За табачным киоском он обнаружил бильярдную и небольшой бар. Захватив с собой газеты, Тони попросил шотландское виски с водой.

— В нашем баре только вино и пиво, — объявил бармен.

— Тогда налейте мне пивка.

Сначала Тони изучил вчерашнюю газету. История получила широкое освещение, стала настоящей сенсацией. Большие черные буквы как бы кричали: «УБИТ ПОЛИЦЕЙСКИЙ». Подзаголовки выглядели так, словно их выдумал Анджело, как если бы и музыку заказывал он. В репортаже патетически сообщалось, что сержант Йоргенсен из полиции нравов с большим стажем самоотверженной и безупречной службы убит во время расследования сигнала об организованной проституции и контрабанде наркотиков. Считалось, что он получил ценные сведения о главных рэкетирах города. Делались и осторожные намеки на мафию и на общенациональный преступный Синдикат. У полиции имеются сведения о личности убийцы — местного громилы, и она надеется произвести арест в течение ближайших сорока восьми часов.

В более позднем издании пестрели заголовки о достойном сожаления состоянии дел в масштабе планеты, однако и убийству Йоргенсена уделялось немало места как на первой, так и на внутренних полосах. Публиковались и фотографии борделей, в которых Йоргенсен якобы проводил расследование. Вчера же был опубликован эффектный снимок трупа.

Тони допил свое пиво, оставил газеты на стойке и вышел из бара. «Забавно, — размышлял он, — что я не чувствую никаких угрызений совести в связи с убийством. Словно бы я тут вовсе ни при чем, как если бы просто прочитал в газете об одном из многих происшествий. Нет, два месяца вдалеке от родного города — это чертовски долго». Тони искренне пожелал копам подсуетиться и поскорее навесить преступление на кого-нибудь.

Переминаясь на солнце у входа в табачный магазинчик, Тони соображал, чем бы ему занять себя. Вербовкой путан? Он криво усмехнулся: «Я же быстро выдвинулся в нашем бизнесе и пробился почти на самый верх, а сейчас низведен практически до уличного сутенера, занимаюсь подбором будущих ночных бабочек. Дожил до должности вербовщика, спасибо».

Постояв некоторое время на тротуаре, Тони ругнулся и вернулся в магазинчик.

— Послушай, дед, — обратился он к седовласому продавцу. — Где находится «Вестбэрн»? Что-то вроде книжной лавочки.

Старик сообщил ему адрес, и Тони пустился в путь. Может, эта блондиночка Джун уже подумала о больших бабках, о которых он упомянул накануне.

Маленький магазинчик располагался на Главной улице. Когда Тони вошел, из-за прилавка на него с удивлением воззрилась Бетти.

По правде, Тони думал больше о ней, нежели о Джун, пока разыскивал лавочку. Все, что он помнил, — кроме ее последнего презрительного взгляда, когда они с Руф покидали танцзал, — это ее длинные черные волосы и голубые глаза. Сейчас Тони представилась возможность разглядеть ее получше, чем прошлой ночью. У нее оказался тонкий прямой нос, широкий, красиво очерченный рот, высокие выпуклые скулы, которые, быть может, подумалось Тони, и придают ей высокомерный и даже надменный вид. И не виделось в ее лице ничего чувственного, если не считать больших щедрых губ и манящего рта. Ее лицо, решил Тони, даже хорошеньким не назовешь, разве что привлекательным. На фоне гладкой и очень белой кожи ее волосы казались еще чернее, а губы — ярче. Бетти смотрела на него без тени улыбки.

Тони подошел к прилавку, ощущая совершенно непривычную ему и трудно объяснимую нервозность.

— Привет, Бетти. — Тони не нашел, с чего бы завязать разговор, поэтому спросил: — А Джун здесь?

— Да-да. Она в кабинке. Когда покупателей нет, как сейчас, мы иногда слушаем пластинки по очереди.

Тони хотелось, чтобы она перестала смотреть на него так строго и изучающе — у него даже возникло странное чувство обнаженности, как будто и впрямь стоял перед ней совершенно голым, словно ему и делать больше нечего. По ее лицу невозможно было угадать, о чем она думает.

Так они стояли лицом друг к другу по разные Стороны прилавка, потом Тони, переминаясь, как школьник, промямлил:

— Э… я забежал поприветствовать Джун. Так она в кабинке?

