— Ты имеешь в виду богатой шлюхой?

— Называй это как заблагорассудится, только решай побыстрей. Через пару минут я уеду. Можешь двинуть со мной, если хочешь.

— Как любезно с твоей стороны! Однако не торопи меня так.

— А пошла ты к дьяволу!

Тони повернулся в намерении немедленно уйти, уехать, исчезнуть, но Джун схватила его за руку:

— Подожди минутку и не кипятись, Тони. Ты же говорил, что уезжаешь завтра.

— Я уезжаю сейчас. Меня тошнит от этой дыры. — Помолчав, он решительно добавил: — Тебе нечего терять здесь, а Вай пошлешь открытку. Машина в полуквартале отсюда. Нам будет весело вдвоем, крошка. Я даже куплю тебе дудочку — я спою, а ты поиграешь.

Джун молниеносно облизнула губы:

— А куда ты едешь?

— Да какая разница? Назови только место, и мы отправимся туда. — Тони прищурился. — Ты не видела здесь свою маленькую приятельницу, крошку Руф, а?

— Нет, а где она?

— Скорее всего, уже во Фриско. Я предложил ей… отличную работку. Она оказалась сообразительной девчушкой. Черт, ей всего шестнадцать. Попомни, к восемнадцати годам она будет шиковать в норковых штанах. Пожалуй, она пошустрее тебя, Джун.

— Не так быстро, Тони. — Она прикусила нижнюю губу. — Как ты ухитрился устроить ее с такой легкостью?

— Я и забыл сказать тебе, детка, — во Фриско я бугор, босс, — сообщил он самодовольно.

— Ты действительно хочешь, чтобы я поехала с тобой?

— Я же специально заехал сюда, чтобы пригласить тебя, разве не так? Я не имею в виду, что мы пропутешествуем вместе остаток нашей жизни, — у тебя просто не хватит времени, ты будешь слишком занята. А для начала мы от души повеселимся, детка. Так что решай побыстрей!

Джун продолжала колебаться:

— А где Бетти?

— Забудь о Бетти. Ты едешь?

— Мне нужно кое-что прихватить с собой, одежду…

— Плюнь ты на одежду. Я куплю тебе новую. Поехали, если отважилась.

Тони повернулся и зашагал к своей машине. Он уже сидел в «бьюике» и вставлял ключ в замок зажигания, когда из толпы выбежала Джун, распахнула дверцу и скользнула на сиденье рядом с ним.

— Будь ты проклят! — выкрикнула она, отдышавшись. — Ладно, Тони. Давай лишь заскочим за моими пластинками.

— Хорошо. Только мигом.

«Черт побери, как же разгорячена она была, — припомнил Тони, — в кабинке в „Вестбэрне“. В конце концов, пластинки в нашем деле нисколько не помешают. Скорее наоборот».

На протяжении следующего месяца Тони пробрался на юг до самого Бейкерсфилда и на север до Уиллитса. Цель у него была только одна: вербовать девочек, и поначалу в принципе приятные хлопоты спасали его от скуки. И все же его мозг в часы бодрствования покалывали, словно электрические разряды, беспокойство, нетерпение, накапливающаяся досада.

Раз в неделю он звонил Анджел о, докладывал о своих успехах и спрашивал, «спал ли жар» и можно ли ему вернуться домой. И постоянно слышал один и тот же ответ: еще нет, возможно, уже скоро. И очередная отсрочка вызывала у него все больший гнев.

Джун с восторгом сопровождала его, потом он отослал ее к Лео Кастильо — к тому времени она окончательно примирилась с перспективой стать «продавщицей» и ей уже не терпелось приступить к активной продаже. Дней через пять Тони буквально тошнило от нее, точно так же, как недавно от Руф.

С Джун они добрались до Сакраменто. После ее отъезда Тони направился на север штата, а затем снова на юг — во Фрезно, Мендоту, Коалингу и Бейкерсфилд.

