Когда заиграла музыка, Тони пригласил на танец грудастую деваху лет двадцати. Чуть тяжеловата, но в танце вполне податлива. Поначалу Тони веселился угрюмо, молча, но минут через пятнадцать, станцевав с тремя разными девушками, он уже не чувствовал себя подавленным, наоборот, разошелся и отплясывал с удовольствием. Без четверти восемь, когда оркестр вновь заиграл после небольшого перерыва, Тони заметил Джун и подошел к ней:

— Привет, милашка. Потанцуем?

— А, привет, Тони. С радостью. Я тебя высматривала. Ты давно тут?

— Ага, пришел еще до этого дикого разгула.

Джун смахнула светлую прядь с глаз, рывком вошла в его объятия и прижалась к нему всем телом.

— Тебе не кажется тоскливой эта музыка, Тони? Меня она совсем не возбуждает.

— Может, оно и к лучшему — здесь-то, на улице, — ухмыльнулся Тони.

— Мы с тобой встречаемся в самых странных местах, а?

— Угу. Там, где тесно.

— Может, нам удастся найти местечко поспокойнее? — расплылась Джун в улыбке.

— Неплохо бы. И давай не будем откладывать. Я прощаюсь с вашим захолустьем. — Тони притянул ее к себе. — Слушай, а твоя подружка здесь?

— Какая?

— Бетти — этот айсберг.

— Да, мы пришли вместе. Танцует с кем-нибудь.

— Вы забавная парочка, Джун. Я хочу сказать: она такая холодная и сдержанная, а ты прямо вся бушуешь. Как вулкан. Я имею в виду, ты действительно горячая, темпераментная штучка.

— Ну и что тут забавного? Мы же с ней не спим вместе. Да и гуляем вдвоем лишь изредка. И чего ты все спрашиваешь о ней?

— К слову пришлось.

Некоторое время они сосредоточенно танцевали, потом она спросила:

— Тони, что ты хотел сказать? Ты уезжаешь от нас?

— Ага.

— Но почему? Как скоро?

— Завтра же. Чем раньше, тем лучше. — Тони помолчал, косясь на нее, потом медленно заговорил: — Ты все еще пашешь за двадцатку в неделю? Таким темпом годам к пятидесяти ты сможешь накопить сотни две баксов.

Джун подняла на него вопросительно глаза, провела кончиком языка по верхней губе.

— Тони, расскажи-ка мне еще об этих… твоих подружках-миллиардершах.

Тони покосился на нее — не издевается ли? — и охотно пояснил:

— Эти девочки — продавщицы, миленькая. Они продают мясо. Плоть, если точнее. — Он внимательно следил за ее лицом. — Продают немного горячей плоти, причем без ограничения цены. — Джун вновь облизнула губы — у нее это, видимо, признак возбуждения или заинтересованности, а он продолжал:

— Ты удивишься тому, как мало вегетарианцев в Сан-Франциско. Хорошая продавщица может сделать небольшое состояние за несколько месяцев, ну, за год, если правильно себя поведет.

Джун молчала, думала. Танец закончился, а она сильнее прижалась к нему и стала тереться о него животом, твердой грудью.

— Следующий танец тоже наш, о’кей? — предложил Тони.

— Ни за что не пропущу его. — Она стрельнула в него глазками. — Так продавщицы?

— Точно. Возьмем девочку, зарабатывающую пару десяток в неделю — это примерно тысячу баксов в год. А некоторые из моих знакомых выколачивают столько же за неделю.

В общем Тони не сильно погрешил против истины, забыл лишь добавить или просто решил пока не уточнять, что речь идет об особых девочках. Музыка вновь заиграла, и они мягко окунулись в общий вихрь.

Посреди фокстрота Тони уставился на девушку, танцевавшую неподалеку спиной к нему. По длинным черным волосам, тонкой талии и стройным ножкам под подолом зеленого платья он сразу признал Бетти. Она его не видела. Как только оркестр умолк, Тони взял Джун за руку и подвел ее к тому месту на тротуаре, где Бетти оживленно разговаривала со своим кавалером и с какой-то девушкой. Когда парень отошел, Тони поблагодарил Джун и сказал:

— Удели мне, детка, потом минут двадцать — тридцать. Нам нужно потолковать кое о чем.

— О продавщицах?

— Да, милая.

— О’кей, — Тони. Только не забудь.

Тони поспешил к Бетти.

— Приветик, — поздоровался он.

— О, Тони. Как поживаешь?

— Отлично. Ты ничего не заметила?

— Чего именно?

— Я не назвал тебя милашкой.