Бетти кивнула.

Тони, ругая себя последним дураком, прошел в дальний конец магазинчика к кабинке и услышал негромкую музыку — какую-то джазовую мелодию, в которой бесстыдно-зазывно выделялась труба. Джун и сама, можно сказать, такая же зазывно-бесстыдная. Тони заглянул через окошко в двери в кабинку.

Джун свободно раскинулась в мягком кресле, широко расставив ноги и высоко задрав платье, ее руки лежали на оголенных ляжках, а указательные пальцы отбивали ритм по упругой плоти. Голова откинута на мягкую спинку, глаза закрыты, блестящие светлые волосы вольно ниспадали на плечи; на ее лице играла удовлетворенная улыбка.

Тони постучал по стеклу.

Джун резко повернула голову и широко распахнула глаза, словно внезапно проснулась. Ее губы изобразили слово «Тони», но он ничего не услышал. Джун, откровенно обрадовавшись, поманила его пальцем. Тони вошел в тесную кабинку и притворил за собой дверь.

— Привет, Тони. Я совсем тебя не ждала.

— Я же обещал навестить тебя. Выключи эту штуку.

Джун повернула диск, и призывный грохот медных труб сменился вполне терпимыми звуками.

— Присаживайся. — Джун похлопала ладошкой по сиденью кресла рядом с собой. Места едва хватило для двоих, и они тесно прижались бедрами друг к другу. — Как же я рада, что ты пришел. Сегодня здесь так пусто.

— И сейчас пусто?

— Нет, теперь уже нет, — Джун вся светилась, — разве чуть-чуть как бы тесновато, а, Тони?

— Ничего, терпимо.

— Тони, я тебе признаюсь: представляешь, сижу я здесь и слушаю эти волнующие, зовущие мелодии, и они возбуждают меня. Мне становится жарко, будто я на костре. Ты испытывал когда-нибудь такое ощущение?

— Только не от пластинок.

— Я бы не стала с тобой секретничать, если бы вчера… Мы ведь стали друзьями, правда же?

— Конечно, Джун.

— Ох, парень, и горячая же я!

— Вчера мне, наверное, стоило захватить с собой трубу?

— Тебе она не нужна, Тони. Но я о другом. В нашем городке наберется больше десятка девчонок, с которыми мы время от времени собираемся, проигрываем такие возбуждающие пластинки и балдеем. Это достает тебя до самого нутра.

— Звучит заманчиво, — ухмыльнулся Тони.

— О, ты только послушай это! — Джун прибавила звук, вытянула ноги и заерзала, переваливаясь с одной ягодицы на другую. — Неужели ты не балдеешь от этого?

— Я балдею от того, как ты балдеешь. Всю ночь только и вспоминал, как ты заканчивала каждый танец.

Джун снова села прямо, глянула на Тони и проговорила с мягкой задушевностью:

— То-то и оно. Помнишь, как нам было забавно в том уголке?

— Еще бы не помнить!

Она окинула его долгим, все говорящим взглядом, потом сказала в сердцах:

— Тебе что, нужно все разжевывать?

— Черт, Джун, тут же стекло во всю дверь. Ты хочешь, чтобы на улице собралась толпа?

Несколько минут они сидели молча, потом Тони осторожно спросил:

— Послушай, а, Джун? Разве не обидно, что такая горячая девушка, как ты, получает всего лишь скромное удовольствие?

Слушая пластинку, Джун опустила голову, и ее светлые волосы как бы завесили глаза. Искоса глянув на Тони, она сказала с милой непосредственностью:

— А что еще, кроме удовольствия, я могла бы получить от этого?

Спросила так тихо, что Тони едва расслышал ее из-за слишком громкой музыки.

— Вчера я уже намекнул тебе — деньги.

Продолжая коситься на него, Джун провела кончиком языка по верхней губке, потом снова уперлась взглядом в пол, прислушиваясь к достающему до печенок звуку саксофонаальта.

Помешкав немного, Тони объявил:

— Ну, мне пора. Увидимся позже, Джун.

Девушка выпрямилась в кресле:

— Я хочу побыть с тобой еще немного, Тони. Ну, совсем немножко, а?

— Позже, миленькая, — обещающе подмигнул ей Тони, вышел из кабинки, притормозил у прилавка, за которым Бетти читала какую-то книжку, и сдавленно проронил: — Пока.