь распахнулась мгновенно. Стоял бы на той стороне, где петли — уже бы вовсе не стоял. Выскочил Сэдди, с поварешки в его левой руке разлетались дымные капли:
