– Паскаль, – быстро произнесла Джини, – со мной все в порядке, я в безопасности, сейчас возвращаюсь в Лондон…
– Мэм… – Мэлоун, неодобрительно покачав головой, шагнул к ней.
Глядя на него, Джини понимала, что должна немедленно что-нибудь придумать. Надо было оставить особое послание – абсолютно понятное Паскалю, но недоступное пониманию Мэлоуна или любого другого, кто сейчас подслушивал ее.
– Милый, – торопливо произнесла она, – увидимся сегодня позже. А до тех пор я буду думать о тебе, помнить о тебе…
– Мэм…
– Мне вспоминается Бейрут, милый. Все те места, где мы встречались с тобой…
Связь прервалась. Мэлоун, выдернувший провод из розетки, выпрямился.
– Прошу прощения, мэм, – произнес охранник все тем же бесцветным голосом и все с тем же каменным лицом. – Тысяча извинений. – Он крепко взял ее под руку. – Пора ехать.
Без лишних слов Мэлоун повел ее к черному автомобилю, ожидавшему у входа, открыл перед Джини дверцу переднего пассажирского сиденья и, обойдя машину спереди, сел за руль.
Джини прильнула к стеклу. Прожекторы были выключены. Особняк, подъездная дорожка и асфальт за воротами погрузились во тьму. Сейчас она чувствовала себя гораздо увереннее и спокойнее. Она была настороже. Когда машина лихо вырулила за ворота, глаза Джини уже начали привыкать к скудному лунному свету.
Проскочив деревню, Мэлоун вылетел на основное шоссе. Джини по-прежнему смотрела в окно, в сторону холма. Ее взгляд скользил по темным контурам деревьев на вершине, где прятался коттедж Макмаллена, по широким полям, подступавшим к самой кромке леса. Ей было хорошо видно, как по этим полям, устремляясь вверх по склону, бегут люди. Эта безмолвная картина озадачила ее. Кажется, озадачен был и Мэлоун, который нахмурился, увидев поисковиков.
– Не думаю, что они найдут там кого-нибудь или что-нибудь, – вслух высказала свою мысль Джини, поглядев на Мэлоуна.
– Я тоже, – ответил тот.
Короткая фраза была произнесена самым обыденным тоном, но тем не менее удивила ее, поскольку исходила от человека, который обычно не отличался общительностью. Мэлоун не отрывал глаз от дороги.
– И все же, – решила продолжить Джини, – так или иначе им придется все тщательно обыскать.
– Англичашкам в старательности не откажешь… – откликнулся Мэлоун.
– Так это люди из британской службы безопасности?
– Часть из них – британцы, часть – американцы. А вот откуда они, я не имею права говорить. – Он сильнее нажал на газ. – Не я здесь командую, а посол. – Эти слова были сказаны сквозь зубы. Джини видела, как он, поколебавшись, взглянул на нее. – А в том коттедже… – Мэлоун запнулся, – вы там действительно видели Макмаллена? Или кого-то еще?
– Нет, – бросила на него ответный взгляд Джини. – Вы же слышали, что я говорила. Кажется, все было сказано достаточно ясно.
– Мне тоже так кажется. – Он смерил ее холодным и проницательным взглядом. – Вы столь же ясно сказали, что какой-то человек, бывший там одновременно с вами, ушел. Получается, это произошло примерно одиннадцать часов назад, не так ли?
– Да, – без особой уверенности согласилась Джини. – А что-нибудь не так?
– Нет-нет, что вы, – ответил Мэлоун. – Наше дело – добраться до Лондона. Верно?
Джини поняла, что больше не выудит из него ни слова, и оказалась права. Всю дорогу до Лондона Мэлоун задумчиво молчал. Выехав на трассу, он помчался с головокружительной скоростью. Машин на дороге было мало, зато, насколько заметила Джини, полиции хватало. За восемьдесят километров они проехали не менее четырех полицейских машин. Ни одна из них не бросилась вдогонку, не предприняла даже малейшей попытки остановить черный автомобиль. Джини такое бездействие патрульных показалось довольно необычным.
По трассе Мэлоун выжимал более ста шестидесяти километров в час. Пусть шоссе и было полупустым, но ведь он превышал допустимую скорость по меньшей мере на пятьдесят километров в час.
Когда они подъехали к резиденции посла, было почти пять утра, но темнота оставалась все такой же непроглядной. Они свернули в Риджент-парк, миновали мечеть и въехали в услужливо распахнувшиеся перед ними ворота резиденции.
