Рикард и Ратин тем временем отправились к начальнику гарнизона в Толстую Башню, оставив Майса сторожить вещи. Вручили сотнику доклад и несколько вьюков с трофейным оружием, отдельно — вьюк с обожженными головами разбойников. Сотник долго благодарил и кланялся, обещал немедленно же отправить помощь Тенфиорту. Наглую просьбу «замолвить слово в грамотке» вежливо пропустил мимо ушей. Лично поднес лучшего меда непревзойденной крепости — Рикард крякнул, а Ратин поперхнулся и отфыркивался всю дорогу до дома.

В доме атаман с магом обнаружили уже получившего грамоту Спарка; наместник сравнивал герб на печати Алиенор с образцами из книги «Описание мира», том шестьдесят седьмой, «Гербы и знаки северных областей». Повернувшись к вошедшим, Спарк радостно указал место на странице:

— Глянь-ка, нашел! Вот бы еще в книжной лавке спросить здешний гербовник…

— Лучше «выводную книгу» с описанием клейм конских пород, — посоветовал Ратин. — Лучшие конезаводы принадлежат знатным семьям, и потому клеймо чаще всего рисуется как герб. Не знаю, найдется ли в приграничном городке гербовник, а книги со списками клейм есть всегда и везде, чтобы на конской ярмарке всякий мог видеть, что ему продают… — и вдруг схватился за грудь, осел на лавку, зашелся в страшном приступе кашля.

— Рана… открылась… не надо… было… тогда… хвастать… — выдыхал атаман, пока Рикард спешно выставлял бутылочки с зельями из сумки, а Майс и наместник стаскивали с атамана рубашку и устраивали его на лавке, поближе к огню. — Да тут… еще мед… крепкий, зар-раза…

И вдруг рассмеялся горько:

— А ты… даже… не поцеловал… девчонку… прохлопал… пока мы… спину рвали…

Спарк хотел выругаться: какие девчонки! Как теперь дальше ехать! — и тоже вдруг закашлялся, да с такой силой, что язык тряпочкой болтался во рту, царапаясь о зубы.

Потом в груди лопнул бурдюк с болью, и стало темно.

— Темновато здесь. Его надо перенести наверх. И второго тоже. В тепло. Живо, взяли. Господин Рикард, Майс, ваши вещи?

— Госпожа, нам бы надо ихних коней смотреть. Они ж ваших конюхов не подпустят. Нас — и то не всякий день…

— Ох, ну хорошо, оставайтесь. Но ведь скажут, что я не нашла места гостям! Поселила их в бывшей суконной лавке!

— Не скажут. Мы сами выбирали. Если будет нужно, мы кому угодно это подтвердим.

— Или уши на забор намотаем.

— Угомонись. Не воевать приехали.

— Госпожа, сколько тут будет стоить нанять хорошую сиделку?

— Не желаю даже слышать об этом. В моем доме найдется кому позаботиться о гостях!

— Майс, перестань ее злить. Делай, как она говорит! Что вообще на тебя нашло?

— Госпожа Алиенор, и ты, Рикард. Простите великодушно. Уже почти октаго, как они заболели. Я беспокоюсь, потому что не знаю и не могу даже предположить, долго ли им тут еще лежать.

Лежащий наместник открыл глаза. Увидел незнакомый потолок: бревенчатый, золотистый, ничуть не похожий на бугристый закопченый свод каземата, в котором заснул еще вчера. Первое, что Спарк вспомнил — госпиталь Академии, в котором провалялся половину зимы. Тогда с болезнью сразилась сама Ледяная Ведьма — уж она-то знала о переохлаждениях больше многих. А лечение все равно затянулось на шесть октаго…

И ведь это письмо Вийви погнало Спарка на север.

— Очухался?

— Ра… тин?

— Не кто иной… — атаман выдыхал слова с отчетливым присвистом, но уже без памятного жуткого хрипа. — Рикард с лица спал, накачивая тебя настойками…

— Можно подумать, ты мои настойки только нюхал! — над больными навис усатый маг. — Когда не видит никто, я вас подколдовываю маленько. Жаль, что полный ритуал не проведешь: это надо от света до света зеленое пламя жечь и заклинание читать. Не скроешь. А тут колдунишек не любят…

— Ну да, — согласился атаман, лежащий в той же комнате у противоположной стены. — Не хотелось бы подводить хозяев дома. И так Алиенора за тобой чуть ли не сама ухаживает.

