Вдохновясь успехом, Спарк предложил сделать «горячий» водоподъемник. Печки приходилось топить сутками напролет, что и натолкнуло его на мысль. Конструкцию Игнат позаимствовал у своего соседа по даче. В соседском исполнении водоподъемник был обычной двухсотлитровой бочкой из-под солярки, завареной наглухо. Впрочем, не совсем наглухо: имелись еще два патрубка с кранами. К нижнему присоединялся шланг, который сосед просто кидал с обрыва в речку. Кран закрывался. Второй патрубок смотрел в небо, и на нем кран поначалу открывали. Потом под бочкой разводили огонь. Нагретый воздух весело свистал через открытый кран, послушно увеличиваясь в объеме. Подождав так с полчаса, сосед гасил огонь, резко закрывал верхний кран, и отворачивал нижний. Остывая, воздух в бочке сжимался. Но, поскольку часть его при нагревании улетучилась, давление в бочке становилось ниже атмосферного. И атмосфера послушно заполняла освободившееся место, вдавливая туда воду из реки — через шланг и нижний кран. Система требовала времени, дров, чутья и терпения — но работала, освобождая соседа от беготни с ведрами по восьмиметровому склону… Любой электрический насос дал бы ей сто очков форы — но в поселке первый сезон вообще электричества не было, да и потом часто случались перебои.
Доказать Ингольму жизнеспособность подъемника было непросто. Пришлось пожертвовать оловяной кружкой, из которой сделали модель. Вместо шланга Ульф предложил чисто вымытый кровеносный сосуд толщиной с палец — вырезал из добытого зверя. Модель могла только поднимать воду с пола на стол, но ватага пришла в полное изумление. Ингольм загорелся. Железа на большую бочку не хватило. Выпросив у Неслава доспешный запас, кузнец частью сварил, частью склепал узкий цилиндр. Из-за этого цилиндра готовый подъемник выглядел жуткой помесью ракеты с ветряной мельницей. Ветряк приспособили для поочередного открывания нужных кранов. Безветрия в степи никто не помнил, поэтому порча из-за остановки системе не угрожала. Впрочем, истопники все равно проверяли вмазанный в топку цилиндр — как и все печки в доме. Водяной рукав попросту сшили из шкур — Ульф с Табергом за зиму натаскали их достаточно. Сперва вода поднималась невысоко, булькая где-то посередине высоты колодца. Спарк полагал, что не хватает объема нагревательного цилиндра. Выкладывать его из кирпича не следовало: от постоянного расширения-сжатия керамика потрескается куда скорее железа. Но вот, наконец, Ингольм подобрал нужный ритм нагрева-остывания. Из кожаного рукава показались первые капли, а там потекло и струей. За ночь воды набегало достаточно. Устройство пришлось настолько к месту, что «водяную печку» топили даже летом. Ингольм с первых же денег заказал еще лист железа, и переделал котел на самый больший размер, который сумел…
Вспоминать удачу всегда приятно, но памятью сыт не будешь. Рано или поздно приходится жить дальше. Следующим утром караван вновь покатился к югу. Неслав, Сэдди, Арьен, Ингольм, раненый Ярмат и оба стрелка остались в стенах. Вместо Неслава поехал Ратин. Вместо Салеха и прочих — Рикард, Остромов, Крейн, Огер и Несхат. Дальт с Параем ушли охотиться, а Нексту атаман велел пока никуда не ездить: одного новичка в поле достаточно. Тем более, если разбойники так осмелели.
Неслав был бы рад отрядить побольше народу. Но людей-то как раз и не было. В первое же лето ватажники принялись зазывать к себе друзей, знакомых, искать родичей… И все очень удивились, когда званые наотрез отказались. Неслав, поклонившись кому следует подарком, быстро выяснил причину. Еще зимой Ратуша пустила искусно состряпаный слух: якобы, все, нанимающиеся служить на Волчий Ручей, кровью клянутся забыть прежнюю жизнь, присягу, город и род. Как ни объясняли ватажники, что все неправда, как ни уговаривали — добились лишь, что несколько безземельных хлебопашцев робко попросили наделы под Ручьем. Плюнув, Неслав согласился: пусть хотя бы поселок растет.
Проклятый слух сделал свое дело: на Волчий Ручей запросились люди, в самом деле давно позабывшие свой город и род. Наемники, ловцы удачи, готовые дать клятву кому угодно… и запросто нарушить ее в любой момент. Не то, чтобы первые ватажники славились какой-нибудь особенной верностью или благородством. Лекарь, помнится, в первую же ездку с чужим кошельком удрал… Но первые пришли тогда, когда в успехе еще никто не был уверен, и нанимались больше от безысходности, чем ожидая богатой прибыли. И теперь, конечно же, не горели желанием делить с новичками трудно доставшийся форт. Так, пожалуй, на самом деле придется по двое в комнатах жить!