— Да, это, должно быть, стоило тебе больших усилий, — съязвила Бетти. — Что ты тут делаешь? Вроде бы ты не из тех, кто ходит на уличные танцульки, а, Тони?

— Кто — я? Да я с ума схожу по таким развеселым пляскам. Вот это я называю житухой.

Бетти недоверчиво покачала головой и негромко засмеялась.

Ее подруга пошла танцевать с каким-то ухарем, и они невольно остались наедине среди толпы.

— Ты не откажешь мне в этом танце? — спросил он.

— Н-не знаю, — заколебалась она.

— Проклятие, послушай, что ты против меня имеешь? У меня дурно пахнет изо рта или есть еще что-то, не менее отталкивающее? Ты же танцуешь с другими ребятами. Что-то я не врублюсь. Почему ты отказала мне в прошлый раз? Я ведь тебя не на трапеции пригласил кувыркаться.

Бетти растерянно заморгала своими вдруг потемневшими голубыми глазами.

— Я… В мэрии я была просто не в настроении, Тони. И потом, ты отплясывал с другими девушками, я видела, как ты с ними танцевал.

— Как именно? Я вроде бы обычно танцую.

— Разве?

— Ну, как большинство в моем возрасте.

— Опять же, ты пригласил меня так, будто… не сомневался, что я обязательно пойду с тобой. Да еще вроде бы и одолжение мне делал. Ты казался таким уверенным в себе и таким самодовольным, что мне просто не захотелось танцевать с подобным типом.

— О господи, женщина! Все было совсем не так. Боже…

Бетти прервала его:

— Тони, почему ты изъясняешься в такой дикой манере?

— Послушай, Бетти, я говорю, как умею. Я — это я, и говорю как Тони Ромеро. Как…

Он смолк, сжав челюсти до боли в зубах. В первый раз он — против своей воли — назвал здесь свою фамилию. А ведь и не собирался делать этого — не заметил, как само выскочило. Но поскольку Бетти не обратила на его проговорку внимания, Тони успокоился:

— О’кей, я прополощу рот. А теперь давай потанцуем.

— Ладно, Тони, — с непонятной покорностью согласилась Бетти.

Как глупо спорить с дамой из-за какой-то ерунды. Что делает с человеком, подумать только, пребывание в глухомани.

Вот он и бегает высунув язык за некрасивой куколкой. Они вошли в круг, Тони обнял Бетти за тонкую талию и слегка прижал к себе, приноравливаясь к ритму. Вблизи она казалась еще привлекательнее — ее темные волосы щекотали его подбородок, луговой запах ее гибкого тела буквально одурманил его. К своему удивлению, Тони обнаружил, насколько, в отличие от других женщин, его возбуждает ее близость, даже легкое прикосновение к ней. Не отдавая себе в том отчета, думая лишь о ее ярких и притягательных губах, о ее белой коже, он привлек ее еще ближе к себе, сжал еще сильнее в своих объятиях.

Бетти отстранилась и глянула ему в глаза:

— Тони… пожалуйста, полегче, ты меня задушишь.

Он смотрел на нее, видел ее порозовевшие щеки, ее повлажневший, приоткрывшийся рот. Бетти явно была взволнованна, словно испытывала те же чувства, что и он. Тони смотрел на ее губы, желая впиться в них, еще сильнее прижать ее к себе и целовать до исступления. «Господи, да что со мной такое? Женщина как женщина, с какой стати нюни распускать?» И пока он пожирал ее взглядом, потеряв счет времени, музыка кончилась и стало вдруг тихо.

— Ну, недолго же это длилось, — с сожалением проронил он. — Потанцуем и следующий танец, хорошо?

Она ответила не сразу, помедлила.

— Что-то не хочется, Тони.

— Послушай, Бетти, я почти не знаю тебя, а завтра я уезжаю. Так почему бы нам не доставить себе радость хотя бы на танцульках?

— Уезжаешь? А почему?

— Надо кое-где побывать, я все время в движении. Такой уж я неугомонный. Меня в сонную одурь бросает от вашего затхлого городишки. В общем, мне пора.

Больше не было сказано ни слова, но, когда заиграл оркестр, они, не сговариваясь, сразу же присоединились к остальным.

Тони плотно прижимал ее к себе, и она безропотно следовала за ним. Протанцевали и этот, и следующий танец в полном молчании. Время от времени Тони поглядывал на нее: Бетти танцевала с закрытыми глазами, будто плыла в волнах музыки. У него появилось необычное ощущение пустоты в желудке. Он почти не владел собой, жаждал прижать ее к себе насколько возможно сильнее, сдавить в своих объятиях так, чтобы слиться с ее податливым телом.