Наместник фыркнул и покраснел. Рикард поднес ему к губам маленькую керамическую стопочку, пахнущую рябиной и яблоком:

— Быстро, махом выпил!.. Думаешь, боярышня раненых не видала? Да с пограничья? Да она перевязки делает как бы не лучше меня!

— Ага, — добавил атаман. — И еще каждый вечер выспрашивает про южные земли. И записывает.

— Записывает? — насторожился Спарк. — Кто же она такая?

Рикард прислушался:

— О, мне пора вниз. Майс зовет, коней чистить. Вчера проезживали их, так знаешь, не хуже здешних! — прибавил он с явной гордостью. — Тебе надо спать больше. А вставать только по нужде, внял?

И ушел.

Спарк сел на кровати. Должно быть, они с атаманом лежали в боковушке горничной. Маленькая комнатка с единственным окном, полностью затянутым морозными разводами. Две лавки, под лавками сундуки. Чистые стены с рядами колышков — висели ковры. Ковры сняли, комнату выскребли до блеска: а вдруг заразно? Но поместили все же в доме, не побоялись, не оставили чужаков на улице.

— Везет некоторым на грамотных… — выдохнул Ратин и тоже сел. Спарк поглядел на него, словно впервые видел: этот вот крепкий рослый дядька — тот самый стройный тонколицый Ратин, что однажды явился наниматься в охрану Волчьего Ручья? Спарк никогда бы не сказал, что у атамана лицо — тонкое. Если бы сегодня не обратил внимание, как оно загрубело и отяжелело с годами… Пожалуй, встретишь на улице этакую разбойничью рожу да лихие глаза — испугаешься. Время!

— Если ты и эту девушку упустишь, каждый квадрат Пояса тебе на жопе отпечатаю! — атаман строго покачал пальцем. Вытер вспотевший от усилия лоб и опять вытянулся на лавке. Спарк заворчал:

— Midzado da sinfaro! Как вы все лучше меня знаете, кто мне нравится! Я с ней еще словом не перемолвился, а нас уже просватали!

Ратин попытался хихикнуть. Раздался звук, как будто конь выхаркивал застрявшую морковку. Против собственной воли, Спарк засмеялся и тоже без сил улегся поверх одеяла.

— Вечером придет, в глаза посмотришь и сам поймешь, — объяснил Ратин. — Может, ей просто обидно. У нее никого нет, а даже ейной служанки, у Лисы… и то есть загадочный южанин. Тебе его прозвище ни о чем не говорит?

— А что там за такое уж громкое прозвище?

Ратин снова хрюкнул. Потом прокашлялся и ответил:

— Тигренок.

Тигренок скользнул в рубашку бесшумно; в штаны — чуть не запутался. Помогая руками и сдавленной руганью, расправил одежду. Натянул толстые вязаные носки, затем сапоги. Теплый плащ из хорошей бурой шерсти не тронул: больше ни к чему. Оглянулся на спящую Лису, хмыкнул и передумал. Снял с колышка плащ, бережно укутал красавицу поверх одеяла. Печально выдохнул, стянул со стола пояс с боевым ножом и вышел в общую комнату, приподнимая дверь, чтобы не скрипнула в петлях.

В комнате остановился, обернул и застегнул пояс. Поднял голову к небу, споткнулся взглядом о потолок. Прикрыл глаза и попытался представить себе голубое небо над городом… увидел туда и сюда по небу полосы дыма; черные туши грифонов и зеленые тряпки под ними — знамена смертников. И снова ненавистную кованую морду под вороненым круглым шлемом… и падающий клинок — в самом деле, как молния.

Выдохнул. Месть что зелено вино, настаивается на холодном льду. Потом один глоток — и не спасут. Так изнутри и сгоришь… Почетнее, конечно, зарубить, а не зарезать. Да только тут со дня на день дождешься, кровник своей смертью подохнет. Тогда уж точно позору не оберешься.

Шаэррад Кориенталь толкнул дверь боковушки, скользнул внутрь и тщательно закрыл за собой вход.

— Людоед!

Наместник хлопнул глазами: Вигла и Спади вместе светили сквозь замерзшее окошко. В молочной полосе Тигренок казался чернее ночи.

— Да, — тихо ответил Спарк, — Называли меня и так. А знаешь хотя бы, за что?

— И знать не хочу! — злобно зашипел сын тысячника, — Разве за доброе дело так назовут? Ты отца моего убил; ты мой город превратил в подстилку для Леса; все мои предки с вами воевали! А ты, судья! — мститель повернулся к Ратину, — Я и тебя узнал! Щас вы оба сдохнете!