Тони всегда легко сходился с девушками, но сейчас, когда он занялся знакомством профессионально, с определенной целью, его поразило, как до смешного легко подцепить впервые увиденную наивную провинциалку. И закадрить основательно. Тех же из них, кто ломался или отбрыкивался от его заманчивых предложений, он оставлял в покое — да и черт с ними, на одну холодную девчонку находилась сотня энтузиасток вроде Джун. Их пыл подогревался как толстой пачкой баксов, которую всегда имел при себе Тони, так и его машиной. Свой «бьюик» он поменял уже на «кадиллак» — роскошный кабриолет темно-бордового цвета с кожаной обивкой и белыми боковинами на шинах. При обмене «бьюика» присутствовали две девицы, обратившие внимание на то, что разницу в цене он заплатил наличными, и поэтому упорхнувшие с ним. Вскоре одна из них отправилась в Сан-Франциско — уж очень ей захотелось заиметь «кадиллак» с белыми ободами, который она, понятно, так никогда и не заполучит.

Тони совершенствовал свой метод ловца, технику знакомства и заманивания, как и отлупа в случае необходимости.

Некоторые девчонки оказывались легкой добычей, другие неподдающимися; одних он напаивал, других соблазнял (иногда и сам как бы попадал в разряд соблазненных), с третьими достаточно было убедительно побеседовать, расставив все точки над «i», — и пусть их, соглашаются или нет. Многие воротили нос, но кое-кто садился в автобус или поезд и спешил по адресу Лео Кастильо. Он не заметил особого типа девиц, с наибольшей легкостью поддающихся на уговоры. Часто, правда, ему улыбалась удача с девчонками, которые до умопомрачения увлекались дешевой бижутерией, всеми этими подделками под драгоценные ожерелья, браслеты, кольца и серьги; легче попадались в его силки носившие слишком тесные, обтягивающие груди и бедра одежды, перебарщивавшие с косметикой. Выискивал он и любительниц киножурналов и любовных романов, «охочих» девчонок, которых ему могла подсказать определенная часть парней. Высматривал он в толпе дерзкие глаза, улыбчивые рты и откровенно зазывные взгляды. Однако по мере того, как дни отсчитывали недели, он научился находить подходы к девчонкам несчастным, нелюбимым, отвергнутым, разочарованным, которых в любом городе хоть пруд пруди.

Первый вопрос, который он старался задать кандидаткам как можно небрежнее, касался их дома и родителей. Самой легкой добычей при вербовке становились девочки, чувствующие себя несчастными дома, заброшенными, нелюбимыми, часто даже нежеланными, и таких, на удивление, встречалось немало. И Тони научился без особого труда распознавать их и находить с ними общий язык, поскольку и сам вышел из неблагополучной семьи. Если они оказывались еще и бедными, Тони стоило лишь умело направить разговор в нужное русло и нарисовать радужные картины — изысканная одежда, «кадиллаки», яркие огни сладкой жизни, ожидающие верные шансы.

Порой он, распознав характер, ограничивался изложением голой правды. Когда же, по его мнению, стоило повозиться и добиться цели, Тони лгал беззастенчиво и гладко, то есть весьма убедительно. Если бы он был наделен более чувствительной натурой, его могли бы затронуть до глубины души случаи, когда он убеждал какую-нибудь некрасивую девчушку с приличной фигуркой, будто она похожа на Мэрилин Монро или Элизабет Тейлор, а доверчивая простушка возражала:

— Мне говорили, что я выгляжу как Анита Экберг. А ты действительно так думаешь? Не сочиняешь?

Тони сочинял, а над судьбой обманутых вообще никогда не задумывался.

Что его постоянно терзало — так это мысли о Сан-Франциско и… Бетти. Они как бы слились для него воедино. Уже после первых трех дней пребывания в Напе его потянуло домой, сейчас эта потребность переросла в неодолимое стремление, в страстное желание ощутить покалывающее прикосновение к щекам холодного воздуха, вдохнуть столь памятный влажный запах тумана, услышать зовущие звуки горнов и судовых сирен, втянуть ноздрями, черт возьми, далеко не всегда ароматные запахи рыбной пристани. Тони жаждал оказаться на оживленных и шумных улицах, насладиться видом стройных и смазливых женщин, фланирующих по Джири, О’Фаррелл или Пауэлл.

Господи, да хотя бы пройтись по Турк-стрит мимо отвратно воняющих грязных забегаловок, где околачивается всякое отребье, магазинные и карманные воры — дешевые, бесхитростные мелкие сошки городского уголовного мира; увидеть пьяного, спотыкающегося гуляку в расстегнутой рубашке и со спущенной «молнией» на брюках, с торчащей на сморщенном лице щетиной, с черным галстуком, затянутым как шнурок от ботинка, — заношенным, протертым до дыр, в пятнах от пива и дешевого виски и вина. Увидеть хотя бы это.