Первое время все деньги уходили на достройку Волчьего Ручья и поддержку дворов тех смелых семейств, что все же поставили дома под холмом. Потом изрядную часть дохода закопали на черный день. Правду говоря, и подумать о будущем особо некогда было. Наконец, этой осенью Неслав уперся: пора расширять ватагу! Ратин, Ингольм и Спарк поддержали атамана, чем убедили всех остальных. Решили начать осенью, но не этой — она уже кончалась — а следующей. За лето еще подкопить денег, все тщательно обдумать: кого искать, как держать в руках своенравных. Где пристроить к форту новые стены, кого выдвинуть десятниками. Ингольм было заикнулся, что за зиму новичков можно было бы поучить и испытать, но сам же себя и опроверг. Если новичок не подойдет, куда его девать? Выгнать зимой на Тракт — все равно, что сразу убить… А не выгонять — жить с ним рядом, да еще и кормить его все время.
Пока Неслав ломал голову над управленческими заковыками, Спарк спокойно спал на той же самой телеге, двигаясь с караваном к югу. Проводника сменять было некому, и ездил он постоянно — от пограничной речушки на севере, до Ледянки на юге.
Доехали за десять дней. Днем проводник отсыпался, ночью шатался вокруг лагеря, настороженно вглядываясь в темноту. Ратин каждый день рассылал конные дозоры вперед и по сторонам. Дозорным строгонастрого запретили подымать оружие на волков, удаляться от каравана дальше прямой видимости… Вообще, запретили делать что бы то ни было, кроме как смотреть и слушать.
Однажды ночью к Спарку явились волки. После стычки на холме, Нер тоже разослал поисковые десятки по всей земле Охоты. Одна из таких десяток вышла прямо на Спарка, уныло слонявшегося вокруг фургонов. Спарк постарался хорошенько расспросить вожака — насколько вообще можно расспросить волка. Проводнику удалось понять, что десятка никого не встретила: ни врагов, ни других обозов. Спарк обрадовался: во-первых, можно не ждать нового боя. Вовторых, если бы даже волки и выследили кого — как бы он обосновал свое знание перед Ратином?
Тут проводник сплюнул, и мысленно обругал себя последними словами. Теперь-то уж все! Вылезло шило из мешка. Бертовы домочадцы не то, чтобы косятся, а прямо-таки шарахаются. Девчонка эта, рыжая, где ни заметит — сразу отворачивается. Если Сэдди с ее стороны какой интерес наблюдал позапрошлой осенью, так теперь уж точно все горшки вдребезги. Чего теперь обосновывать? Ну, полежит тайна месяц-другой. На каждый роток где взять и платок? Рано или поздно кто-нибудь проболтается: «Волчий Ручей с оборотнями дружбу завел! Ату его! Имущество отобрать! Колдуна сжечь!» Тогда уже придется оправдываться не перед купцом… Разве что на самого Этавана положиться: авось удержит своих от лишних слов. Авось? Хутор и семнадцать ватажников на авось подвесить? Не пойдет!
Утром Спарк отозвал купца в сторону и постарался обрисовать поживописнее, что случится, если кто из людей Этавана заикнется в городе о волках. Ну, Волчьему Ручью конец. Понятно, что горожанам не жаль ни людей, ни хоромов с клетушками, ни придорожного холма на семи ветрах. Но не жалко ли им безопасного пути через степь, и проистекающей из того выгоды?
Берт удалился думать, собрав бороду в кулак. В обед он разбудил проводника и выложил свой замысел:
— Что было, не замажешь. Рты не позашиваю. Даже пытаться не стану. Лучше пущу слух, что это не волки были, а ваши же собаки, с хутора. На волков похожи — примесь лесной крови. Вы-де весной собак в лесу привязываете, чтоб от них щенки злей рождались. А все эти куртки ваши из волчьих шкур — для страха. Чтоб боялись вас… Теперь, если кто и услышит про оборотней, сразу подумает: «А, знаю! Это хитрюги с Волчьего Ручья, с ихней псарней под колдунов подделываются…» Намекну, чтоб не болтали, но и особых кар за слова не назначу. А если тайне особого веса не придавать, ее скоро забывают. И то нам всем будет лучшая защита, чем любые строгости.