Ей запомнилось, как Мэлоун вел ее через прихожую, через розовую гостиную, где не было ни одной живой души, потом вверх по лестнице, пока не привел наконец в неприметную комнатку в глубине здания. Телефона там не было, что, впрочем, не очень удивило Джини. Вежливо пододвинув к ней стул, Мэлоун попросил ее оставаться на месте и ушел, закрыв за собой дверь.
Вскочив в ту же секунду, Джини подбежала к окну и, раздвинув гардины, выглянула наружу, но мало что смогла разглядеть. Под окном раскинулся темный сад, за которым и начинался собственно парк, погруженный в ночь, и вдали светились городские огни. Джини задернула гардины и осмотрелась. В комнате стояли два кресла и столик, на котором стопкой лежали журналы. В углу зиял пустотой камин, над которым висело большое зеркало. Джини прислушалась. Этот огромный дом в отличие от оксфордширского особняка, гудевшего от суеты и тревоги, был спокоен и молчалив. Не было слышно ни шагов, ни голосов.
Все еще прислушиваясь к этой необычной тишине, Джини опустилась на один из стульев. Было любопытно, скоро ли пожалует к ней Джон Хоторн и что он скажет при встрече. Время шло, тишина убаюкивала. Почувствовав, как у нее слипаются глаза, она впервые со вчерашнего дня поняла, насколько устала. Какое-то время Джини сидела в полудреме, но вдруг послышался звук, от которого глаза ее широко распахнулись.
Этот звук был тихим и заунывным – нечто среднее между тонким воем и шипением. Сон как рукой сняло. Поднявшись со стула, Джини стояла, оцепенев от напряжения. Ее взгляд был прикован к двери. Между тем невнятный шум усилился. Он становился все ближе. За секунду до того, как открылась дверь, она поняла, откуда этот звук. Его издавал электромотор инвалидной коляски, быстро двигавшейся по устланному коврами коридору.
Дверь открылась. Из-за нее показалось лицо Фрэнка Ромеро. Затем въехала коляска с ее владельцем.
С. С. Хоторн выехал на середину комнаты. Остановив коляску, он быстро развернулся на месте, чтобы оказаться к ней лицом. Его улыбка так была похожа на улыбку сына, что Джини онемела от изумления. Он протянул ей руку.
– Мисс Хантер? Джон задерживается. Ему приходится вести переговоры со службой безопасности. Будьте добры, сядьте. Думаю, мы с вами могли бы немного поговорить, пока нет Джона.
Изящным жестом он показал ей на стул, стоящий напротив камина с зеркалом. Его же коляска, издавая скрежещущий звук, совершила ловкий маневр и стала к камину спиной. Из этого положения ему было удобно держать в поле зрения Джини и одновременно дверь. Нервно глянув за спину, она увидела, что Ромеро, скрестив руки на груди, остался стоять перед дверью. С. С. Хоторн тоже посмотрел на него.
– Можешь принести их, Фрэнк, – резко бросил он. – Не хочу тратить попусту время.
Ромеро тут же вышел, прикрыв дверь. Джини почувствовала на своем лице пристальный взгляд стариковских глаз. Она тоже посмотрела ему в лицо. Джини впервые видела этого человека так близко. О его неуемной энергии можно было судить даже по фотографиям. Теперь же, на расстоянии полутора метров, эта энергия ощущалась почти физически. Она исходила от него точно так же, как и от его сына. Несмотря на инвалидную коляску и черный плед, которым были тщательно укутаны его ноги, несмотря на то, что, насколько ей было известно, половина его тела – от пояса до ног – была парализована в результате последнего инсульта, весь его облик излучал непреклонную волю. Эта воля проглядывала во всем – в строгой обстановке комнаты, в хватке изящных пальцев, вцепившихся в подлокотники, но прежде всего – в его лице.
Когда С. С. был помоложе, то, должно быть, не уступал красотой сыну, а может, даже и превосходил его, подумалось ей. Даже сейчас, сидя в инвалидной коляске, он производил впечатление физически сильного человека. Насколько могла судить Джини, в нем было около двух метров роста. Спина его была прямой, руки и плечи, несмотря на возраст, оставались крепкими. На красивом лице, холодном и аристократичном, выделялся крупный нос, придававший всему облику этого человека хищный, ястребиный вид. Выделялись и глаза – гораздо светлее, чем у сына, прекрасной формы и глубоко посаженные, похожие на два осколка голубого льда. Это были самые холодные глаза из всех, что ей приходилось видеть. Их взгляд был тяжел и неподвижен. Старик сидел, не утруждая себя беседой. Он лишь оценивающе рассматривал ее. Джини чувствовала, как его взгляд – этот кусок льда – полз по ее ступням, ногам, задержался на бедрах, перешел на талию, грудь, пока не добрался наконец до лица и волос.
